Чтение 15–й страницы книги ~Самый далекий берег~

— А кто это? — И кивнул в сторону живого штабеля.

— А хрен их знает, откровенно-то говоря, — сказал Шибко. — Второй раз
сюда попадаю — а это, между прочим, редко случается, чтобы второй раз на то же
самое место — да так как-то и не сподобился узнать. Зачем, собственно?
Сто-олько еще будет всяких непонятностей... Может, это здешние инсургенты,
сепаратисты хреновы, старательно борются за отделение Верхних Болот от Нижних
Мхов. Может, мы для здешнего зоопарка экзотических зверюшек отлавливали —
местные в болото отчего-то лезть не желают, даже близко не подходят, то ли
религиозная традиция такая, то ли для них тут ядовито... А может, произошел
массовый побег из мест лишения свободы и мы беглецов три дня старательно
отлавливали...

— Тьфу ты, — в сердцах фыркнул Миха Мухомор. — Узнает кто, жизни не
будет — Мухомор на старости лет ссучился, вертухаем нанялся...

— Успокойся, душа моя уркаганская, — лениво сказал Шибко. — Последняя
моя гипотеза — чистейшей воды умствование. Ну откуда здесь возьмутся места
заключения, если планетка хоть и убогая, но тем не менее полноправная?
Рассуждать надо...

— А я что? Я так... Слушай, командир, а может, Пздюк приедет?
Самогоночка у него хороша...

— Кто бы спорил, — задумчиво протянул Шибко, созерцая горизонт. — Кто
бы противоречил... Повезет, так и Пздюк... Ага, катят наконец раздолбай... — И
повернулся к Кирьянову: — Есть тут у нас корешок, нормальный мужик, а уж
самогоночка у него — божья слеза. Строго говоря, зовут его, конечно, совершенно
по-другому, но на наш слух имечко это больше всего как раз Пздюка напоминает,
кто ж тут виноват, что такая фонетика...

Вдали показалась колонна каких-то механизмов, она приближалась с
приличной скоростью и вскоре превратилась в пятерку прямоугольных
самодвижущихся экипажей на высоких и широких колесах, представлявших собой не
сплошные диски, а бочкообразные ажурные конструкции из какого-то металла. По
бездорожью они передвигались довольно ходко, издавая однообразное механическое
попискиванье и временами шумно испуская из ступиц клубы синего дымка. На фоне
транспортного средства, доставившего сюда группу от ближайшей «стартовой»,
местные самоходы совершенно не смотрелись, что вызвало у Кирьянова прилив
некоей гордости — довольно глупое чувство, надо сознаться, ибо никакой его
заслуги не было в том, что галактическая техника превосходила провинциальную...

И все равно, приятно было ощущать себя частичкой этакой силы — пусть
даже трудящимся в незавидной роли галактического мусорщика. Конечно, это до сих
пор не умещалось в сознание полностью — миллиарды биллионов километров,
разнообразнейшие цивилизации, обитаемые, упорядоченные, связанные общими
законами и правами бездны...

Машины перестали попискивать и пускать дым. Все они представляли собой
решетчатые короба на колесах — только передний был набит однообразными
существами, а в кузове последнего возвышался кран с длинной стрелой, не
особенно и отличавшийся от земных.

Из кабины переднего экипажа проворно скатилась на землю черно-зеленая
фигура, поднесла к ротовому отверстию начищенный горн и, запрокидываясь назад
от усердия, яростно затрубила.

Прочие без единого звука посыпались следом, не без проворства
выстроились в три шеренги, застыли прямоугольником. Трубач шустро поместился на
правом фланге.

Тогда только из кресла рядом с водительским степенно выбрался еще один
абориген, одернул зеленый балахон и направился к землянам размашистой походкой,
вполне способной сойти за местный парадный шаг. Шибко, затоптав окурок,
тихонько распорядился:

— В одну шеренгу становись! Брюхи подобрать, глядеть орлами и
соколами!.

Его приказание было выполнено с похвальной быстротой. Абориген степенно
приближался. Он был черный, как гуталин, шагал на двух конечностях, а пара
остальных заменяла руки, но на этом сходство с человеком кончалось: голова и, с
позволения сказать, лицо были бы уместнее в фильме ужасов, пальцы вдвое длиннее
человеческих. Ноги, правда, скрыты высокими ботинками из желтой кожи, так что
про них, не видевши, ничего плохого и не скажешь...

Страхолюдный был абориген, короче. Однако Кирьянов за два дня
информационного запоя, уткнувшись в экран с редкими перерывами на посещение
туалета, насмотрелся гораздо более омерзительных, невероятных, вообще ни на что
не похожих существ, способных дать этому черномазому сто очков вперед на
воображаемом конкурсе «Мистер Галактическая Харя». По сравнению с иными
экземплярами черный был Аполлоном Полведерским...

