Чтение 15–й страницы книги ~Аз Бога ведаю!~

- Мне больно, матушка, - пожаловался Святослав. - Не тереби волосы. Да стоит ли серьга того, чтобы сына казнить? Отпусти меня!

- О, горе мне! Ты рок свой чародею отдал! Кто ты теперь? В чем твой путь? Мне б очи выколоть!.. Ты же теперь слепец беспутный и безродный!

Детина вдруг разгневался, оторвал мать от волос своих и ровно тряпицу бросил на землю.

- Довольно терзать меня! Я волен над роком своим! Поди прочь!

Княгиня зажала руками уста свои и замерла на земле, словно забитая соколом птица.

Ибо с уст ее чуть не слетело слово, которого только и ждала вездесущая Креслава! Мысль проклятия своего материнского рока уж билась в голове и доставала сердце...

Не отрывая ладоней от уст, она медленно встала и побрела к коню своему. И то, что зрела окрест себя: леденило душу, и крик проклятия готов был сорваться и сотрясти пространство. Огонь заворожил всю русь, наемники присмирели, даже Свенальд поднял завесу бровей, и потускневшие очи его, видавшие огня, тут возгорелись. Лишь Святослав плясал возле огня, крича и ликуя, изрыгал огонь! И чудилось матери, огненный этот крик сжигает небо, и нет от него спасения.

И чтобы не крикнуть самой, княгиня встала на колени и забила свой рот землей...

Старый наемник возвратился от пепелищ Искоростеня в Киев, но не залег в своих хоромах, чтобы бражничать, как всегда бывало, да считать свое имение. Миновав двор свой, он отправился к Почайне, где было торжище и стояли корабли из разных стран. В разводьях соли на лице, в ржавых от дождей и пропыленных доспехах, с седой гривой нечесаных волос варяг этот более напоминал не витязя - изгоя.

Скрипя кольчугой и костями, Свенальд бродил среди заморских гостей и слушал разноязыкий говор, вглядывался в лица и тянул ноздрями чужестранный воздух, несомый с кораблей. Слух его оставался нем, чужие слова были незнакомы и вызывали чувств не более, чем вороний гам. Свой родной язык он не помнил, поскольку отроком еще был полонен вместе с отцом и продан в рабство на ромейские галеры. А речь рабов была срамна, убога и неказиста, однако обладала силой портить природный язык, как ложка дегтя портит бочку меда. Не минуло и трех лет, а длиннолицый раб успел забыть, кто он, чья кровь бежит по жилам и из каких земель произошел. Если уж попал под жернова неволи, не будучи зрелым мужем, вряд ли что спасет душу - скорее перемелет ее, в прах изотрет, в муку, а рабская жизнь в единый час испечет не хлебный каравай, но пресную лепешку. Кто рабства не изведал, тот может сказать: "Все можно превозмочь, была бы только вера". Кто же вкусил этого хлеба, кто мечен был каленым железом, до смерти получает печать невольника.

И потому Свенальд никогда не снимал железного шлема, абы не показывать лба своего, однако же всякий невольник - будь он греком, персом или иудеем - в один миг признавал в нем бывшего раба.

Ставший безродным, бессловесным и безымянным в неволе, он вдругорядь был захвачен в плен, на сей раз славянским народом русь. И тут ровно еще раз родился, ибо не ведали рабства русские, и всякий человек, полоненный на войне, по прошествии срока становился вольным.

Единственное, что запомнил и сохранил Свенальд - это запах родины. Ни рабство с восьми лет, ни вековая служба в русских землях не выветрили запаха земли, неведомой и судной. В той стороне, где он на свет явился, витал сосновый дух, а вместе с ним пахло горючим камнем и овчарней. Не помнил ни отца, ни мать, но не забыл монету золотую с головою князя. И чей-то голос говорил ему:

- Се наш древний царь. Позри, каков!

И потому в Почайне он нюхал корабли, да длинный его нос, забитый гарью и пеплом пожарищ, не мог учуять этих запахов, и грезилось, что всякий заморский гость прибыл с пепелища...

Ужель весь мир горит, как Русь?

Отчаявшись по запах найти корабль со своих неведомых берегов родных, Свенальд наугад поднялся по сходням на первый попавшийся.

