Чтение 140–й страницы книги ~Сочинитель~

Черепа ударил Серегина в левую половину груди, чуть ниже ключицы...

Андрея швырнуло вниз, обратно в бункер, и боль от падения на бетонный пол
была намного сильнее боли от пулевого удара. Сознание Обнорский не потерял,
наверное, только потому, что за последние сутки он уже немного привык к
боли - если к ней, конечно, вообще можно привыкнуть. Что-то бессвязно
бормоча, Андрей перевернулся на живот, и снова пополз по ступенькам вверх.
Добравшись до двери, Серегин увидел лежавшего в "предбаннике" лицом вниз
Черепа. Обнорский свел брови (кожу лица неприятно стягивала подсыхающая
кровь Пыхи) и словно задумался о чем-то, словно решал что-то важное.

На самом же деле в голове Серегина ни одной целой мысли не было, он впал в
полукоматозное состояние... Лишь страшным усилием воли Андрей заставил себя
встряхнуться и вернуться к реальности. Тщательно прицелившись, Обнорский
выстрелил Черепу в голову. У входа в подвал послышался какой-то шум.
Серегин, оскалившись, качнулся назад, в "бункер", и навалился на тяжелую
стальную дверь...

Эту дверь закрывали редко - надобности не возникало, поэтому металлическая
плита реагировала на усилия окровавленного человека довольно вяло... Но
Андрей все же успел завернуть запирающее колесо замка прежде, чем в дверь
начали колотить ногами с другой стороны. Обнорский обессиленно опустился на
ступеньки и засмеялся - вот только сторонний наблюдатель вряд ли бы
идентифицировал его жуткое хриплое перхание с нормальным человеческим
смехом. А Серегин действительно смеялся... Раненный и искалеченный, он
смеялся потому, что сумел победить. Да, бежать было некуда. Да, он сам себя
замуровал в "бункере". Но при всем при этом Андрей освободился от страха,
измучившего его за последние сутки сильнее боли. Обнорского ведь никогда
прежде не пытали, и специальные химические препараты, подавляющие волю, к
нему не применяли - и Андрей совсем не был уверен в том, что он сумеет все
выдержать и не сдать информацию о Катерине... Намного больше физической
боли Серегина за минувшие сутки измучил страх собственного предательства.

* * *

Второго июня в дежурной части ИВС [ИВС - изолятор временного содержания]
ГУВД на свою предпоследнюю перед уходом на пенсию смену заступил старый
прапорщик Иван Васильевич Рыжиков. Настроение у Ивана Васильевича было
приподнятым, думал он уже об организации "отвального" банкета - а и то
сказать, тридцать лет в органах отбарабанить, это ведь не шутка. Служил,
надо сказать, Рыжиков честно, вот и в этот день предлагали "дембелю" домой
пораньше уйти, а он, наоборот, старался выполнить все обязанности с особой
тщательностью, чтобы уйти красиво - в том смысле, как он сам это понимал.

Именно Ивану Васильевичу и выпало оформить выход на волю Сани Костюкова -
пацаненка вертлявого, залетевшего в изолятор по квартирной краже, да
соскочившего с крючка дуриком. Саня освобождению простодушно радовался, а
радостью не побрезговал и с Иваном Васильевичем поделиться:

- Все, дед, свобода! Сегодня - пью, завтра - по бабам, а потом - в Ялту.
Или в Сочи... Гульну там...

- Это ж на какие деньги-то? - ворчливо поинтересовался Рыжиков, а про себя
подумал: "Да, плохо оперки работать стали, раньше-то - поди попробуй
"откинуться" через трое суток, если тебя прямо на хате взяли... А теперь...
Демократия - так чего ж не воровать-то... Вот и этот щегол - ишь, как
радуется..."

Глянул Иван Васильевич в свою тетрадку и припомнил, что просил его звонить
по поводу всех освобождающихся один оперок из пятнадцатого отдела - Вадик
Резаков, кучерявый такой, чисто как Анжела Дэвис...

В РУОПе-то - известное дело, свои темы, свои секреты... Не иначе, "дорогу"
хотят кому-то из изолятора перекрыть. Рыжиков за тридцать лет работы
навидался столько всяких разных тем и комбинаций, что уже ничему не
удивлялся. Знал Иван Васильевич, что именно таких, как вот этот
придурковатый Санек, могут гораздо более серьезные люди в своих интересах
использовать.

Пригляделся Рыжиков к огольцу повнимательнее и даже усмехнулся внутренне -
точно ведь, тащит пацаненок что-то, "конем" работает, ишь как в полу
кур-тешки своей вцепился...

Иван Васильевич, не торопясь, охлопал Костюкова - вроде как лениво и
формально ошмонал, а на самом-то деле - ущупал старший прапорщик клочок
бумаги за подкладкой куртки пацана. Впрочем, извлекать спрятанную "малявку"
Рыжиков не стал - вернулся к столу, начал перебирать какие-то листки, а
потом огорошил Саню:

- Ты погоди радоваться-то. Костюков твоя фамилия? Ну, вот. Подъедут сейчас
из розыска, опознавать будут...

- Ты че, дед?! - опешил Костюков.- Да мне ж на волю пора! Какое, блин,
опознание, а?

- Пора, пора...- ворчливо откликнулся Рыжиков.- Сталина на вас нет, на
засранцев... А про опознание - я не знаю. Говорят, похож ты на одного,
который неделю назад бабеху одну ссильничал...

