Чтение 15–й страницы книги ~Кто есть кто?~

вдруг Линьков обидится на меня за такое самоуправство - и разговора не
поддержал.

- П-понимаешь, Борис, - забормотал тогда Ленечка, причудливо изогнув
длинную шею и внимательно разглядывая ладонь своей левой руки, -
понимаешь, мне говорить... ему говорить... ну, ничего я не могу сказать!

- Ну-ну, не паникуй, - подбодрил я его. - Скажешь правду, всю правду,
только правду и ничего, кроме правды. Понятно тебе?

- П-понятно, - еле слышно пробормотал Ленечка, уткнулся в свои расчеты
и вроде перестал меня замечать.

После обеда засел я в своей лаборатории и попытался все обдумать, в том
числе и причины своего сегодняшнего настроения. Линьков должен был
появиться через час. Приниматься за работу поэтому не имело смысла. И я
мог сидеть на табурете и мыслить сколько влезет.

Прежде всего я понял, что со вчерашнего вечера перестал действовать.
Просто ничего не делал, ни по хронофизике, ни по криминалистике. Этого,
вообще-то говоря, было бы вполне достаточно для того, чтобы подпортить мне
настроение при любых обстоятельствах. У меня ведь это на уровне рефлекса:
в любом случае немедленно принимать решение и действовать. Хотя действую я
иной раз по-дурацки и прихожу к выводу, что поторопился, а лучше бы
посидеть да обдумать все как следует.

Но уж в эти-то дни откладывать действия и спокойно обдумывать было
невозможно! Вот я и мотался туда-сюда, и все, в общем-то, впустую. Один
сдвиг, да и то не в мою пользу, - отношения с Линьковым испортились
почему-то... Но о Линькове потом, сначала надо проанализировать результаты.

Что и говорить, результаты пока чепуховые. Линия "человека с усиками"
явно привела в тупик, ничего этот Марчелло не знает. Вернее, знает то, что
косвенно подтверждает версию самоубийства... Да нет, никакое это не
подтверждение! Аркадий мог относиться ко мне как угодно, мог в глаза и за
глаза обзывать предателем и мерзавцем (хотя это не в его стиле), мог
переживать всю историю с Ниной гораздо сильней, чем я предполагал, но он
не стал бы из-за этого кончать самоубийством. Тут меня не собьешь, слишком
хорошо я Аркадия знаю!

Да, но все это еще не доказывает, что моя версия насчет
эксплуатационника неверна. Ведь совсем не обязательно, чтобы Аркадий с
этим человеком сдружился или вообще как-то связался именно на загородной
прогулке. Он же ходил потом к Лере... а может, и не только к Лере...

Если б у меня с Линьковым не подпортились отношения, так я бы его
просто умолял не бросать эту версию, проверить все, что возможно. Ведь
есть же у них там какие-то научные методы! Да я, дай мне волю, и без
научных методов, пользуясь обычной логикой, кое-что смог бы выяснить.

Я еще раз просмотрел всю "версию посетителя". И с огорчением признал,
что она, в сущности, совершенно бездоказательна. Сконструирована логично,
это правда, и многие факты в нее укладываются. Но полностью отсутствует
мотив - я даже представить себе не могу, по какой причине кто-либо мог
желать смерти Аркадия. А фактам в конце концов можно найти и другое
объяснение. Аркадий умышленно затеял ссору, чтобы выгнать меня из
лаборатории. А если неумышленно? Если он и в самом деле разозлился на
меня, хотя бы попусту?

Ведь он же сам не свой был весь этот день! Мог и на пустяке вдруг
сорваться.

Затем: Аркадий уходил-куда-то и при этом зачем-то запер лабораторию.
Выходил он, может, потому, что живот разболелся. Зачем запер лабораторию?
Не знаю.

Но, допустим, у него там было что-то спрятано. Те же таблетки (нет,
чепуха:

таблетки он вполне мог сунуть в карман!) или, скажем, расчеты
какие-то...

Расчеты? А если все дело именно в этих расчетах? Если это их вырвали из
записной книжки, а с ними и записку - возможно, даже по ошибке, второпях,
вовсе не думая об этой записке и не желая ее уничтожить? Да, но какие
расчеты мог вести Ариаднй отдельно от меня? С кем и над чем он мог
работать и почему делал это в полнейшей тайне? Оставим пока
эксплуатационника - пусть это будет кто угодно или даже никто другой,
кроме самого Аркадия... Все равно - какие расчеты, какая тема, почему
тайком ото всех? Непонятно! Может, именно здесь надо искать разгадку,
может, мы зря забываем о специфике нашей работы?

Тут какая-то тень мысли на сверхзвуковой скорости промчалась сквозь мои
мозги, я не успел ее поймать и только ощутил смутную тревогу. Специфика
работы... расчеты... что же это такое мне пришло в голову... прошло сквозь
голову... Надо бы попросить у Линькова хоть на часок записную книжку
Аркадия: может, там еще где-нибуць есть "посторонние" расчеты. Да ведь не
даст Линьков теперь, надо было мне сразу попросить... Еще у Шелеста
спросить можно, - вдруг он что-нибудь знает.