- Эй, гость! Возьми меня с собой. Золотом отплачу.

Позрев на витязя-изгоя, гость призвал толмача и спросил:

- Куда ты вознамерился пойти?

- Домой, - сказал старый бездомок. - Желаю умереть на своей земле. Нельзя же пуститься в Последний Путь с чужбины, нет хода. Всю жизнь прожил между землей и небом. Хочу, чтоб душа не маялась после кончины, нашла приют.

- Где ж твой дом? В какой стороне? Если по пути - возьму.

Свенальд нахмурился, сказал со вздохом:

- Не ведаю, купец. Но мыслю - где-то есть.

- Как твое имя?

- Именем Свенальд. До не от рода мое имя... Звали иначе, а как, теперь уж и не помню... Кто новое давал, должно, знал старое, да нет его в живых...

Заморский гость, шевеля устами, произносил его имя - мял языком, пробовал на зуб, как пробуют монету, и наконец спросил:

- Быть может, ты язык свой помнишь?

- Знал я один язык, кроме русского. Да и того почти не помню. Когда греб на ромейской галере, кормчий иногда кричал: "Гур, белай, хож!" Я понимал его... А на каком наречии говорил он - не знаю.

- Сними порты! - потребовал гость. - И я скажу тебе, откуда ты.

- Зачем? - напрягся, ожидая насмешки, старый наемник.

- Сдается мне, ты иудей. На таком наречии говорят рабы.

- Нет, я был Гой! - заверил Свенальд. - И плоть мою не обрезали!

- Тогда ступай туда! - махнул рукой толмач. - Там люди от варяг пришли. Среди них есть имена, похожие на твое.

Старый наемник вдруг обрел призрачную надежду и поспешил на судно, пропахшее тяжелым духом человеческой плоти, мочи и солонины. И закричал:

- Я именем Свенальд! Мне любо прибиться к родной земле!

Северный гость был немногословен, хотя по-русски говорил добро.

- В какой стране ты жил, витязь?

- Не ведаю, в какой...Смолой сосновой пахло, горючим камнем и овчарней.

- По берегам студеным везде так пахнет, - сказал гость. - А знаешь ли своих богов? Коли ты из северной страны, знать, твой бог - Один.

- Не помню, гость, - загоревал Свенальд. - В неволе будучи, я кланялся Христу и крест носил на вые, в Руси же мои боги - Перун да старый Род. А иногда и солнцу поклонюсь... Но Одина не ведал. А коли надобно, так и ему поклонюсь.

- Так кто ты есть? По облику - как будто варяг заморский, по речи - русский, но бога не знаешь ничьего. Так кто ты, человече?

- Бездомок я! - признался старый наемник. - А добро бы к смерти обрести покой на родной земле. Устал служить, и воевать устал. Смеются надо мной!

- Земли своей не ведаешь, а плыть собрался...

- Но можно поискать земли! - безнадежно предложил воевода. - Есть золото. Будет мало - еще принесу.

- Мне недосуг искать, - посетовал суровый мореход. - Да и отыщешь ли, коли не знал родной страны?

- Постой же, гость! А ну-ка покажи монеты!

- Зачем? Не хочешь ли отнять?

- Да я бы дал своих... На тех монетах, кои ходили в стороне моей, есть голова царя!

- Таких полно везде! На всех цари! На то и злато!

- Я б своего признал!

Мореход кошель достал из-под рубахи, монету вынул:

- На, позри. Да токмо не замай... Свенальд позрел, вернул со вздохом:

- Се царь не мой...

- Ну так иди, ищи. Авось найдешь.

- Продай мне свой корабль, - вдруг попросил Свенальд. - Я щедро заплачу, хоть серебром, хоть златом, хоть драгоценным камнем. Сего добра скопил довольно...

- Ты старый витязь, - укорил гость. - Продавши свой меч, кто бы ты стал? Я старый мореход, корабль мне свят. И лишь товар продажен. Купи товар! Сукна добротного или вот кожи. А есть и камень, суть янтарь...

Седые брови утаили очи Свенальда.

- Где же мне искать свою землю? Где взять корабль?

- Тебе же свычней мечом искать земли. Зачем корабль?

