АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
- Значит, отстроили все же корабли, - сказал я.
- Да. Это сумели...
- И теперь в плавание? Далеко?
- Далеко... Почти наугад. Говорят, на юге есть большой материк. А что там, никто не знает. Может быть, на нем целые страны и люди лучше нас живут. И умнее... Ты ведь знаешь, как мы жили: всђ на свете провоевали. Что помнили - забыли, что умели - разучились. Теперь открываем планету заново.
- Но главное, что плывете. Ты штурман теперь... А Братик?
Валерка вздохнул и прикусил нижнюю губу. Посмотрел на меня жалобно, как маленький.
- Ему нельзя плыть.
- Опасно?
- Не то что опасно. Смертельно.
Я, не понимая, молчал.
- Мы пойдем через полуденную черту, - сказал Валерка. - Там бешеное солнце, стальные лучи. Взрослые могут вытерпеть, а такие, как Василек... Понимаешь, у них не выдерживает кровь. Становится желтой, как лимонный сок, жидкой делается. Из любой царапинки бежит без остановки. Даже старые шрамы будто тают и начинают кровоточить. А ты ведь помнишь, у него на плече...
Еще бы не помнить! Этот жуткий треугольный глазок от рапиры гвардейца...
- Как же Братик будет без тебя? - спросил я.
- Вот так и будет, - печально сказал Валерка. - Поживет с Рыжиком у рыбаков.
Легко сказать "поживет у рыбаков". Это Василек-то, у которого старший брат - единственный свет в окошке!
Но тут я вспомнил, какой Братик сегодня. Он вовсе не казался печальным. Смеялся, прыгал. Я удивленно посмотрел на Валерку, и он понял. Он сказал:
- Все уже было. Сколько слез пролилось... Но мы собираемся давно, и он привык к мысли, что мне придется уплыть. И он твердый все-таки... А сегодня еще вы пришли, вот он и радуется.
- Мы будем его навещать. Ведь это можно, да?
У Валерки нервно дрогнули брови. Он собрался что-то ответить. Но в это время завизжала дверь, и в проеме показалась могучая фигура - в кожаных штанах, сапогах, в клетчатой рубахе и драной шляпе, из-под которой торчали концы пестрой косынки. Этакая глыба с лицом, заросшим шерстью.
Глыба стащила шляпу и сквозь косынку поскребла скрюченным пальцем затылок. И заговорила почтительно приглушенным басом:
- Прошу прощения у Светлого штурмана Иту Лариу Дэна, только матросы в полном недоумении. Капитан велел грузить сначала волокно, а сверху бочки с солониной.
- Ну и делайте, как велел капитан, - нетерпеливо откликнулся Валерка. - Ему лучше знать.
- Оно вроде бы справедливо, - прогудел рыжий великан. - Только осмелюсь заметить Светлому штурману, что бочки тяжелые. Их если погрузить высоко, на волне появится лишняя раскачка. Вам трудно будет инструментами звезды ловить.
Валерка улыбнулся:
- Ладно, поймаю...
- Опять же при такой погрузке запасные цепи придется укладывать под палубой у бизани. А там рядом компаса...
- О, черт, - сказал Валерка и встал. - Извини, я сейчас.
Он выскочил из каюты, зацепив рукояткой палаша косяк. А я подумал, что мне трудно будет называть его Валеркой. Теперь это Светлый штурман Иту Лариу Дэн, знающий тайны звезд и моря. И видимо, имеющий власть на корабле не меньше власти капитана.
Вернулся он через две минуты. Виновато проговорил:
- Капитан очень хороший человек, но в компасах и картах - во... - Он постучал ногтем по большому глобусу с очертаниями незнакомых земель. Спящий Рыжик недовольно дернул хвостом.
Я опять хотел спросить, можно ли будет навещать Братика. И снова появилась в двери голова в косынке на рыжих космах.
- Осмелюсь еще раз побеспокоить Светлого штурмана и его гостя. Ваш юный брат и его друг носятся по вантам и между мачтами, как летучие обезьяны. Смотреть, конечно, полная радость, только один раз они уже скатились в рыбный трюм.
