Чтение 15–й страницы книги ~Покаяние пророков~

- Да... А я, бывает, иногда сам с собой, если не с кем.

- Немоляка ты, вот и слабнет голова.

- Это для того чтобы говорить не разучиться, - без обиды объяснил он. - Молчание хоть и золото, но нельзя же без речи человеческой, все-таки люди мы...

- Речь дана с Господом разговаривать, се дар Его.

- Как же, по-твоему, между собой общаться?

Вавила грустно отвернулась к окну.

- Позришь, и так все видно.

Кондрат Иванович поерзал на табурете.

- Погоди, погоди... Ты что хочешь сказать? Без вопросов все видишь в человеке?.. Ну-ну. И что ты увидела? Без вопросов?

- Совестно сказать... Не смею.

- Чего-чего? Это что такое у меня на лице, о чем сказать стыдно?

- Совестно.

- Пусть так! И что же ты видишь? - Сказал-то весело, однако рассмеялся настороженно. - Что можно увидеть на лице старого разведчика?

- Непотребно старому человеку о его грехах говорить. Что лишний раз глаза колоть, ежели самому все ведомо?

- Нет уж, скажи!

- Страсти одолевают тебя. - Вавила подняла глаза. - Покоя нет, и оттого тоска смертная. Голову же преклонить, покаяться перед Господом - гордыня не дает. Одержимый ты, Кондрат Иванович.

- Вот как! Занятно... И что же делать прикажешь? По вашему обряду?

- Старики советовали в вериги облачиться и от людей уйти куда-нито. Или очистишься от скверны и человеком возвратишься, или сгинешь, аки зверь/

Он невозмутимо выслушал, хлопнул себя по коленям и встал.

- Ну, благодарю за тепло, за слово доброе, Вавила Иринеевна. Пора мне.

- Не сердись уж на меня, - сказала она в спину. - Сам просил.

Избяную дверь старик прикрыл бережно, а сеночной хлопнул от души, лопату закинул на плечо, как солдат винтовку, и пошел по пробитой траншее, чеканя шаг.

Вавила же проводила его глазами и опечалилась - обидела человека. Те странники, что часто по Тропе бегали и с мирскими жили, обыкновенно учили оседлых, мол, говорить с ними следует как с ребятами малыми. За слово, сказанное от сердца, благодарить принято, а в миру все поперек, только славь, нахваливай да по шерстке гладь; чуть против, чуть по правде, тут и врага наживешь. Истинно дети!

Однако досадовала она недолго, вспомнила, что и впрямь надо подготовиться к встрече Ярия Николаевича. Печь растопила, нашла картошку, капусту квашеную, постные щи приставила варить, а сама от окна к окну и к часам. Время - обед, а нет хозяина! И Кондрат Иванович не идет, чтоб коня запрячь и встретить, должно быть, не отпускает его обида...

Вот уж и щи готовы, и угли дошаяли, пора трубу закрывать, а на тропинке пусто. Тут еще Серка на крылечке заскулил - не выдержала, дубленку накинула и вышла на улицу. Солнце садится за горы, морозец легкий, шаги бы скрипели, чуткому уху за километр слыхать. Пес отчего-то жмется к ногам, а сам уши сторожит на дорогу...

Поболее часа простояла, покуда день не догорел, в избу вернулась грузная от тревоги. Складень поставила, с молитвой остаток свечки зажгла.

- Николай Чудотворный, пути указующий странникам...

И замолчала - шаги на крыльце!

Перекрестилась, встала с достоинством и, даже в окошко не глянув, взялась стол накрывать: нельзя жене показывать, с какой беспокойной страстью ждала возвращения. Коль есть глаза, сам увидит...

Да что это - опять старик на пороге, и не смотрит прямо, как прежде, отводит взор.

- Видно, на обедешный автобус опоздал Юрий Николаевич. Так теперь к ночи жди, последний в двадцать три сорок пять проходит.

А две тарелки со щами уже на столе...

- Садись, Кондрат Иванович, потрапезничаем, - сказала бесстрастно.

- Пожалуй, не откажусь. - Он скинул полушубок. - Глядишь, и тебе веселее будет.

Вавила помолилась мысленно, взяла ложку. Старик делал вид чинности, вроде бы ел со вкусом и не спеша, но видно было, сыт и заталкивает в себя постные щи помимо воли.