В тяжкой кручине умолк Свенальд, и угасла его мимолетная радость. Тем часом на корабле северного гостя вздулись ветрила и ударило медное било - миг отплытия настал. И лишь тогда спохватился старый наемник, стряхнул каменную пыль с лица и подал мореходу кожаный мешок с золотом.

- Как его имя? Один?.. Ему никогда не воздавал треб. Так возьми вот и воздай. Коль он мой бог - знать, он то помнит обо мне. Пусть призовет Меня, когда пробьет последний час, и пусть дозволит хоть одним оком позреть на отчий край. Всю жизнь ратился я за злато, а ныне любо мне уразуметь, достойно постоять мечом за землю отчую? Достойно ли за нее смерть принять? И стоит ли злата? А может, выше? Может, нет цены?

- Мне жаль тебя, изгой, - промолвил гость. - А Одину воздам, ступай же с миром.

Свенальд сошел на берег, и в тот же час корабль отвалил с попутным ветром. И скоро угас за далью, как угасает день, потом и вовсе растворился. Наемник старый, проводив судно, до темна еще бродил вдоль Боричева взвоза, но более уже не нюхал кораблей, не слушал чужих наречий. Его рок безродности был тяжелым, как палица, и так же разил до смерти. Не переломить лук стрелой, плетью обуха не перебить, а из дорожной пыли не испечь хлебов - все будет камень...

Уж в сумерках Свенальд поднялся в город, с оглядкой постучался в ворота своего двора. Отворила ему старуха-служанка, поклонилась.

- Ах, батюшко Свенальд! Дружина твоя к полудню возвратилась, а тебя нет и нет...

- Притомился я?

- Чай, баню истопить?

- Я после брани не моюсь! - отчего-то разозлился Свенальд. - След бы запомнить...

- Почто же, батюшко? - смутилась старуха. - Хоть пыль бы смыл, да пот... Да кровь-то - эвон!

- Поди прочь, старая дура! - прикрикнул он. - Полсотни лет учу тебя, учу - все проку нет!

- Ой, батюшко! Забылась я...

- Забылась... - проворчал. - Да постарела ты! Ума уже не стало!

Кровь супостата была не грязь, а суть спасительная сила. Брызгая и плескаясь на доспехи и одежды в тесной битве, горячая, насыщенная жизнью, она впитывалась и врастала в тело, давая жизнь и силу. Чем более проливалось ее на витязя - тем дольше жизнь продлялась, и потому Свенальд так долго жил на свете. Только в Руси вот уже сотню лет, а пришел сюда с Руриком уже матерым.

Он достал монету, позрел на голову царя чужого и подал служанке, сдобрился - привык к безмудрой девке: по летам-то она младше вдвое...

- Покличь мне слепого купца. Скажи, я пришел. Довольная подарком, старуха зашептала:

- Сдается, не слепой он! На торжище позрела...

- Зови, старуха! - прикрикнул Свенальд. - Мне недосуг слушать твои речи.

- В сей миг! - она засуетилась. - Испей покуда кваску, али пива - все поспело...

- Допрежь коня поставлю в стойло. Поэтому купца пришли в конюшню.

Служанка убежала, а он своей рукою расседлал коня и железной щеткой стал чистить шерсть. Белый конь был в крови и соли, все это высохло, спеклось - корою взялся конь, как древо. Однако под железом и кровь, и соль - все обратилось в пыль и облетело наземь. Се было худо, если человечья кровь врастала в лошадь. Не силу конскую давала, а человечий разум, и тогда верный боевой товарищ взвивался на дыбы, стонал, хрипел и плакал, не желая нести витязя в самую гущу битвы, а бывало, и с ума сходил...

Волосяной щеткой он выгладил и выласкал коня от губ до хвоста, от холки до копыт. И когда шерсть стала мягче шелка, он костяным гребнем расчесал буйную гриву, распутал челку и принялся вытряхивать и рвать из недр хвоста репьи, собранные с разных земель. В тот час на Свенальдов двор тенью проскочил слепой купец. Белками двигая, он вытянул руки.

- Ты где, Свенальд?

- Поди сюда... слепой.

Тот приблизился на голос, взмахнул седой бородой - будто поклонился, но не согнул спины.

- Имеешь что-то сказать мне, храбрый витязь?

