было поразвлечься в отсутствие подходящего театрального спектакля, - но Дауд
не предвидел, какой фурор оно произведет. Это же надо было оказаться таким
непредусмотрительным! Англичанам ведь так нравятся убийства, в особенности с
пояснительными рисунками и чертежами. А тут еще этот пронырливый мистер Берк
с Соммы, да и политических скандалов почти не было, - словом, все будто
сговорились, чтобы обеспечить Чэнту долгую посмертную славу. Надо быть
готовым к гневу Годольфина. Впрочем, надо надеяться, что вскоре он сменится
более серьезными опасениями по поводу подозрений Общества. Дауд понадобится
Годольфину для того, чтобы рассеять эти подозрения, а человек, которому
нужна его собака, никогда не станет бить ее слишком больно.
Глава 7
1
изложил Честеру сильно отредактированную версию происшедшего, ни словом не
упомянув об Эстабруке и убийце, объяснив лишь, что Юдит больна и попросила
его, чтобы он приехал. Клейн не произнес ожидаемой тирады. Он просто заметил
довольно усталым тоном, что раз уж слово Миляги стоит так мало после всех
тех усилий, которые он, Клейн, предпринял, чтобы найти ему работу, то не
лучше ли им разорвать деловые отношения прямо сейчас. Миляга принялся
умолять его о снисхождении, на что Клейн сказал, что позвонит в мастерскую
через два дня и если никто ему не ответит, он будет считать сделку
расторгнутой.
разговоре на Холме Змеев, воспоминание о котором по-прежнему беспокоило его.
Во время самого разговора он пережил эволюцию от подозрения к недоверию,
затем к отвращению и в конце концов принял предложение Эстабрука. Но
несмотря на то, что последний сдержал свое обещание и вручил ему на
путешествие более чем достаточную сумму денег, чем больше Миляга вспоминал,
тем сильнее в нем возрождалась его первая ответная реакция - недоверие. Его
сомнения сосредоточились на двух пунктах рассказа Эстабрука: на самом убийце
(пресловутый мистер Пай, нанятый неизвестно где) и, в особенности, на
человеке, который свел Эстабрука с наемником, - на Чэнте, чья смерть служила
пищей средствам массовой информации в течение нескольких последних дней.
расшифровке, располагаясь в диапазоне между проповеднической риторикой и
опиумными фантазиями. То обстоятельство, что Чэнт, зная, что вскоре его
убьют (эта часть письма не вызывала сомнения), дал себе труд излагать горы
чепухи под видом жизненно важной информации, свидетельствовало о серьезном
душевном расстройстве. В каком же душевном расстройстве должен был тогда
пребывать сам Эстабрук, имевший дело с этим чокнутым? И, продолжая эту
мысль: не оказался ли Миляга еще безумнее, взявшись выполнять поручение
Эстабрука?
неоспоримых факта: смерть и Юдит. Первая настигла Чэнта в брошенном доме в
Клеркенуэлле - тут уж никаких сомнений не было. Вторая же, не подозревая о
злодействе своего мужа, могла стать ее следующей жертвой. Его задача была
простой: успеть встать на пути между ними.
нью-йоркскому времени. Из его окна на четырнадцатом этаже открывался вид на
город, но гостеприимным его назвать было никак нельзя. Пока он ехал из
аэропорта Кеннеди, заморосил дождь, грозивший в любой момент перейти в снег,
и сводки погоды обещали дальнейшее похолодание. Однако его это устраивало.
Серый сумрак, оглашаемый гудками и визгом тормозов, доносившимися с
расположенного внизу перекрестка, соответствовал его расположению духа. Как
и в Лондоне, в Нью-Йорке у него тоже когда-то были друзья, которых он
впоследствии потерял. Единственным человеком, которого он собирался здесь
разыскивать, была Юдит.
надел свой самый теплый свитер, кожаную куртку, вельветовые брюки и тяжелые
ботинки и покинул отель. Такси поймать было трудно, и, прождав десять минут
у обочины под навесом отеля, он решил пройти несколько кварталов в
направлении центра города и, если повезет, поймать такси по дороге. Ну а
если не повезет, то холод по крайней мере прочистит ему мозги. Когда он
достиг 70-й улицы, снег с дождем перешел в легкую морось, и шаг его стал
более энергичным. В десяти кварталах отсюда Юдит была занята обычными
вечерними приготовлениями: возможно, она принимала ванну или одевалась,
чтобы провести вечер вне дома. Десять кварталов - по минуте на квартал.
Через десять минут он окажется перед ее домом.