- Я телевизор с обеда смотрю, - вспомнил. - Передали, академик этот умер, все в порядке. Как говорил, так и случилось! А катастроф не было ни одной. То каждый день самолеты валятся, а тут хоть бы один упал. Так что...

И осекся. Она же глазом не моргнула, хотя оборвалось сердце.

- Вкусные у тебя щи, - соврал, глядя в сторону. - А я в этом толк знаю.

Дохлебал, облегченно и с удовольствием облизал ложку.

- Ну, чаю я дома напьюсь, вечер длинный. А ты, Вавила Иринеевна, не скучай тут. Если хочешь, телевизор включу. Кино посмотришь или передачу?..

- Мне и так добро.

- И не тоскливо?

- А что же тосковать, коль на мир Божий еще не насмотрелась? - с восторженными глазами произнесла она. - Это старым людям бывает скушно, ничто уж глаз не радует. А я вон гляжу - солнце садится, и по снегу красная дорога от него. Чудо какое! Так бы ступила босыми ножками и пошла, пошла...

Старик присмотрелся, головой покачал.

- Да ты и впрямь странница. Столько на лыжах пробежать, по тайге, по болотам, и еще ей идти хочется.

- Хочется мне мир посмотреть. Я в книгах читала, есть такая страна Египет. Туда Матушка Богородица с Сыном своим Младенцем от царя Ирода убегала. Мне с тех пор страна сия во сне снится. Будто иду я тем же путем, через пустыню великую, солнышко горячее, земля ровно углями посыпана, подошвы горят. И гляжу, а на песке-то следочки! Маленькие, Христовыми ножками оставленные. Я встану на те следы и молюсь, будто на камне. И меня будто ветром к небу поднимает - эдак хорошо!.. Сон я сей однажды Ярию Николаевичу рассказала, а он говорит, нет более следов Христовых, фарисеи да книжники стадом пробежали и все следы затоптали... Да не поверила я. И так мне хочется сходить в Египет и самой глянуть. Ну как найду?

Старик и головой помотал, и покряхтел. Затем вынул из кармана сигару, придвинулся к печке и стал смрад изо рта изрыгать. Потом затушил, окурок спрятал.

- Чудесная ты девушка, - сказал вдруг. - Я думал, какая-нибудь дикая, фанатичная кержачка... А ты будто и не земная, теперь таких и нет нигде. То-то Юрий Николаевич по тебе так тосковал. Имени не называл, но рассказывал... Я ему все - что не женишься? Может, съездим куда, посватаемся? Он все молчал, а однажды говорит, есть у меня невеста, настоящая боярышня, красавица писаная, лебедь белая. Только на ней женюсь, никого другого не надо! Так, говорю, женись, что же ты? Годы-то уходят!.. Тут Юрий Николаевич мне и сказал. За ней, говорит, как за царевной-лягушкой, надо за тридевять земель идти, в тридесятое царство. Но мне покуда пути туда нет, не могу я, говорит, подданство того царства принять. А жить там без гражданства нельзя. Не ровня мы с ней, говорит. Она - боярышня, а я мужик лапотный, холоп! И засмеялся еще... Тогда я его не понял. Он же чудной, Юрий Николаевич-то.

- Спаси Христос, добрый человек. - Вавила неожиданно встала и поклонилась ему. - После слов твоих я и впрямь будто лебедь белая.

- Ну что ты! - смутился Комендант. - Боярышня, а кланяешься... Ты мне про веру свою расскажи еще. Я кержаков видел, но никак не пойму, как они молятся? У вас же церквей нет?

- Нет...

- А как же вы так? Ни попов, ни церквей?

- Это все люди придумали, Божьи храмы ставить, попов нанимать, чтоб служили, а они б токмо внимали. Господь наш Иисус Христос не каменному делу учил, строительству храмов в душе своей. А более всего молиться учил. Вот мы и молимся, как первые христиане.

- Непривычно, конечно... Я был в церкви, там и поют хором, и кадилом кадят, и водой брызжут. Много всего...

- У нас тоже поют, когда на камнях молятся.

- На камнях?

- Они у нас вместо храмов. - Ей вдруг начало нравиться его ребячье любопытство. - Ежели старцы или старицы выберут камень да помолятся на нем три дня и три ночи, на нем потом очень уж сладко молиться. Небо открывается и Господь слышит.

- Вот как? Чудно... Ну а если камней нет? Бывают же такие места? Одна тайга, например?

