совсем непохожим на высокий пронзительный голос целеустремленного и
непоколебимого доктора Сарториуса.
полуобернувшись, наблюдала за нами. Лицо ее было не очень приветливым.
Встретив мой взгляд, она опустила глаза и вновь повернулась к компьютеру.
важно. Я сказал вам в нашей недавней беседе, что процесс возобновился, но
вы ответили, что дело в другом. В чем? Почему только с вами? Потому что
именно ваша энцефалограмма избрана в качестве...
заминкой. - Дело в уже прекратившемся, судя по всему, процессе, - я
тщательно подбирал слова, ощущая спиной присутствие Хари. - Том самом,
свидетелями... и участниками которого все мы недавно были. Я просто снял с
орбиты ракету... которую сам же ранее и запустил.
слов. Это был настоящий коктейль из недоумения, изумления, отвращения,
разочарования и чего-то еще - если я правильно разобрался во всем этом.
ледышками своих линз. - А я уже было подумал... - Кажется, основным
чувством, которое он сейчас испытывал, было все-таки, судя по интонации,
разочарование. - Вот так вы решили, доктор Кельвин... Что ж, извините за
беспокойство.
Как-то вы странно общаетесь.
усаживаясь в кресло.
мне, села на пол у моих ног, рядом со столиком, и положила голову мне на
колени. И виновато сказала:
рукой по ее волосам - таким теплым, таким гладким... Господи, именно так
говорила она мне... именно эти слова... там, у нас дома, на Земле...
глубине сознания все та же страшненькая мысль. Черная Афродита Гибаряна.
Ради нас с Хари. Ради Хари. Ради меня...
ласкала меня... Все было, как десять лет назад, на Земле, и в полумраке
можно было представить, что мы действительно на Земле, в нашей спальне. Но
там, внизу, под днищем Станции, неслышно плескался океан, и какие-то
невидимые, но ощутимые токи исходили оттуда, пронизывая мое тело, проникая
в мой мозг, заставляя тревожно сжиматься сердце. Воздух был пропитан
эманацией чего-то чужого, чуждого, и Хари тоже была частицей этого чужого
и чуждого, и дыхание ее было отзвуком дыхания океана - инопланетного
монстра, способного творить грозные, ужасные чудеса...
толкали друг друга клочья мыслей, я никак не мог упорядочить их, ухватить
хотя бы одну, и мне не спалось. Хари лежала здесь, на этой узкой койке,
бок о бок со мной, и мне внезапно остро захотелось побыть одному, чтобы
разобраться в своих сумбурных, с привкусом отчаяния, мыслях. Но я был
лишен такой роскоши, и мне не позволена была даже такая малость, как в
одиночестве побродить по коридору или просто постоять у окна в холле,
одному, не думая ни о чем. Просто постоять, но - одному... Одиночество
сделалось для меня таким же недосягаемым, как край нашей расширяющейся
Вселенной, и не дано мне было хоть когда-нибудь остаться наедине с самим
собой, не ощущая рядом чужого присутствия.
дело просыпался и, кажется, то ли стонал, то ли плакал... И каждый раз,
просыпаясь, я чувствовал прикосновение чужой руки, гладящей мой лоб. Я,
полусонный, отбрасывал ее, вжимался в стенку, а она возвращалась и
возвращалась - и эта постоянная опека раздражала и злила меня, и в каждом
очередном обрывке сна я старался убежать от Хари, я прятался в каких-то
глухих закоулках, запирал за собой бесчисленные двери, метался по
коридорам, спускался в заполненные мраком колодцы и, задыхаясь, выбирался
из них, надеясь, что мне удалось, наконец, скрыться от преследования - но
Хари постоянно настигала меня, обнимала и начинала душить - и я вновь
просыпался, хватая пересохшим ртом теплый безвкусный воздух...
красное утро; красное солнце, распухшее и неприветливое, плавало в редкой
пелене облаков. Голова у меня тупо ныла, во рту было сухо, как в пустыне.
Хари рядом со мной не было. Я резко поднялся и тут же увидел ее; она
сидела на полу, обхватив руками колени, и исподлобья смотрела на меня. На
ней вновь был мой бело-оранжевый полосатый халат.
работать. Ты кричишь и дергаешься во сне, и чуть не сбросил меня на пол.
потянувшись к бутылке с прохладительным напитком. - Неправильный образ
жизни, в этом все дело. А ведь тут, на нижнем ярусе, есть небольшой
спортзал. Надо бы заняться. - Я сделал несколько жадных глотков и мне
стало легче.
от себя. Господи...
как можно мягче:
Фрейда. Абсолютно неверная, хотя иногда и срабатывающая. Все очень просто
объясняется, Хари: мне плохо спалось, мне было душно, хотелось
разметаться, но на нашей тесноватой койке... Вот я и хотел убежать, чтобы
раскинуться привольно. Только и всего.
положил руки ей на плечи. Нагнулся и поцеловал в кончик носа. Она схватила
меня за уши, несколько раз несильно подергала и отпустила.
Ты будешь играть, а я буду ждать звонка доктора Сарториуса. А потом мы
пойдем к нему.