предсмертный крик: "Нет! Нет!" Сильвия тоже во что-то верила. И какой же
жалкий был ее идеал! Я ощутил нечто вроде досады. Как по-разному погибли эти
две женщины в голубых комбинезонах! Астрид -- сознавая свое поражение,
Сильвия -- ощущая свою мучительную победу... Но кто же победил и кто
проиграл?
представился мне со всей отчетливостью. У меня перехватило дыхание. Он
смотрел на меня. Он хотел мне что-то сказать... Сказать...
словно увядшие листья, опаленные взрывом банкноты, взвился черный пепел. Вот
так. Все кончено.
и склон горы. Но тупамарос спешили, а потому улетели быстро; и мы увидели,
как они исчезли внизу, в долине, терявшейся за горизонтом.
такое возможно: сердце, которое недавно было живым, вдруг превратилось в
прах?
постарался отбросить все мучившие меня вопросы и улыбнуться:
подождем, когда за нами прилетят.
пришлось все сфотографировать. Он был бледен, обливался потом и все время
шевелил губами, ничего не произнося. Я попросил его:
ночь решили провести в самолете, укрывшись от ветра, который свирепо свистел
между камнями.
стелющихся клочьев тумана. Постоял какое-то время возле тела Финкля.
Несчастный человек. Стремясь уловить самое тихое сердцебиение, какое только
может быть, он не расслышал, не понял, что его окружают черствые,
бессердечные люди, готовые на все ради своих низких целей, совсем иных,
нежели те, что увлекали инженера. Я пожалел, что так мало беседовал с ним и,
в сущности, очень бегло. Хорошо, подумал я, что он все же скончался прежде,
чем увидел, как разлетелся на куски его прибор, такой же хрупкий, как и его
душа.
плоскогорье. Кто знает, благодаря чему возник этот след? Вернувшись в
самолет, я выпил немного виски. Мне не удалось сомкнуть глаз. На тысячи
своих вопросов я находил только один-единственный ответ.
остановился и в растерянности осмотрелся вокруг. Увидев меня, повторил:
Глава 8.
представить, что у этих девушек, секретарей полковника Спленнервиля, есть
крылья, точно у ангелов. Сидя за своими столами они смотрели на меня с
ангельской улыбкой. Изящные, аккуратные, пунктуальные и безупречные, как
манекены. Возможно. они ежедневно пили фруктовые соки и вкушали диетические
продукты -- обезжиренные, богатые витаминами. Все мы рано или поздно станем
идиотами, если будем так питаться.
ниже этажом, на улице внизу... в аду. Я вспомнил преждевременно постаревшее
лицо Астрид, как она, не дрогнув, сжимала пистолет, как собиралась взорвать
всех поворотом рычажка. Подумал о прекрасном лице Сильвии, которое безумная
жажда сверкающего золота превратила в личину безмозглого демона. Представил
себе девушку, которая не одела на нас наручники потому, что любила свободу,
и другую, которая, напротив, сковала наши руки, потому что обожала деньги. Я
думал о революции в Латинской Америке. О великолепной блондинке,
разъезжающей по свету с миллионом долларов. О толпах безграмотных людей,
живущих в нищете, и о иных гостиницах, где стоит повернуть кран и фонтаном
брызнет шампанское любой температуры... "Как дела, господин Купер?" В
сущности, мир этих девушек был ограничен раем на сорок девятом этаже. А тут
забота одна: только бы у директора исправно варил желудок, не портилось
настроение и он способен был иногда пошутить. И повседневная жизнь течет
спокойно, без перемен, по накатанным рельсам.
кивнул:
взглянул на меня, зная, что это я, и проворчал:
поддерживая голову рукой.
закончил час назад и передал ему. Время от времени он машинально поправлял
страницы и, прочитав одну, аккуратно перекладывая ее налево. В кабинете, где
царили идеальное освещение и температура, было, как всегда, тихо и слышалось
только тиканье новых напольных часов -- подарок редакции директору: некое
электронное чудо из стали и пластика, способное отмерять тысячные доли
секунды. Я вдруг ощутил, что напрасно трачу время.
последнюю страницу. Это было уже слишком.
бровями.
сдержанно и сухо.
и, постучав о стол, выровнял листы. И опять посмотрел на меня.
это, как всегда, превосходный репортаж. Может быть, даже лучше, чем обычно.
Но... -- он поднял руку, как бы останавливая меня, -- только это слишком...
как бы тебе это сказать... слишком сложно, Мартин, дорогой мой. Ты говоришь
об этой девушке, Астрид, и о той, другой, Сильвии... И слишком мало уделяешь
внимания всему остальному. Уж прости меня, если скажу откровенно, ладно,
ладно, Мартин? Ты в своем репортаже, -- и он постучал пальцем по стопке
страниц, -- слишком много философствуешь, вот в чем дело. "Астрид -- символ
одного мира. Сильвия -- символ другого мира..." Видишь ли...
иллюстрация двух подходов к жизни. Мне кажется, -- добавил я, -- об этом
написано достаточно ясно.
тебя, -- продолжал он с лицемерной улыбкой старого хитрюги, -- нечто
более... романтическое... Ну да, используем это слово, почему бы и нет?
Революция в Латинской Америке! Толпы рабов рвущих цепи! Поток нищих,
ринувшихся с северо-востока, из Бразилии. Генералы бегут. Дворцы объяты
пламенем. Площади переполнены народом. Бомбы падают на университеты,
перестрелки, массовые бойни, развевающиеся знамена, танки, Симон Боливар,
тупамарос, волнение всего мира, вмешательство того или иного
правительства... тысячи таких женщин, как Астрид... восставший континент! Ты
представляешь, Мартин!
остановило его. Однако лишь на мгновение.
драма. Увлекательная и таинственная. Миллион долларов!.. Что бы она стала с
ним делать? Наверное, Мартин, купила бы дом для своей старенькой матери и...
преувеличиваете.
мальчишка, -- и если хочешь знать... я ожидал большего от такого человека,
как ты, даже в описании революции в Латинской Америке! Я послал тебя туда