- Тогда великое дерево рубят и на пне молятся. И стоит он как твердыня, не гниет, не падает по триста лет.

- Ну а если пустыня? И ничего нет?

- В пустыне молиться легко, там ни храмов, ни камней не нужно. В пустыне сам Христос молился и всю ее намолил от краешка до краешка.

Комендант головой покачал, по колену хлопнул.

- На все у тебя ответ есть!.. Ты мне о вещах житейских скажи. Вы где жить-то собираетесь? Когда поженитесь? У нас в Холомницах или еще где?

- На все воля Божья...

- Как говорят, на Бога надейся, да сам не плошай. Надо бы подумать, ведь дети пойдут, школа нужна. - Он опять припалил сигару. - Я вот тебе одну историю расскажу, лично со мной случилась. Ты любишь истории разные слушать?

- Люблю, - обронила она. - У нас когда странники приходят, много сказывают историй. Иногда по седьмице сидим да слушаем...

- Я всю жизнь человеком был государственным, служивым, и вот забросила меня судьба на Кубу. Есть такая островная страна возле Америки...

- Знаю, слышала. Там была революция.

- Во! А ты, оказывается, кое-что знаешь!.. Так я там встретил красивую девушку и женился. Имя у нее было мудреное, длинное, так я ее звал по-нашему, Люба. На Кубе там круглый год тепло, как будто все время стоит июль и зимы совсем нет. Вот мы и поселились в пещере и жить стали, как первобытные люди. Кругом джунгли, пальмы, бананы растут, птицы поют - рай земной, честное слово.

- Слышала, есть такие места на земле. - Боярышня вздохнула.

- А Люба моя так пела! Голос у нее был, как у чайки, звонкий и слыхать далеко. Я ведь круглыми сутками службу нес, наблюдал за береговой полосой, смотрел, кто из местных жителей чем занимается... И куда ни пойду, везде ее слышу, и так мне радостно было. Живем мы с ней так месяц, второй, третий, все замечательно. Самое интересное, я сначала языка ее не знал, у них свое наречие было, вроде испанский, а ни слова не поймешь. Да тогда это не важно было, мы и так понимали друг друга. Звала она меня - Кондор, это птица такая, орел. Она запоет, я только одно слово и понимаю, все про меня пела. Будто она смотрит в небо и видит, как я летаю над головой, и ей хочется, чтоб взял в когти и унес в пещеру для любви и ласки. Это я потом стал язык понимать... Я ведь на службе, унести не могу, вот мы и ждем, когда вечер наступит. А вечера там не то что у нас, короткие и сразу темно делается. Приду в пещеру, Люба моя ужин приготовит, и мы садимся у костра и едим. Надо сказать, готовила она прекрасно. Ты вот, наверное, не пробовала морские продукты? Между прочим, водоросли, ракушки, личинки всякие очень вкусные, если с умом приготовить. Деликатесы! В лучших ресторанах подают за большие деньги, а мы каждый день едим. Нравилась мне ихняя кухня, теперь уж никогда не попробовать... Вот, и так прожили мы полгода, самое лучшее время, вспоминаю и тоскую. Потом меня переводят на другой остров, служба есть служба, а с женой мне туда никак нельзя. Я Любе и говорю, мол, скоро уезжаю, придется тебя оставить на время, как разрешат, так приеду и заберу. Ну, она, понятное дело, в слезы, говорит, не смогу без тебя жить, зайду в океан и уйду на дно. Сразу и петь перестала, только ревет белугой - Кондор, Кондор!..

- Неужто ты уехал от нее, Кондрат Иванович? - ахнула боярышня и незаметно перекрестилась.

- Служба ведь, что сделаешь? - Он вдруг забеспокоился. - И лет мне было тогда всего двадцать... Ладно, я тебе как-нибудь потом эту историю доскажу, время будет. Ты на ночь-то печь истопи, а то у него изба старая, холодная. Да трубу совсем не закрывай, не то угоришь. Тут у нас с апреля дачники приезжают, так я устал их по ночам вытаскивать да в чувство приводить. Жалеют тепло, на горящих углях трубу - ширк, а потом, как травленые тараканы...

И вдруг смутился, шумно начал одеваться: вероятно, услышал свои пустые слова, но, привыкший к их непроизвольному извержению, сказал с порога, так и не взглянув:

- Я еще приду попозже коня обряжу. Закрывайся изнутри, заходить не буду.