Тут уж вскочили мы оба. Но "летучие обезьяны" сами влетели в каюту. Они бухнулись на кожаную лежанку, задрав ноги, облепленные рыбьей чешуей. Я заметил, что Володька подпоясан блестящим ремешком, а рубашка Василька заправлена в коротенькие штаны, и из кармана торчит белая веревочка.
Светлый штурман Иту Лариу Дэн принял решительный вид. Он заговорил с Братиком суровым тоном, в котором я уловил, однако, беспомощную нотку.
- Сколько раз я втолковывал: не смей носиться по мачтам!
- Мы больше не будем, - кротко сказал Братик. Покосился на Володьку, и оба фыркнули.
- Достукаешься, что выставлю с судна, - пригрозил штурман.
Братик лукаво заметил:
- Ты же над парусами не начальник. Ты над приборами начальник, а над парусами боцман Вига Астик. Он разрешает.
- Выставлю с боцманом, - пообещал Валерка. Сжал губы, чтобы не засмеяться, и отвернулся, изобразив спиной возмущение. Негромко, но чтобы слышал строптивый брат, сказал мне:
- До того вредный стал. Никакого сладу...
Я выразительно посмотрел на своего Володьку и сообщил, что у этих двух пиратов начинается, видимо, знаменитый переходный возраст.
- Слушай, штурман, ваши ученые что-нибудь пишут про переходный возраст в своих мудрых книгах? Что при этом надо делать?
- Пишут, конечно, - охотно откликнулся Валерка. - За уши драть надо, чего же еще.
- И здесь не без дураков, - заметил Володька.
Они с Братиком поднялись и на цыпочках двинулись к двери.
- Куда?! - рявкнул я.
Володька обернулся:
- Мы не будем скакать. Мы посмотрим, как протягивают штуртрос.
Штурман Дэн махнул рукой. Братик и Володька дурашливо изобразили пай-мальчиков и удалились.
- Спелись голубчики, - сказал я с улыбкой. И увидел Валеркино лицо. Мне даже страшновато стало - такая безнадежность была в этом лице.
- Плохо, наверное, что спелись.
- Что случилось, Валерка?
- Видишь, они полюбили друг друга. А сегодня расстанутся. Василек еще не знает...
- Но ведь...
Он покачал головой:
- Думаешь, я из-за плавания позвал тебя? Плавание - что... Уплыл и вернулся... Дело не в этом. Планеты расходятся. Нам больше не увидеться, Сережа...
6
Планеты расходятся...
Мы стояли на высокой кормовой палубе, у планшира, и над нами качались громадные деревянные блоки. Над близким волноломом гавани вставали под луной белые языки пены, а в бухточке, где стоял корабль, было тихо. У борта слегка плескалась рябь, да шипел в тросах ровный ветерок.
Внизу, на средней палубе, Братик и Володька натянули между мачтами веревочку и учили ходить по ней Рыжика. Любопытно, что Рыжик слушался. Матросы толпились вокруг и сдержанно посмеивались в волосатые кулаки.
Но все это я замечал машинально, а думал о другом, о печальном. Планеты расходятся. Какая-то космическая сила разрывает наши пространства.
А меня и Володьку уносит от Валерки и Братика. Навсегда...
- А может быть, не навсегда?
Штурман Дэн покачал головой. Он знал о неизбежности движения перепутанных галактических миров и не мог ошибиться.
Он сказал:
- Ты и сам, наверное, заметил: переход сделался труднее.
- Не заметил я. Шли и шли. Сперва дождик, потом луна...
Валерка грустно улыбнулся:
- Шли и шли... Это в протяженности. А во времени? Ты же не стал, как в тот раз, мальчиком.
Да, он прав. А я как-то не подумал об этом. Наверное, потому, что рядом со своим Володькой привык быть большим. А может быть, случай на обрыве выбил меня из колеи...
Я спросил:
- Нельзя было уже сделать, чтобы я стал... ну, как вы?
- Можно, только очень тяжело. Надо строить лабиринт. Я этого никогда не делал.
Мы помолчали.
- Когда уплываете? - спросил я.
- На рассвете... А вам надо уйти раньше, пока луна...
