кровати экран. - Я часами смотрел эти фильмы, но хоть бы крохотный обрывочек
шевельнулся в памяти... - Он скомкал незажженную сигарету, и полковник
торопливо подал ему другую. - Хочется биться головой об стену - ведь что-то
я делал там эти пятнадцать дней, как-то жил, что-то ел, с кем-то
встречался...
исследовали вас скрупулезнее, чем лунный грунт, каждый квадратный миллиметр
кожи, и все такое прочее. Вы там ели. И пили. И целовались - в складках кожи
губ остались следы вещества, идентифицированного с губной помадой. Да, вы
там жили, я уверен, вполне сознательно... - Он замолчал, глядя с надеждой. -
Не вспомните?
вспомнить или не вспоминать... Понимаете?
наградили вот... Дома все удохнут. Полковник, мне смертельно надоело здесь.
Я хочу домой. Только не нужно ваших спецрейсов, хорошо?
вашим посольством. Мне почему-то кажется, что репортеров вы не хотите
видеть, верно?
репортерами, что я могу им сказать? Они и так, наверное, разделали меня на
все лады?
суахили...
белую дверь палаты. Через несколько минут молоденькая медсестра в голубом
халате привезла тележку с одеждой Гая.
нос. Постарался вспомнить, где и когда к нему привязалась эта песенка, но не
смог.
на лацкане пиджака - черный факел с алым трилистником пламени, - пожал
плечами и решил, что это подарок полковника Роменса, поднял пиджак за рукав.
Что-то прошелестело и звонко упало на пол. Гай наклонился, протянул руку.
Медленно, очень медленно выпрямился.
вырезанный из камня кофейного цвета Сатана с глазами из зеленого самоцвета.
Золотая чеканная цепочка была прикреплена к кресту.
радужным занавесом беспамятства, были пляшущие огоньки черных свечей и
ажурная золотистая музыка на балу в особняке Серого Графа. И гитарный
перебор Мертвого Подпоручика. И мертвенно-белый свет ламп в кафе "У
сорванных петлиц". Пышные парики Высокого Трибунала. Усталое морщинистое
лицо упыря-философа Саввы Иваныча. Барон Суббота, Злой дух гаитянских
поверий. И Алена, Алена - усталое и счастливое лицо на белой подушке, карие,
серые, синие, зеленые глаза, зыбкие, как миражи, еженощно изменчивые улочки
Ирреального Мира, светлые волосы, растрепанные ворвавшимся в окно
"роллс-ройса" ветром... Алена.
испуганное личико юной сиделки. Она неплохо знала русский, но сейчас,
растерявшись, спросила что-то на своем родном языке.
забавным акцентом.
быть, не успел еще уйти из клиники... Нет, не нужно. Я увижусь с ним потом,
- поспешно добавил он, зная, что ничего не скажет полковнику и ничего не
скажет никому.
задавал, и Гай был ему за это благодарен. Его самолет улетал в два часа дня.
Гай сидел, забившись в угол большой черной машины с красным флажком на
крыле, и равнодушно смотрел на чужую суету вокруг: блестящие автомобили,
чуточку опереточные полицейские, с небрежной лихостью регулировавшие
движение, девушки на ярких мотороллерах, мельтешение реклам. Он прежде не
бывал в этой стране и в другое время с удовольствием прошелся бы по улицам,
но сейчас меж ним и внешним миром невидимой стеной стояли сизый волокнистый
туман, скрипучие крики чаек, исчезающий взгляд Алены и жестокие, прекрасные
превращения Ирреального Мира.
аэропорта печального арлекина в красно-синем трико. Что то оборвалось
внутри, он готов был поверить, что Ирреальный Мир послал ему последнюю
весточку, но дипломат, мельком глянув на стоявший рядом с арлекином плакат,
пояснил, что это реклама какого-то балаганчика. Теперь Гай и сам видел, что
штопанное трико выцвело от бесконечных стирок, а сам арлекин, несмотря на
румяна и пудру, худ и стар.
газеты. Пентагон провел новые испытания лазерного оружия, советский фильм
"Осенний марафон" получил очередной приз на международном фестивале, на
ирано-иракском фронте продолжалось временное затишье. В США был Рейган,
стрелянный в упор, но живой, в Сальвадоре были партизаны. И так далее в том
же духе. Каждая строчка, каждая фраза убеждали, что он вернулся в
восьмидесятые годы двадцатого века.
гонорары, споры о сути фантастики, водка, умненькие и блядистые
окололитературные девицы, смятые простыни, рассвет за окном после бессонной
ночи и скука, скука, скука, вызванная одиночеством, вызванным скукой.
Заколдованный круг.
турбины самолетов, и, глядя на эту вокзальную суету, когда-то не на шутку
волновавшую его, Гай задал себе горький вопрос: хорошо это, что память о
Круге вернулась, или нет? И не был уверен, что ответ есть. Не был уверен,
что ему необходимо знать ответ, потому что новый ответ на деле означал
неминуемый новый вопрос: а нужно ли было уходить из Круга? Вопрос, который
Гай изо всех сил старался забыть.
слышал, как динамики в десятый раз повторяли его фамилию, прося
поторопиться. До тех пор, прока к нему не подбежала узнавшая его по
фотографиям стюардесса, Гай сидел над чашкой остывшего кофе и мертвым
невидящим взглядом смотрел на летное поле - ничем не примечательный на вид,
успевший уже изгладиться из памяти читающей публики герой отшумевшей
сенсации, смертельно уставший от нестерпимой боли в сердце человек за
столиком заурядного бара в чужой ему европейской стране...
Суворов Виктор
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Акунин Борис
Корнев Павел