Вавила подождала, когда он коня обрядит да уйдет, задвинула на двери засов, лампочки везде выключила. И когда привыкла к неяркому свету от уличного фонаря и стала различать предметы в избе, принесла свечку, прикрепила к рамному переплету, затем от спички одну лучину зажгла, от нее вторую и лишь от третьей затеплила фитилек.

- Зри свет в окне!

Огарок свечи, катанной из воска, прежде горевший перед иконками ярко и ровно, здесь вспыхнул с копотью и треском, после чего пламя упало, сжалось до горошины и замерло на кончике фитиля. Тогда она хладнокровно сорвала пальцами этот светлячок вместе с нагаром, слила на пол растаявший воск и снова, очистив огонь через три лучины, зажгла свечу.

- Зри свет в окне!

Он не зрел, ибо пламя моргнуло несколько раз и утонуло в восковой лунке.

Нет, хромая черная женщина не увезла его обманом и не спрятала; и самолет не упал с высоты на землю. Ярий Николаевич оставался жив и здоров, но не было ему пути домой. Ни скорого, ни долгого, ни далекого, ни близкого.

От вражбы сей она лишь посуровела: нет на свете такой загадки, которую бы Господь не разрешил и знак не подал. Распахнула Вавила двери, встала на порог на колени лицом на выход и прочитала странническую запорожную молитву.

- Чудотворче Николае, отче святый, понеси мя путем, коим Ярий, чрез сей порог ступив, пошел. Да укажи всякие препоны на его дороге, будь то корень, о кой запнулся, иль прелестные и лихие люди, с коими пути скрестились. Ежели в железах и на пытках, ежели в юзилище каменном иль земляном - всяко яви. Аминь!

И взмыла с порога, подхваченная теплым воздухом из избы. Увидела, как везут его в черной машине, а рядом хромая с клюкой сидит, будто старая ворона, и человек, на грача похожий, - тот, что чужие лица на карточки снимает. Вроде бы и зла против не затевают, но и добра не хотят эти черные птицы. Приехали к великой хоромине, возле которой самолеты садятся, отпустили, но сами еще долго потом каркали и крыльями хлопали. Ярий же ступил под мрачный кров и чуть не потерялся - столько народу было кругом. И тут уж не разглядеть каждого, не распознать, кто с чем пришел, покуда людей не выстроили перед железным хомутом, как грешников пред вратами ада, и не стали пропускать по одному. И объял всех страх Божий: в душе не хотят идти, противятся, молятся мысленно, но идут, все сирые и убогие! Порхают около некие существа, ни женщины, ни мужчины, - ангелы-привратники иль слуги сатанинские, строжатся и клекочут, накладывают они железа на руки и ноги каждому и друг с другом сковывают. Ярий в сей цепочке тоже идет, понурый, тусклый, будто на казнь обреченный, лишь глаза светятся, как сурики на болоте. Привели невольников к хвостатому кресту, приколотили гвоздями к стульям, а самолет постоял перед дорогой, дьяволу помолился и в небо взмыл.

Вот они, муки мирские! Нет взять посох да идти по своей воле - в руки бесовские отдаются, дабы по воздуху перенес.

Долго летел крестик по небу, и так высоко, что люди в нем стали мелкие, будто комары, и Ярий среди них потерялся. Когда же на землю сел, мученики воспряли, сбросили цепи и побежали, тогда и он появился, да только его сразу посадили в черную машину и повезли темной, метельной дорогой. Тут ему худо сделалось, не рад, что поехал, однако дорогой еще крепился, но как подвезли к черным каменным палатам, зубами заскрипел, да уж делать нечего.

Из окон сих палат дым клубится, искры зелены летят, стоны слышатся, будто из преисподни - верный знак, кого-то геенна огненная жжет-палит. Ярий же не убоялся, душу свою скрепил и ступил под сей кров. Тотчас окружили его люди мутные, темные: мирских ведь трудно распознать, они и сатаной окручены да омрачены, и Богом еще не забыты, страдают, аки святые страстотерпцы, а за что, и не ведают. Ярий сотворил окрест себя круг обережный, но убогие к нему руками тянутся, прикоснуться норовят.