Я подумал, каким тягостным будет прощание. И Валерка меня понял. Он проговорил:
- Даже не знаю, как сказать Васильку.
- Может быть, пока не говорить?
- Нельзя обманывать, - хмуро откликнулся Валерка.
Я услышал позади мягкий толчок и оглянулся. Это упал на четыре лапы Рыжик, которого выпустил из рук не то Братик, не то Володька.
Они стояли рядом и одинаково смотрели на нас отчаянными глазами. Они так сцепились руками, словно уже сию секунду их могли оторвать друг от друга. Я понял, что говорить ничего не надо. Но Валерка не выдержал. Глянул на Володьку, на меня и умоляюще сказал:
- А может, останетесь?
Я на миг забыл про все на свете и снова почувствовал себя мальчишкой. Я качнулся Валерке навстречу. Ведь это же так просто: остаться.
И тут же услышал удивленный Володькин голос:
- А как же мама?
Да. Как быть с теми, кого любишь? И Володькина мама, и Варя, и тот малыш, который должен у нас родиться. Это обязательно будет сын, и мы назовем его Валеркой. Как быть со сказкой, которую я написал для театра и которую ребята не увидят, если я не вернусь? Как бросить все, к чему привязан с детства? Всю планету, с ее горечью и радостью, жестокостью и лаской? С нашей травой и нашим солнцем?
Валерка опустил глаза.
- Простите, ребята, - сказал он.
Молчаливым и печальным оказался наш обратный путь. Если люди расстаются на время, они дают друг другу наставления, мечтают о будущей встрече, а о чем было нам говорить? О том, что никогда не забудем друг друга? Это ясно и так.
Валерка и Братик проводили нас очень далеко. Уже кончились длинные дома, и затерялся в тучах лунный свет. И опять начал сеять дождик. Братик зябко передернул плечами, и Валерка торопливо накинул на него свою расшитую куртку.
Наконец мы остановились у зарослей железного шиповника, недалеко от заколоченной дачи. Встали тесным кружком. Было совсем темно.
- Пора нам... - сказал Валерка.
Я молча сжал в темноте его узкую ладонь.
- Не потеряй... ремешок, - тихо и сбивчиво сказал Братик Володьке.
- Не потеряю. А ты веревочку... не потеряй.
- Ни за что, - прошептал Братик. Он прижимался ко мне плечом, и я почувствовал, как плечо задрожало.
Я ни разу не видел, как плачет Братик. И сейчас не видел из-за темноты. Но я понял.
Жалость, тоска и злость смешались и подкатили к горлу. Потому что все было дико и несправедливо!
- Валерка... - сказал я. - Ребята... Подождите. Ну нельзя же так! Должно же случиться что-то хорошее, раз мы встретились!
Володька и Братик замерли с напряженностью взведенных курков. А Валерка тихо сказал:
- Придумай.
Мне даже насмешка почудилась. Но это не Валерка смеялся, а сама Третья Сказка. В ней был нарушен какой-то закон: в ней ничего не случилось, и она принесла только горечь расставания.
Что я мог придумать? Дважды я выручал друзей из беды, но тогда у меня было оружие, и я знал, с кем драться.
А может быть, дело не в этом? Тогда я был мальчишкой, а сейчас взрослый и, наверное, поэтому не могу отстоять наше мальчишечье счастье.
- Валерка! Ты же говорил, что можно. Трудно, а все-таки можно... Лабиринт.
Пускай ничего не случится. Пускай ничего я не придумаю. Но хоть на полчаса я опять стану таким же, как они. Еще раз вместе пробежимся по щекочущей высокой траве. Лишь бы не это прощание под моросящим дождем.
Валерка выдернул из моей руки ладонь.
- Ты верно говоришь, - сказал он. - Что-то не так. Неправильно... Ладно, я попробую.
Он отошел, и в трех шагах от нас размытым пятном забелела его рубашка. По резкому шелесту я понял, что он выхватил из ножен палаш.
Через несколько секунд на острие поднятого клинка зажегся зеленый огонек. При этом свете мы хорошо разглядели Валерку. Он стоял вытянувшись, с направленным вперед палашом. Рука и клинок были одной прямой линией. Голову Валерка опустил и словно прислушивался.