Свенальд раздирал хвост - сколько же репья по русским землям! Каким путем ни поезжай - везде пристанет и незаметно врастет в плоть, как кровь супостата, но не долголетье принесет, а суть насмешку, коль спутает, что конский хвост, что человеческий разум...

- След получить с тебя, купец.

- А справил службу? - ласково спросил слепой. - За княжью голову ты получил сполна. Но кто мне докажет, что князь Мал женился на княгине Ольге? Ведь уговор был - сочтемся после свадьбы.

- Свадьбе не бывать, - выпутывая репейник, пробурчал Свенальд. - Но желая сотворить ее, я понес урон.

- Мы платим по Итогу, - тихо засмеялся слепой. - А ты не выдал замуж красну девицу...

Репейник прошлых лет так набился в хвост, что уже не расчесать. Похоже, судьба этому коню со спутанным хвостом уйти в могилу.

- Я вел счет урону, - не слушая слепого, сказал старый наемник. - Сын Лют по хитрости княгини отправлен неведомо куда и, верно, сгинул. А с ним было дружины пять сот. За Люта - меру злата. За дружину на весь меч.

- Но уговор был!

Свенальд оставил хвост и жесткой рукой схватил бороду купца: мягкая борода, расчесана, ухожена, без сора и репьев.

- Урон понес, когда служил тебе! Плати! Принес ли злато? - он приподнял купца, оторвал от земли. - Что, слепошарый? По тяжести твоей, должно, принес... По уговору за урон воздашь!

- Пойдем в мою лавчонку, - заворковал слепой. - Там и воздам. С собой мало злата, один кошель...

- Нет, долгогривый пес! Здесь нанимал меня - здесь и желаю получить.

- Так отпусти! Я заплачу сполна, хоть условились мы по итогу...

- Плати в сей же миг!

Трясущейся рукой слепой достал из-под плаща кошель тяжелый и меру - кубок для игры в кости. И зазвенело злато! Однако же Свенальд сорвал с головы шлем - то был единственный случай, когда он обнажил голову и лоб с клеймом.

- Вот моя мера! Ты ее знаешь!

- Ей-ей, разоришь меня! - заохал слепой, в шлем всыпая золото. - Разве это шлем? Это же пивной котел! Ума не приложу, зачем наемному витязю иметь такую великую голову, как у Сократа? И малой достаточно, чтобы махать мечом...

- Теперь отвесь за Лютову дружину, - невзирая на ропот гостя, сказал Свенальд и соорудил безмен: подвесил на плетке дротик, к наконечнику привязал меч, к тупому концу - пустой кошель. Слепой достал еще кошель, поболе первого, насыпал золота, не обронив ни одной монеты, но меч перетянул.

- Сыпь еще!

- Мой безмен показал меру! - заспорил гость. - Мне давно известно, сколько весит твой меч. Я трижды взвешивал!

- А ты позри на мой! Он показывает - мало.

Слепой ощупал дротик и меч тряся щеками, отвязал кошель от пояса, добавил с неохотой. Свенальд собрал все золото в один мешок и бросил его в ясли со свежей травой для коня.

- По твоей милости я дани лишился. Теперь взыщу с тебя за дань. Урон есть урон! По договору плати вес двух мечей!

- О, проклятый варвар! - вскричал слепой, однако под плащом нашел еще два кошеля. - Отдаю тебе, что имею за труды свои! Тут все, что есть. Вес одного меча.

- А мне потребно два веса! - невозмутимо проговорил Свенальд. - Сын Лют с дружиной тоже от древлян кормился.

Сжелтели белки купца, однако он отмерил золото и стал взвешивать, заворчал со слезами в голосе:

- В прошлый раз твой меч был легче...

- Он кровью напитался, - пробурчал воевода, упрятывая золото. - Теперь я получил сполна. Ступай же прочь. И более не являйся.

И взявши гребень, принялся старательно расчесывать хвост. Слепой же не уходил, вращая белками, выказывая недовольство, вдруг погрозил пальцем:

- За разбой тебя бог накажет! Все отнял у бедного несчастного купца!

