Чтение 15–й страницы книги ~Клеарх и Гераклея~

Кир, значит: предоставить граждан собственному разумению и, если можно,
прежним правителям, а довольствоваться податями.

Агесилай не умел воевать, а умел лишь грабить. И вот пример: вместо
того чтоб отправиться с войском в Карию, где сооружался вражеский флот, он
отправился во Фригию, где можно было только грабить. И жаден он был
настолько, что, когда Спифрадат разгромил Фарнабаза, спартанец потребовал у
Спифрадата всю добычу, и после этого и Спифрадат, и пафлагонцы недолго
оставались в союзе с ним. А когда у Агесилая оказалось довольно
награбленного, он опять рассудил, как грек: чей искать славы за горами,
подумал он, свезу-ка я лучше к морю все это добро и с выгодой продам. И,
надо сказать, о его отступлении известно было загодя, потому что Агесилай,
радея друзьям, приказал им покупать все захваченное по дешевке, так и
объяснял, что армия пойдет к морю, а не в глубь материка.

К л е а р х. Ты, однако, говоришь с пристрастием и не хочешь видеть
отличия греков от прочих варваров, от саков или арабов...

Т и р и б а з. Напротив, я в последнее время совсем по-другому думаю об
эллинах. Я думаю, что у вас главный принцип -- как вы сами говорите,
"автономия полиса". Потому что главный принцип -- это то, во имя чего
объявляют войну, а ваши города дерутся, как раз обвиняя друг друга в
посягательстве на чужую автономию. Поэтому никакого единства выше городской
автономии вы не хотите; слова "царь" и "царство" считаете бранными, и только
те, кого вы называете тиранами, как Дионисий или Эвагор, умеют подчинять
протяженные пространства. Ведь они, завоевав город, берегут его жителей как
подданных, а не уничтожают как торговых соперников.

К л е а р х. Стало быть, тот, кто воюет, как грек, не покорит Азии?

Т и р и б а з Нет. Но тот, кто воюет, как перс, покорит Европу. Вы,
греки, правильно считаете, что золотой век -- позади, как Марафон и Платеи.
Что же до персов, многие полагают, что время добра, Визаришн, расположено в
будущем. Этого я, впрочем, не знаю. Знаю другое: с каждым днем в мире все
больше железа и доспехи все прочней. Конь может унести много железа, а
пехотинец от него устает.

Придет время -- всадник явится в Европу и научит знатных не угождать
народу, а управлять им; и научит народ платить налоги, а не требовать
подачек; и научит, что лучше повиноваться первому среди равных, чем
последнему среди башмачников. И в Европе поймут, что честь и собственное "я"
значат больше, чем польза государства! И что помимо автономии полиса есть
кое-что повыше: автономия личности! Настанет век Всадника на золотогривом
коне; настанет и продлится вечно, ибо как устроено войско, так устроено и
общество.

Тирибаз замолчал и поднял голову, чтоб отыскать звезду, одноименную
себе, звезду Всадника-Тиштрьи, яркий Сириус. Звезды, однако, не было -- ее
заслонил обожженный угол осадной башни, сделанной финикийскими инженерами.

Что, однако, финикийцы? Финикийцы не воюют -- строят себе корабли и
хитроумные машины.

x x x

Клеарх осадил городок Амафунт и стал рыть подкоп; почва, однако, была
скалистая, ничего не выходило.

Тогда-то Клеарх велел днем шуметь, словно и в самом деле роют, а ночью
сносили из других мест землю и насыпали так, чтоб осажденные ее видели;
амафунтцы рассудили по количеству вынутой земли, что подкоп уже обведен
кругом, испугались и сдались.

Неподалеку от городка был храм Онесила, кипрского тирана, виновника
восстания против персов; амафунтцы после его гибели прибили его голову на
городских воротах, но потом, увидев, что в ней поселился пчелиный рой,
похоронили и стали приносить ежегодные жертвы; а в семи стадиях от него --
храм местной Афродиты, в котором жрицы отдаются за деньги. Финикийский храм
Тирибаз скрепя сердце решил не трогать, видя, как он нравится наемникам, а
греческий велел разорить. Клеарх прибежал к нему.

К л е а р х. Зачем? Станут смеяться, что ты мстишь покойнику.

Т и р и б а з. Знаешь, Клеарх, я бы и живого Онесила помиловал, и
покойнику не мщу. Со многим, Клеарх, я примирился в эллинах, но что вы
смертных людей почитаете богами -- это ложь.

А в углу палатки стоял змееногий Веретрагна: царь в это время разрешил
Веретрагну, Митру и Анахиту и даже храм Анахите построил в Экбатанах. Клеарх
кивнул на Веретрагну и сказал:

-- А это -- бог или нет?

-- Камень.

-- Он был камнем, но поклонения и жертвы сделали его богом. Так и с
человеком -- был кровью и слизью, а поклонение войска или народа сделает
богом. Знаешь ли ты, что кто-то в лагере молится за тебя, а кто-то и тебе?