Он был неподвижен сначала. Потом откинул назад левую руку и несколько раз стиснул и разжал пальцы. Будто искал, за что ухватиться. Я понял и подскочил. Валерка не глядя вцепился в левое запястье (боль опять прошла по руке). Пальцы у Валерки леденели. Мало того, я тоже начал весь холодеть. Казалось, тепло уходит из нас, как энергия из электрических батарей. Мне стало даже не по себе.
И вдруг все это кончилось. Погас зеленый огонек. Валерка разжал пальцы, расслабленно опустил палаш и долго не мог попасть клинком в ножны.
- Ну вот всђ, - сказал он наконец, и я почувствовал в темноте его улыбку.
Перед нами в сумраке неясно обрисовались скалы, и в них абсолютной чернотой проступала узкая щель.
- Что ж, пойдем, - сказал Валерка. - Не отставайте, а то можно заблудиться. Это же лабиринт...
- Слушай, штурман, а Володька наш не станет совсем младенцем, если я...
Валерка перебил с усмешкой:
- Не станет, если не захочет.
- А ты не опоздаешь на корабль?
- Нет, - со сдержанным торжеством в голосе откликнулся штурман Иту Лариу Дэн. - Теперь время нас подождет.
7
Даже не знаю, с чем это сравнить. Мы шли то по траве, то по камням, но не могли разглядеть их, а только слышали шорох подошв и шелест стеблей. Я чувствовал, что рядом твердые высокие стены, но их тоже не видел, а видел зыбкий темный туман, в котором передвигались, мерцая, россыпи неярких звезд и даже целые спиральные галактики. Одна - косматая и плоская, размером с тарелку - медленно прошла у моего плеча назад. Я оглянулся и при убегающем свете разглядел Володьку и Братика. Они держались за руки. Лица у них были бледные и серьезные.
Валерка шел впереди. Он поглядывал вверх, где на извилистой полосе обычного земного неба светили несколько неизменных звезд. Мы часто сворачивали, и при каждом резком повороте из тумана выплывали разноцветные планеты, похожие на елочные шарики. Они проходили сквозь меня и Валерку, словно мы были из воздуха. Это похоже было на сон, когда ничто не удивляет и не страшно.
Потом снова стало темнее. Стены сделались непрозрачными. Валерка вдруг замедлил шаги, и я опять почувствовал его улыбку. Он спросил:
- Так сколько же тебе лет?
Я тоже улыбнулся и нетерпеливо сказал:
- Ты же знаешь: всегда двенадцать.
- Ну, смотри, - серьезно откликнулся Валерка, и голос его вдруг разнесся по галактикам. - Здесь такое место. Каким хочешь, таким и выйдешь. Хоть ребенком, хоть стариком... Хоть ангелом с крылышками, хоть рыцарем в латах. Задумай...
Не надо мне крыльев. И лат не надо! Пусть я стану снова обычным пацаном с заросшей тополями улицы Чехова, где когда-то жил с мамой и друзьями. Пусть, как в прошлый раз, будут на мне разношенные мягкие кеды тридцать шестого размера (на левом лопнул шнурок, и я заменил его проводком в красной изоляции). И мятые синие шорты с потертыми и побелевшими от стирки швами. И рубашка, которую неумело и заботливо зашил мне Братик после боя с Канцлером...
Или... не рубашка?
Все детство, лет с пяти и чуть ли не до пятнадцати, я мечтал о матроске. Такие форменки - маленькие, но настоящие - носили ребята из кружка судомоделистов в городском доме пионеров. Но в кружок принимали тех, у кого не было троек...
Я мечтал о матроске отчаянно, до тоски. Больше, чем о велосипеде. По крайней мере, так мне вспоминалось сейчас. Потому что велосипед в конце концов купили, а морская форменка так и осталась несбывшейся сказкой.
Один раз мне чуть не повезло. На рынке-толкучке, где мы с мамой искали шланг для стиральной машины, хмурый тощий дядька продавал мою мечту. Мама посмотрела мне в глаза и пожалела меня. Но денег не хватило. Не хватило столько, что не было смысла и торговаться. Наверное, я заревел бы. Но рядом крутилась веснушчатая девчонка со спокойно-насмешливыми желтыми глазами. Я ее немного знал, она недавно стала жить на нашей улице...
