рюмки, кто-то нащупывал лазером шпиль собора, кто-то лил спирт на голову,
уверяя, что это - от тоски, кто-то уполз под стол, а второй тащил его за
ноги оттуда и дико орал маралом, Хрусталев угрюмо доламывал гитару, и все
вместе, и поодиночке они ничего не могли...
отпихивая фигуры в низко надвинутых шляпах и граненые штыки, настороженно
перегораживавшие дорогу едва ли не на каждой ступеньке.
черном свитере, сидела, положив голову на руки, смотрела в распахнутое
окно, за которым далеко внизу были броневики, солдаты и притихший,
погруженный во тьму город - без привычного ночного потока машин на улицах,
без бешенства реклам и даже, как ни удивительно, без захлебывающихся ревом
черных фургонов. Только там и сям мерцали окна иностранных посольств - в
такие ночи дипломатам спать не полагается.
нужно меня жалеть, ладно? Потому что я сейчас не чувствую себя той,
которую нужно жалеть. Может быть, я и плохая. Может быть, нет. Такое
чувство, будто и не было никогда отца - вечные ритуалы, расписанные по
нотам и секундам церемониалы, золотые мундиры, ваше величество, ваше
высочество... Не было отца. Был император. А теперь то же самое - мне.
Господи, как не хочется быть живым анахронизмом... - Она уселась на ковер,
подтянула колени к подбородку, крепко обхватила их. - Не хочу. Придумай
что-нибудь, ты же мужчина. В конце концов, мы не в тюрьме. Возьмем деньги,
возьмем самолет... Улетим на Гавайи. Пусть Наташка правит.
такой сон, загонять его в новое русло? Снова бежать куда-то, менять
налаженное, обрывать завязавшееся, и неизвестно еще, что приснится
дальше... К чему?"
Крепче. Знаешь, говорят, во дворце привидения водятся. Правда...
15
голубыми самоцветными камнями древний крест первых князей, сыновей буйного
и умнейшего Бречислава, распущенные черные волосы перевиты обрядовыми
злотыми цепочками, на голове старинная корона, золотой обруч с восемью
остриями и восемью золотыми васильками.
ритуалы. Она была уже Ириной Первой, она уже успела подписать парочку
указов, и по пристоличному военному округу проносились броневики -
десантники Бонч-Мечидола разоружали подтянутые к Коростеню войска МУУ,
занимали контролируемые Морлоковым казармы, базы и министерства. А сам
Морлоков пребывал в свите императрицы - согласно ритуалу. Ирине оставалось
по традиции сломать заранее подпиленный, символизирующий прошлое
царствование жезл - перед статуей Бречислава Крестителя. И - залп салюта
из тридцати одного орудия.
полковники не спали и больше. На ключевых постах и абсолютно всех
подозрительных точках он расставил четыреста человек, с помощью лучшей в
стране ЭВМ проверив все, что только можно было проверить. Он едва держался
на ногах, но был спокоен, несмотря на адскую усталость, был горд - никаких
неожиданностей не будет, все просчитано и предусмотрено на три хода
вперед...
на прямой, соединяющей концы дуги, стояли собор три правительственных
здания - Хрусталев наизусть помнил число окон, расположение лестниц,
переходов, кабинетов, чердаков и крыш.
ритуалом прошли две трети пути от собора Святого Юро и остановились,
образовав две почтительные шеренги. А человекам двадцати предстояло по
рангу сопровождать Ирину до памятника.
брусчатке следом за Ириной, на первый взгляд нестройной вроде толпой, а на
деле - в строгом порядке, учитывавшем положение каждого при дворе.
Хрусталев покосился на Морлокова и в который уж раз поразился спокойствию
маршала.
зло подумал Хрусталев. - Не зря Бонч-Мечидол не говорит ничего конкретного
о том, как они шлепнут Вукола, черт, неужели вывернется?"
прошил идеально прямой, пронзительно синий лазерный луч, прошил и уперся в
белое платье, в черные волосы, перевитые золотыми цепочками.
не вернуть плачем, а сейчас нужно работать, работать... Ирина не успела
еще подломиться в коленках, а он уже взмахнул фуражкой, давая знак
снайперам, увидел, как по крышам бегут, пригибаясь, его парни в пятнистом,
успел подумать еще, что тут, на площади, их всех положат, как цыплят...
скрыться за колонной. Разворачивался большой переполох, сзади недоумевающе
захлебывались автоматы охраны.
статуей Стахора Ясного.
шагом, подняв перед собой обеими руками огромный черный "Ауто Маг". Он
стрелял скупо, расчетливо, по тому проклятому окну, он знал, что проиграл,
прохлопал, а потому собственная жизнь уже не имела ровным счетом никакого
значения. Его обогнали Даниил с выхваченным у кого-то автоматом, один из
его полковников, на бегу оравший приказы в портативную рацию, а он все
шагал, медленно, старательно наводя пистолет чуть повыше той точки, откуда
сверкали синие молнии. Какая-то частичка сознания билась над загадкой:
почему и Морлоков стал мишенью, почему, боже?!
наотмашь ударила Хрусталева по сожженному лицу - это он упал навсегда.
16
глубоком снегу колею от машин до вычурных кладбищенских ворот. Гроб с
телом Хрусталева сняли с лафета. Оказывая уважение к покойному начальнику,
все были в форме, в туго подпоясанных, неброского цвета плащах, низко
нахлобученных шляпах и прямоугольных темных очках - гении неприметности,
ангелы тревожной настороженности, цепные псы бережения. Их было человек
триста, и, собравшись вместе, они резали глаз, как шкиперская бородка на
лице Джоконды или умная мысль на роже Кагановича. Они чувствовали себя
непривычно - впервые не нужно было зорко глядеть по сторонам, чтобы в
нужный момент успеть оказаться между подлежащим объектом и пулей. Объект
был, но пули его уже не волновали. И все равно по привычке человек
двадцать отработанно оцепили шестерых, несших гроб, и зорко щупали глазами
чересчур приблизившихся коллег, фиксировали их позы и движения.
скрестились взгляды оцепления.
могил. Даниил догнал Женю - она шла, придерживая у горла черный платок,
посмотрела вполне осмысленно, изумленно даже:
была уже не она.
пропускавшей из внешнего мира мыслей и чувств - только слова. В нем что-то
сломалось. Он стал подумывать даже, что окружающее ему вовсе не снится...
траве. Кто-то заплакал, промакивая платком ползущие из-под темных очков
слезы.
жесткими серебринками накалывались на траву и стеклянно хрустели под
каблуками. Голые деревья, словно вырезанные из черной фотобумаги,
заслоняли звезды, и седенький архиепископ бормотал глухо:
травою будут кормить тебя, как вола, росою небесною ты будешь орошаем, и