В палатах врата стоят черные, за коими Вавиле ничего было не увидеть, покуда туда Ярий не войдет, ибо она по следу мыслью бежала, влекомая силою Чудотворного Путеводника. Должно быть, там и лежал человек, позвавший к себе: из-под врат сих дымок курится и искорки проскакивают - страх Божий! Возопить бы к нему, чтоб - не ступал далее, но ведь сама словом подтолкнула, мол-де, поезжай, коли душа умирающего кличет...

Мутные же люди вокруг скачут, говорят что-то на птичьем языке, словно галочья стая, но вдруг оборвался сей бестолковый грай, ибо распахнулись врата, открылось дымное пространство, и Ярий ступил в него и будто в воду канул, поскольку и след его вмиг потерялся. Вавилу тоже потянула сия бездна, однако не было на то воли святого Николая, не пустил, и мысль ее выпорхнула из палат, как ласточка из застрехи.

Покружилась около да тут же и вернулась на порог избы, принеся в клюве зернышко тревоги. И пока она летала по следу, выстыла изба, и вон уж иней по углам засверкал. Надо бы печь топить, но зерно то проросло, выметнуло побег и озарило голову предчувствием опасности, так что жарко стало. Вышла она на крыльцо, посмотрела во все стороны - тихо кругом, дремотно и небо звездное, но не обмануть слух и око странницы, предки коей три века острили свое чутье. Напоенный и накормленный конь в стойле ржет тревожно. Не к добру! И собака лапами снег скребет да уши сторожит, будто зверь поблизости бродит...

Трех минуток хватило, чтоб котомку собрать и следы свои замести. Встала на голицы Ярия и скользнула наторенной лыжней к реке, куда старик водил коня поить. Осевший снег размыло, и темная полынья растянулась наискось от берега к берегу, вода гремит на камнях, пуская пенные усы. Не медля ни секунды, Вавила сбросила обувь, по колено перебрела шумный поток и на той стороне лыж не надела - босой прошла до леса по плотному насту, нырнула под пихту и лишь тогда сунула заледеневшие ноги в теплые катанки...

А у дома вон уж и фары засветились...

* * *

Комендант, как и положено, на посту был, незнакомый "уазик"-буханку заметил, еще когда тот через поле пробивался, тараня заносы. Кто-то чужой ехал, однако в крайнюю избу не постучался, чтоб спросить, сразу к дому Космача направился, целя одним колесом по чищеной тропинке - значит, наверняка из управления газопровода. Приезжали начальники несколько раз, будто бы проверять работу объездчика, а сами на рыбалку или на охоту. Но сейчас-то март, охоты нет, а река подо льдом...

Тем временем машина бампером чуть ли не в калитку уперлась, из нее выскочили три молодца, кинулись на крыльцо, потом только двери захлопали.

Из избы Кондрат Иванович вышел в галошах, думал лишь глянуть, к кому это едут, но как увидел, что гости засуетились возле дома Юрия Николаевича, почувствовал неладное. А тут еще кавказцы Почтаря залаяли и конь у Космача заржал. Вернулся назад, переобулся, полушубок надел, и когда вышел во двор, увидел, что машина уезжает, причем задом - видно, развернуться не смогли. Можно было отменять тревогу, однако собаки орут и жеребец кричит - неспроста.

Подбросил дров в печку и отправился к усадьбе Космача: напугают еще Вавилу Иринеевну...

А как подошел, глядь - дверь метлой подперта, словно никого и нет в избе, но свет на кухне горит. Кто был? Зачем? Неужто забрали молодую хозяйку и увезли?..

И тут увидел человека, выходящего из бани.

- Эй, ты чего там делаешь? - окликнул Комендант. - Ну-ка иди сюда!

А у самого сердце екнуло - не зря шарятся, ищут что-то...

Парень в легкой весенней куртке не спеша направился к конюшне - Комендант устремился ему наперерез.

- Тебе чего тут надо?

- Объездчика ищу, - сказал тот. - Не знаешь, где он?

- В город уехал.

- Конь где у него стоит? Здесь?

- Ты кто такой? - пошел в атаку Комендант. - А ну двигай отсюда!

- Да ладно, не шуми, - добродушно сказал парень. - Я из управления газопровода. Хотел коня проверить.

- Чего проверять-то? Вон он стоит!

- Можно глянуть?

- Гляди! - с удовольствием разрешил Кондрат Иванович.

Парень смело распахнул дверь конюшни, включил фонарик и исчез в темноте. Через несколько секунд послышался короткий храп, возня, замелькал луч света, и храбрец вылетел на улицу, будто его выбросили за ноги.