Саня даже задохнулся от негодования, но Рыжиков не стал обращать на его
вопли никакого внимания. Через полчаса примерно в дежурку прибежал
взмыленный Резаков - он пошептался о чем-то с Иваном Васильевичем, а затем
вконец обалделого Саню переодели в чей-то пиджак, нацепили зачем-то очки на
нос и куда-то повели, потом он долго сидел в неуютной пустой комнате, куда
позже привели еще четырех парней - и всех их оглядела какая-то
коза-посекуха, сказавшая в результате:

- Нет, среди этих людей его нет...

- Конечно, нет,- радостно бормотал Саня, когда его вели обратно в
"дежурку".- Вот люди... Лишь бы подлянку какую сделать, хоть и напоследок...

Костюков, конечно, даже не подумал, что весь спектакль с "опознанием" был
разыгран только для того, чтобы Вадим Резаков смог ознакомиться с
содержанием записки Антибиотика, а потом положить ее обратно.

И играли спектакль до тех пор, пока Кудасов, "регулировавший" вопрос с
контролированием Костюкова, не позвонил Вадику в ИВС и не дал "отмашку":

- Все, Вадим Романыч, запускай нашего Берлагу... [Берлага - персонаж романа
Ильфа и Петрова "Золотой теленок"]

Саня, выйдя из изолятора "на свободу с чистой совестью", повел себя
грамотно - он оглядывался и озирался, проверяя, нет ли за ним "хвоста". И
немало позабавил этим "наружку". Саня, видимо, имел представление о
"наружном наблюдении" только по кинобоевикам - а потому с чистой душой
отправился он на Литовский проспект, где посетил Валентина Ивановича
Григорьева - скромного бухгалтера АОЗТ "Русское поле", которого лишь очень
немногие люди знали как Иваныча, человека, лично приближенного к самому
Антибиотику.

Иваныч, получив "маляву" от "брошенного в застенок" босса, сильно
встревожился, начал звонить куда-то в Новгородскую область... Разговор,
когда бухгалтер дозвонился, вышел совсем коротким, Григорьев занервничал
еще больше и через некоторое время вышел из офиса, сел в свою скромную
"шестерку" и куда-то поехал.

Дальнейший контроль показал, что ехать Иваныч, судя по всему, собрался
именно туда, куда и звонил - то есть в глухую деревеньку, расположенную на
границе между Ленинградской и Новгородской областями...

Кудасов, которому доложили, как развивается ситуация, принял решение:
контроль продолжить и усилить на случай непредвиденных ситуаций группу
поддержки.

Таким образом, за "шестеркой" Иваныча по шоссе вскоре двигался (на
приличном расстоянии, конечно) целый караван машин, державших между собой
хорошую дистанцию - Никита отправил на "усиление" чуть ли не половину
своего отдела, а потом не выдержал и сорвался с "базы" сам...

Выскочив из Большого дома, Кудасов подбежал к вишневой "девятке", ожидавшей
его на Шпалерной улице, и скомандовал водителю пятнадцатого отдела Алексею
Семенову:

- Гони, Леша... Гони к выезду из города на Новгород.

- Понял,- откинулся Леша и нажал на газ. Глянув на измученное лицо
начальника, Семенов захотел его как-то отвлечь от мрачных мыслей и сказал:
- Никита Никитич, гляньте... Интересная какая штука получается - вот мы
сейчас к Смольному собору едем, а кажется, что он от нас удаляется...

- А? - встрепенулся Кудасов и присмотрелся.- Да, действительно. Никогда не
замечал... Странно.

Леша оживился:

- А мне это Витя Савельев показал, мы с ним ехали как-то, вот он и обратил
внимание... Мистика прямо...

- Да,- кивнул Кудасов.- Интересно...

А про себя Никита подумал, что точно такой же эффект бывает и в его работе.
Иногда кажется, что чем больше делаешь, тем дальше и дальше становится
цель, а потом вдруг - раз, и вот она уже прямо перед тобой, только руку
протянуть осталось...

Дальше Кудасов молчал почти всю дорогу, лишь время от времени он выходил на
радиосвязь со своими людьми из группы поддержки.

Но когда Иванычу оставалось доехать до "бункера" всего километров двадцать
- случилось непредвиденное.

Машину, в которой ехал Виктор Савельев, вдруг подрезал и сбросил в кювет
большой красный джип, летевший по шоссе по направлению к Петербургу. По
счастью, экипаж Савельева, оказавшийся на тот момент первой машиной за
"шестеркой" Иваныча, не пострадал, но из преследования они выбыли, потому
что в других автомобилях мест не было и подобрать ребят не смогли. Никита,
выслушав доклад Савельева по рации, лишь скрипнул зубами, пообещал, что
заберет Витю сам, и начал отдавать необходимые распоряжения для того, чтобы
попытаться задержать загадочный красный джип. Интуиция подсказывала
Кудасову, что "шестерку" Савельева сбросили с шоссе не случайно - и, надо
сказать, абсолютно права была интуиция Никиты.

В скрывшемся красном джипе сидел Грач, оставшийся после гибели Черепа и
Пыхи за "старшего" в бывшем доме писателя Алексея Рожникова...

Расклад такой получился: когда Грач и Чум прибежали на звуки выстрелов в
подвал и увидели там мертвого Черепа и медленно закрывающуюся дверь
"бункера" - они, хоть и не были великими аналитиками, но довольно быстро