Я пошел к Шелесту и спросил, не знает ли он, накую работу и с нем вел
Левицкий за последнее время, кроме нашей с ним совместной. Шелест очень
удивился, сказал, что он ни о чем таком не слыхал. Я тогда объяснил, что
работа могла вестись даже и секретно. Шелест уставился на меня,
недоумевая, но потом, видимо, что-то вспомнил и задумался. В конце концов
он сообщил, что проходил как-то вечером, с неделю назад, мимо нашей
лаборатории и видит:

свет горит; он было толкнул дверь, дверь заперта. Часов в десять это
было.

Он подумал, конечно, что мы ушли оба, а свет забыли выключить, но на
проходной ему сказали, что Левицкий еще в институте.

- А Аркадий потом что сказал на эту тему? - спросил я.

- Да не спрашивал я его... Чего спрашивать-то, мало ли кто в институте
по вечерам засиживается...

- И дверь запирает? - перебил я.

- Дверь? Что ж, может, кто и запирает, я не проверял. А вы, что ли,
никогда не запирали? Ну, не знаю. И вообще я этот случай только потому
припомнил, что ты спрашивать начал, вот мне и показалось немного странно,
задним числом... А, собственно, все это чепуха и ни о чем не говорит.

Я не стал спорить и ушел. Значит, Аркадий и раньше запирал дверь, когда
уходил... Куда же он все-таки уходил? Получается вроде таи, что он к
кому-то бегал, а в нашей лаборатории никто не бывал. В десять вечера,
сказал Шелест.

Неужели он бегал в это время к эксплуатацнонникам? Там вахтер стоит, не
пропустил бы... Да, но если этот загадочный компаньон Аркадия сам вышел и
уговорил вахтера?.. Они с Аркадием созвонились, он и вышел встречать... Но
такой случай вахтер должен запомнить... Надо только уточнить, когда это
было и кто дежурил у того корпуса... "Сам проверю, при помощи Леры, не
буду просить Линькова", - решил я, и это меня немного успокоило.
Ненадолго, впрочем, - появился Линьков, и сразу мне стало муторно.

Он пришел спокойный, подтянутый, и от его ледяной вежливости у меня
прямо-таки сердце заныло, как больной зуб от холодной воды. Но я решил не
поддаваться, и когда Линьков осведомился:

"Что новенького?" - я сейчас же выложил ему все свои соображения.
Заодно рассказал о беседе с Шелестом. Линьков выслушал меня с
непроницаемым видом, после чего старательно протер очки и сказал, что все
это он примет к сведению.

- А вы не считаете, что мне было бы полезно ознакомиться с записной
книжкой Левицкого? - с мрачным упорством спросил я.

- Возможно, возможно, - согласился Линьков. - Но я должен буду
согласовать это с начальством. А пока мне надо бы поговорить с Чернышевым
- надеюсь, он не исчезнет снова...

- Нет, он у себя, я нарочно зашел его предупредить.

Линьков быстро глянул на меня, чуть сощурив ослепительно-голубые глаза.

- Нарочно зашли предупредить? - со странной интонацией повторил он. - Я
вам, разумеется, весьма благодарен за помощь...

От этой реплики я совсем скис, но потом меня злость разобрала. Чего он,
в самом-то деле! Имитируя манеру Ликькова, я заговорил медленно и с
холодной вежливостью:

- Разрешите вам напомнить, Александр Григорьевич: не далее как вчера вы
сообщили, что будете мне весьма обязаны, если я предварительно поговорю с
Чернышевым. Не кажется ли вам, что было бы правильней, если б вы
своевременно и открыто известили меня о перемене в ваших чувствах по этому
поводу?

Удар попал в цель: Линьков даже покраснел слегка и принялся протирать
очки.

А потом сказал совсем иным, человеческим тоном:

- Да вы не обращайте внимания, устал я, видимо, и дело уж очень
путаное...

Так что же вам сказал Чернышев?

- Ну, знаете, Александр Григорьевич, - ответил я тоже посвободней, -
хоть вы и не извещали меня о перемене в ваших чувствах, но я эту перемену
заметил. И потому не решился сепаратно беседовать с Чернышевым.

Линьков усмехнулся, все еще сконфуженно, и встал.

- Пойдемте, что ли, к нему, - сказал он вполне дружелюбно. - Посмотрим,
что и как...

Ленечка Чернышев был вполне в своем репертуаре и даже чуточку
переигрывал, на мой взгляд. Он таи ужаснулся, когда увидел нас с
Линьковым, что у него все лицо переносилось: рот поехал в одну сторону, а
глаза и нос - совсем в другую. И вообще Ленечка заметался, будто удрать
хотел, даже на открытое окно с большим вниманием поглядел.

- Ну, Чернышев, кончай цирк, разговарнвать будем, - сказал я умышленно
грубым тоном, чтобы привести Леню в чувство. - Ты сиди, сиди, и мы сядем.

Вообще будь как дома и помни, что никто из нас не кусается.

Ленечка вытаращил на меня светлые, с сумасшедшинкой глаза, но ничего не
сказал. Мы уселись на табуреты, и Линьков начал спрашивать. Добился он
толку не скоро, но все же добился.