- Укусил, гад! - с детской непосредственностью воскликнул он, вскакивая. - Вот паразит!

Жулик тотчас же выскочил на улицу и закружился возле стога. Комендант кинулся ловить, а парень снова нырнул в конюшню. Что он там делал, увидеть было невозможно, пойманный за длинную челку норовистый жеребец никак не хотел возвращаться в стойло и пытался высвободиться.

- На место! - зарычал Комендант и, вцепившись в гриву, потянул его в двери.

Строптивая животина кое-как переступила порог, и Кондрат Иванович заметил, что парень забрался на ясли, открыл люк над головой, через который подавали сено с чердака, и пытается туда забраться.

- Эй, ты! Куда? - крикнул вдогонку.

Но было поздно. Спортивный парень сделал подъем переворотом, будто на перекладине, и пропал на сеновале. А Комендант загнал коня в стойло, запер дверь и, прихватив вилы, стал у наружной лестницы на чердак, откуда доносилось шуршанье сена.

И в этот миг заметил, что в светящемся и зашторенном кухонном окне появился силуэт - и в доме кто-то хозяйничал!

Не выпуская вил, Кондрат Иванович взбежал на крыльцо, откинул метлу, ворвался в избу и встал сразу у порога. Перед ним оказался высокий брюнет, одетый в новенький двубортный костюм, чуть скуластый, с раздвоенным подбородком и пристальным, стригущим взглядом.

- Кто такой?! - от души рявкнул Комендант, преодолевая свой испуг.

Тот был недоволен, возможно, только что с кем-то ругался или, наоборот, давал взбучку, однако же ухмыльнулся, шевельнул пальцами под пиджаком и вынул руку, в которой оказалось удостоверение.

- Служба охраны газопровода.

В удостоверении значилось, что Лебедев Владимир Борисович является начальником участка и имеет право на хранение и ношение оружия.

- Ну и что? - спросил Комендант. - Здесь не •написано, что можете устраивать шмон и лезть в чужие дома.

Брюнет ничего не ответил, убрал документ и, застегнув пиджак, сел на табурет. У Кондрата Ивановича подозрение только усилилось: эти парни были не теми, за кого себя выдавали. Один усадьбу шмонал, второй в засаду засел! Иначе с какой стати его товарищи, уезжая, дверь метлой подперли?

- Дом был открыт, - оправдался брюнет. - К тому же здесь живет наш работник. Сижу вот, жду... Не знаете, куда он ушел?

- Не знаю, - на всякий случай сказал Комендант.

- Простите, а с кем имею честь?..

- Местный житель. Избран старостой и отвечаю за порядок в деревне.

Брюнет слегка насторожился, но, возможно, оттого, что на чердаке загремело - кто-то и там рыскал!

- Староста, а не знаете, - отвлек его внимание недовольным тоном.

- А что случилось? Авария? Взрыв? Или, может, трубу выкопали и утащили?

- Лесорубы через трассу хлысты таскают, на торфяниках трубу вскрыли. А объездчика нет! И по нитке он всю зиму не ходил.

- Неправда, до бурана на лыжах по всему участку пробежал. Сам видел.

- А где лыжня?

- Замело!

Комендант по-хозяйски прошелся по избе, мельком глянул сквозь открытую дверь горницы - от Вавилы и следов не осталось.

А пришли-то наверняка за ней! Но упустили - вот откуда недовольство. Брюнет-то, видно, все время привык выигрывать, потому не может держать себя в руках. Ему же сейчас надо стелить мягко, смотреть ласково и не показывать, что на душе...

Лебедев сделал еще одну ошибку, предложил сесть, будто находился у себя в кабинете, но Кондрат Иванович остался на ногах и вида не подал.

- Хозяин в данное время отсутствует, - строго сказал он. - Так что нечего здесь делать, выходи строиться на мороз. И этого, с чердака, забирай. Я замок на дверь повешу.

Гость никак не реагировал, чему-то ухмылялся и гнул свое:

- Может, все-таки скажете, где Космач? Без всякого предупреждения оставил участок... Так ведь можно и работы лишиться.

- Нельзя уж человеку надень отлучиться... В город он поехал, по делам!

- А где его жена?

Это уже начинался конкретный и предметный разведочный опрос.

- Какая жена? Юрий Николаевич холостой...

- Вот, господин староста! - усмехнулся. - Ничего не знаете, что в деревне творится!