...Зеленоватая планета размером с яблоко неслышно прошла через толщу стен и повисла невдалеке от нас. У нее было кольцо, как у Сатурна. Планета быстро вертелась внутри кольца и разбрасывала отблески, похожие на светлых бабочек.
- Ух ты... - тихонько сказал сзади Володька.
Одна светлая бабочка теплым крылом задела мою ладонь. Я поднял к лицу руки - они стали тонкими и легкими. Я увидел синие обшлага с тремя полосками, белые рукава. На правом рукаве у локтя виднелась аккуратная штопка.
Значит, это было? Или не было...
Я же знал, что мы не купили матроску. И, несмотря на это, вспомнил сейчас, что все-таки купили. Да, упросили дядьку подождать и сходили за деньгами. Потом мама несла домой плоский газетный сверток, а я, радостный и благодарный, тащил скрипучую корзину с картошкой (мы зашли за ней в овощные ряды). Корзина безжалостно оттягивала руки и больно скребла по ногам лопнувшими прутьями. Но это была такая ерунда по сравнению с моим счастьем. И тени от веток весело танцевали на потрескавшемся асфальтовом тротуаре... Только это случилось, кажется, не в нашем городе, а в Северо-Подольске, где мы гостили у дяди. Но не все ли равно?
Я теперь помнил!
Матроска оказалась великовата, и мама до вечера перекраивала ее и перешивала, а я пританцовывал от нетерпения. Наконец я нырнул головой в прохладные полотняные складки, и мне показалось, что матроска пахнет как паруса на старых фрегатах.
Я перед зеркалом расправил складки под ремешком, глубоко вздохнул, повис у мамы на шее и чуть не уронил ее.
- Пират, - сказал мама. - Не носись долго по улицам, уже поздно.
Вечер висел над городом прозрачно-синий, с желтой полосой за низкими крышами. Кое-где на огородах горели маленькие оранжевые костры. Стояло такое тепло, что воздух казался пушистым. И все кругом было молчаливым, но живым. Облетала черемуха, и густо цвели над заборами яблони. И еще казалось, что в воздухе неслышно лопаются невидимые почки каких-то громадных цветов. Вот-вот эти цветы выступят из полумрака, коснутся теплых заборов, сухих телеграфных столбов, железных крыш, и тогда все оживет и задрожит от непонятной радости.
Едва я отошел от крыльца, как мне в плечо и в грудь с размаху ударились два майских жука. Я вздрогнул, хотя жуков ничуть не боялся. Просто нервы были натянуты. Сердце колотилось от радостного страха и смущения. Так колотилось, что бумажный голубь, спрятанный под матроской, вздрагивал и шевелил крыльями. Еще бы не колотиться! Я ведь не просто так вышел на улицу. Я шел к дому, где жила девчонка с желтыми глазами.
Замирая и оглядываясь, я перелез через забор и прыгнул в траву. Лето еще не начиналось, а трава уже стояла большая, особенно разрослись лопухи. Они были прохладные и мягкие, как губы доброго большого зверя. Я посидел в лопухах, скользнул к большой яблоне и по корявому стволу забрался в чащу веток. Цветы белые - и матроска белая. Цветы щекотали мне щеки, и я чувствовал, что пушистые тычинки оставляют на коже пыльцу.
В просветах между листьями я видел открытое окно. И девочку. Она сидела у настольной лампы и читала учебник географии за пятый класс, такой же, как у меня. Она рассеянно теребила двумя пальцами нижнюю губу и слегка хмурилась. Так славно она хмурилась...
Я сидел и смотрел, пока она не перелистнула страницу. Тогда я испугался: вдруг закроет книгу и уйдет! Перестал дышать и достал из-под матроски бумажного голубя. Это было мое первое письмо к девочке. Ничего я на нем не писал, только нарисовал на крыльях красные звездочки, как у самолета. Но все равно...
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 [ 15 ] 16 17 18 19 20
|
|