- Нет надо мною бога, - вздохнул Свенальд, - А злата у тебя еще довольно. На самом деле твоя утлая плоть весит вдвое легче, а ты еще тяжелый... Не искушай меня, ступай, покуда не отнял. Ведь я хоть и варвар, да безбожный...

- Придет и твой час! - пообещал слепой. - За все тебе воздается. Твой бог Один спросит за грехи. Он все видит, хоть ты и не признаешь своего господа. Придет твой судный день.

Свенальд вдруг оставил гребень и подался к слепому:

- Мой бог - Один? Ты знаешь это?.. Я слышал его имя сегодня. Посмотри мне в лицо. Может, скажешь, откуда я? В какой стороне земля моих отцов?

- Я слепой!

- Довольно лгать-то мне! - старый наемник встряхнул купца - зазвенело золото. - Отвечай! Где моя сторона? Где род мой, племя?

- Твой род разбойники! - дерзко ответил слепой. - Племя лихоборов. Не зря же мечен лоб!

Свенальд потерял интерес и выпустил купца, опустившись возле конских ног. Кручина смирила ярость, и вновь пригрезился ему дух родины - смолой пахнуло и овчарней...

Меж тем слепой, сменив недовольство на угодливость, заговорил иначе:.

- Досточтимый витязь! Славный воевода! Не имеешь ли ты желания послужить еще? Отплачу, как захочешь.

- Не желаю, - пробурчал он. - Хочу князю своему служить и более никому.

- Но прежде служил мне! - засмеялся слепой. - Помысли, что выгоднее: за службу данью получать, как в Руси, или от меня чистейшим златом? Хлопот всего - отмерить, взвесить. А потом утаить надежно...

Свенальд и бровью не повел, круша репьи.

- Из всех князей, кому я присягал мечом, этот малолетний тронул мое сердце, - признался он. - Не словом и не златом покорил, а дерзостью своей. Кто бы из прошлых князей посмел оскорбить меня? Кто бы решился посмеяться над старым витязем? Святослав лихо потешился, и мне по нраву его буйный дух! Поэтому хочу ему служить. Коли нет у меня ни родины, ни бога...

- Служи, служи ему, - согласился слепой. - Потакай во всем. Что ни замыслит он - ты не противься, исполняй достойно. Тем и мне послужишь. Не тяжела будет служба?

Занятие оставив, Свенальд потряс головой:

- Не уразумел... За потакание заплатишь златом?

- Более получишь, чем в этот раз.

- Чудно, - задумался он. - Мне мыслилось, ратный труд дороже - Слепой осмелел, приблизившись к воеводе, хрупкой рукой ударил его в грудь.

- Так-таки ты согласен?

Старый наемник протяжно вздохнул.

- Не свычно мне - потакать... Уволь, не стану. Не пристало мне злато даром получать. Всю жизнь за него служил, а ныне мыслю - за веру послужу. Этот ярый детина достоин моей веры! Княгине не любы замыслы его - мне в самый раз.

- Что слышу я? - изумился слепой, и в белых очах его возникли зеницы. - Чтоб пришлый на Русь и вечный наемник за веру служил? Ей-ей, лукавишь! Или выжил из ума!

- А тебе не позволю смеяться надо мной! - рука Свенальда потянулась к горлу - гость отпрянул. - Не всем можно тешиться над воеводой!

- Но если я не златом заплачу? - вдруг предложил покорный купец. - Мзда в этом мире имеет много сутей...

- Чем же еще, слепец? - старый наемник отшвырнул гостя. - Ведь ты мешок с златом - вот твоя суть. Хоть и скряга, но готов и Русь прикупить, коль ею станут торговать.

- О, беден я! - взмолился слепой, вставая с земли. - Дохода мало, урон терплю. Если бы ты посмотрел, что ем и пью!

- Не властью ли ты вознамерился платить? - Свенальд заперхал горлом, что означало смех. - Такую мзду не принимаю. Кто рабства вкусил, тот лишь мечом способен править.

- Ты ведь жаждал знать, откуда родом? Где твоя сторона, отчая земля?

Свенальд вскинул брови - на мир смотрели голубые глаза!

Пахнуло смолой сосновой и горячим камнем...

- Жажду знать...

- Укажу тебе, за это и послужишь. Ну, по рукам?

Свенальд схватил его руку, как прежде не хватал и злато.