Т и р и б а з. Не сбивай меня с толку, спорщик! Слишком вы, греки,
ищете земного и желаете отождествить себя с богом телесным. Оттого-то в вас
так силен гражданский дух, ведь личная душа рождается из души общей только
тогда, когда отождествляет себя с неведомым. Оттого-то вы, когда в толпе,
еще бываете бескорыстны, вернее, безумны; в одиночку же грек бескорыстным не
бывает, но преследует лишь собственную выгоду. Оттого-то у вас тиран
становится не царем, а сразу богом.

Так-то говорил Тирибаз, однако подумал и оставил храм в покое.

В середине осени в Амафунт, где теперь была ставка Тирибаза, явились
послы Эвадора с просьбой о пощаде, а через неделю прибыл Оронт, царский
зять.

Тирибаз проверил печать на царском письме, убедился в его подлинности;
Тирибаз и Оронт расцеловались на глазах у греческих командиров, и Тирибаз
сказал:

-- Друг мой Оронт! Ты, увы, опоздал: Эвагор готов признать себя рабом
своего господина Артхакшатры.

О р о н т. Еще бы! Ты для этого разорил весь остров! Уничтожать тото
достояние, ради которого ведется война, что это -- безумие или измена?

Т и р и б а з. Друг мой Оронт! Это города Ионии не бунтуют, а
капризничают, добиваясь снижения налогов. Они как домашние голуби и думают
лишь о том, чтоб поплотнее набить зоб. Недаром Кир покорил острова самым
диковинным образом: запретил торговать с Азией. А таким человеком, как
Эвагор, владеет страсть совсем иного рода: греки называют ее плеонексией, и
Эвагор отложится, едва мы уйдем отсюда.

И Оронт, и Тирибаз говорили очень вежливо; греки глядели на них, не все
понимая; только армянин был статен и прям, как Уран, которого персы называют
Зерваном. Царский зять издали-то был не так хорош, а чем ближе, тем гаже,
криворотый да жидкобородый.

-- От кого это ты, однако, выучился варварским словам! -- воскликнул
Оронт и вышел из залы.

После этого стало непонятно, кто командует, Тирибаз или Оронт, но стало
понятно, что царь Тирибазу не доверяет: греки из уважения к закону велят
начальникам в таких случаях сменяться через день, а царь предоставляет им
править одновременно, подобно Ахура-Мазде и Ариману, чья борьба наполняет
каждый миг бытия.

Клеарх стал избегать встреч с Тирибазом и Тахом наедине; он не знал,
что ему делать. Как-то Бион отвел его в сторону и сказал:

-- Слушай! Этот Оронт -- гнусь какая! А его писец Масхей -- не поймешь,
человек или репа, только сразу видно, что негодяй. Как ты думаешь, если
поймать его ночью и отрезать уши?

Клеарх промолчал. А Масхей действительно был негодяй и перестал платить
наемникам.

-- Ты подумай, -- продолжал Бион, -- мы, греки, за Тирибаза, а варвары
ведут себя гнусно. Чем это объяснить?

-- Очень просто, -- сказал Клеарх. -- Тирибаз -- отменный полководец, а
Оронт -- бездарен. Тирибаз умен, а Оронт -- глуп. И для грека это значит,
что победит Тирибаз, а ддя перса -- что победит Оронт.

Бион изумился:

-- А не стоит ли это передать Тирибазу?

-- Передай, пожалуй.

А еще через неделю Тирибаз позвал к себе Клеарха попрощаться: царь
отзывал его в Сузы.

-- Не стоило б тебе ехать, -- сказал Клеарх.

Тирибаз промолчал.

-- Может, и не стоило б, -- сказал он, -- если б этот месяц ты почаще
бывал со мной и пореже -- с Масхеем. Мне передавали твои слова о греках и
персах. Может быть, ты думаешь, что ты вел себя, как перс, но я скажу, что
ты вел себя, как негодяй.

-- Напротив, -- возразил Клеарх, -- я всего лишь хотел сказать, что ты
победишь, если будешь себя вести, как грек, и проиграешь, если будешь себя
вести, как перс.

Тирибаз помолчал и ответил:

-- Нет уж, лучше я все-таки поеду в Сузы, чем буду вести себя, как
грек.

Так-то Оронт присвоил себе всю честь победы над Эвагором, но честь уже
была невелика: в новом соглашении Эвагор назвал себя не царским рабом, а
кипрским царем.

x x x

Мир подписали через три месяца. Вскоре зять Тирибаза, флотоводец Глос,
собрал командиров на лугу для угощений и подарков. Когда все поели,
ополоснули руки и стали пировать, Глос подошел к Клеарху, возлежащему на
одном ложе с его сыном, Тахом, поднес золотой ритон в форме бараньей головы
и сказал:

-- Выпей и прими в дар!

Клеарх посмотрел на него внимательно. Персу было чуть больше сорока, он
был очень хорош собой, в пурпурном кандии с бляхами и браслетами, с белым