2
офиса почти каждый час и несколько раз предлагал ей поговорить с
психоаналитиком или, по крайней мере, с кем-то из его многочисленных друзей,
кто подвергся нападению или был ограблен на улицах Манхеттена. Она
отказалась. С физической точки зрения она чувствовала себя абсолютно
нормально. С психической тоже. Хотя она и слышала о том, что последствия
нападения, среди которых могут быть депрессия и бессонница, часто начинают
сказываться лишь после некоторого перерыва, на себе она пока этого не
ощущала. Спать по ночам ей не давала тайна того, что с ней произошло. Кто он
был, человек, знавший ее имя, который пережил катастрофу, способную убить
любого другого, и после этого сумел убежать от здорового мужчины? И почему в
чертах его лица она разглядела лицо Джона Захарии? Дважды она начинала
рассказывать Мерлину о встрече у Блумингдейла и оба раза в последний момент
переводила разговор на другую тему, не в силах вынести его заботливого
снисхождения. Эта тайна принадлежит ей, и она сама должна ее разгадать. Если
же она поторопится рассказать о ней другому человеку, то, возможно, она так
навсегда и останется тайной.
доме было два швейцара: Серджио дежурил днем, а Фредди ночью. Мерлин
подробнейшим образом описал им нападавшего и велел никого не пропускать на
второй этаж без разрешения миссис Оделл. Кроме того, они должны были
провожать посетителей до входа в квартиру и выводить их обратно, если никто
не ответит на их звонок. Оставаясь за закрытыми дверями, она была в полной
безопасности. Зная, что этим вечером Мерлин будет работать до девяти и за
стол они сядут поздно, она решила провести время, заворачивая и надписывая
подарки, приобретенные ею во время многочисленных походов на Пятую Авеню.
Свои труды она скрашивала вином и музыкой. Фонотека Мерлина состояла в
основном из фривольных песенок его пришедшейся на 60-ые годы молодости, и
это ее устраивало. Она слушала сексуальный ритм-энд-блюз, время от времени
потягивая хорошо охлажденный Совиньон, вполне довольная собой. Только один
раз она оторвалась от беспорядочной кучи лент и бумаг, чтобы подойти к окну.
Стекло оказалось запотевшим. Она не стала протирать его. Пусть мир будет не
в фокусе. Этим вечером у нее нет настроения на него смотреть.
стоявшую женщину. Несколько секунд он наблюдал за ней, пока небрежно
закинутая назад рука, пробежавшая по длинным волосам, не помогла ему
опознать Юдит. Она не бросила назад ни единого взгляда, который
свидетельствовал бы о том, что в комнате еще кто-то есть. Она просто делала
глоток за глотком, ворошила волосы и наблюдала за вечерним сумраком. Раньше
он думал, что ему будет легко приблизиться к ней, но теперь, наблюдая за ней
издали, он понял, что это не так.
чувство, близкое к панике. Он почувствовал, как все внутри него
переворачивается и тело его превращается в безвольную тряпку. Последовавшее
за этим соблазнение было как проявлением любви, так и местью, попыткой
подчинить себе того, кто обладает над ним необъяснимой властью. Конечно,
красота ее околдовывала, но он знал и других, столь же красивых женщин,
которые, однако, не ввергали его в панику. Что же в Юдит повергло его в
такое смущение - сейчас и тогда? Он смотрел на нее, пока она не отошла от
окна, потом он стал смотреть на окно, где она была, но в конце концов он
почувствовал себя изнуренным, как от долгого созерцания, так и от холода в
ногах. Он нуждался в подкреплении, которое помогло бы ему устоять против
холода и против этой женщины. Он прошел несколько кварталов на восток и
наконец набрел на бар, где, пропустив пару бурбонов, от всей души пожелал
себе избавиться от пристрастия к противоположному полу, заменив его
алкоголем.
бормоча, поднялся со своего места в каморке рядом с лифтом. Сквозь
металлическую решетку и пуленепробиваемое стекло парадной двери виднелся
чей-то темный силуэт. Лица он разглядеть не мог, но этого человека он не
знал - в этом не было ни малейшего сомнения, что само по себе уже было
странно. Он работал в этом доме пять лет и знал в лицо почти всех, кто
заходил к жильцам. Ворча, он пересек увешанный зеркалами вестибюль, втянув
брюшко при виде своего отражения. Потом замерзшими пальцами он отпер дверь.
Открывая дверь, он понял свою ошибку. Хотя от порыва ледяного ветра глаза
его начали слезиться, и черты человека расплылись, они были прекрасно ему
известны. Как он мог не узнать своего собственного брата? Он как раз
собирался позвонить ему и спросить, как идут дела в Бруклине, когда услышал
его голос и стук в дверь.
свидетельство всех его чувств, Фредди чувствовал себя немного не по себе.
Контровский Владимир
Эриксон Стивен
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Андреев Николай
Смит Кордвейнер