Остановившись в трех шагах от серебристой шеренги, абориген проделал
правой конечностью несколько сложных движений, словно пытался одновременно
отмахнуться от надоедливого комара, отдать пионерский салют да вдобавок
показать кому-то нездешнему дорогу. Потом браво рявкнул на чистейшем русском:

— Ор-комендант Пз... вз... дьюк приветствует группу и поздравляет с.
успешным выполнением миссии!

Во всяком случае, все присутствующие, не имеющие отношения к этому
миру, так и услышали — фразу на безукоризненном русском, вот только на
инопланетном имени, как это, оказывается, частенько бывает, хитрая электроника
споткнулась, быстренько подобрав нечто более всего подходящее по звучанию...

Кирьянов уже освоил и эти тонкости. Под правым ухом аборигена (как и у
них самих) белел едва заметный кругляшок транслятора, заглушавшего напрочь для
инородцев произнесенные на родном языке слова черного и громко дублировавшего
их на русском. Сам черный при этом слышал только собственную речь, понятия не
имея, во что ее превратил транслятор.

Шибко откозырял в ответ по всем правилам, после чего официальный
напряг, такое впечатление, словно сам собою рассосался.

— Здорово, Пздюк, — сказал Шибко, с великолепной непринужденностью
приобняв встречающего и похлопывая по спине. — Все еще в этой Дыре кантуешься?

— Ненадолго, старина, ненадолго! — жизнерадостно завопил абориген. —
Хлопнись Ментак с орбиты, гарантом буду, не сегодня-завтра переведут в
губернию, точно тебе говорю! Ну, парни, нет слов! Классно вы тут все
подчистили, и захочешь, не подкопаешься! — Он, бросив через украшенное
какими-то золотыми причиндалами плечо беглый взгляд в сторону далекого болота,
невольно передернулся. — Как вы только туда лазите, в толк не возьму... Щас,
минутку, я эту слабосильную команду заставлю поработать!

Он отвернулся, приложил узкие черные ладони к широченному жабьему рту и
истошно завопил. Транслятор прилежно толмачил:

— Хруба вам в задницу, бабушке вашей дорипа-ка, засранцы, дармоеды,
чарабья сыть, кашееды гунявые! За погрузку живенько, чтоб не ударить рожей в
грязь перед специалистами из Центра! Шевелись, бессмысленные, гр-рохочи
костями, тряси задницами! — Откричавшись, он повернулся к Шибко и преспокойно
сказал тоном ниже: — С этими-придурками иначе нельзя, пока не рявкнешь, мать
их, жопу от сиденья не отклеют. Завидую я тебе, Шибко, у тебя-то, как на
подбор, офицерская команда, честь по чести. А у меня селяне долбаные, вчера еще
сипулам хвосты подмывали, лево с правым путают, аксельбант от батальонного
знамени не отличат, ур-роды...

Вообще-то, как успел заметить Кирьянов, погрузка шла не столь уж и
бездарно: крановщик проворно орудовал стрелой, стропальщики ловко цепляли
тросы, сетчатые шары один за другим уплывали в кузов, словно сами собой
укладываясь в строгом порядке. Но бравый Пздюк, надо полагать, был из того
подвида бессмертных унтеров, что без мата-перемата ни одной простейшей команды
отдать не способны.

— Мужики! — рявкнул Пздюк. — То есть, прошу деликатно прощенья, господа
офицеры! Его превосходительство с их превышеподобием почесали тут бошки и
решили, что вы за такое дело достойны медалей. Щас мы награжденьице-то
произведем...

Он снял с плеча кожаную сумку и пошел вдоль недлинной шеренги, кладя
каждому в руку некий предмет и громогласно поясняя:

— Медалюха не то чтобы старшая, но и не последняя, верно вам говорю,
почетная, чтоб мне тлар-коменданта в жизни не получить! Поздравляю и всякое
такое!

Кирьянов разглядывал доставшуюся ему столь нежданно регалию: твердый
кружок, словно бы из черного дерева, изукрашенный прорезными узорами, на
длиннющем черном шнурке. Пздюк пояснил:

— Вы уж извините, шнурок не стали вязать в конкретную позицию. Я ж не
знал, что это вы опять приедете. Мало ли кого прислать могли... Был тут один
хмырь, так у них носить на шее не то что медаль, а вообще чего бы то ни было —
жуткое западло и оскорбление расы, они свои награды привешивают исключительно к
левому плечу... А то был еще один... В общем, вы сами пришпандорьте, как вам
почетнее, главное — награждение официальное, никак не кидалово...

Транслятор мог творить чудеса по части подыскания точных эквивалентов,
одного он не мог: добавить говорящему интеллекта. Если кто-то изъяснялся
простонародными оборотами, то другой именно это и слышал...

Подтолкнув Кирьянова локтем, Шибко негромко сказал:

— Что задумались, мон шер? Вяжите петельку и вешайте на шею. Медалька,
конечно, не межгалактическая, местного значения, но все равно ношение не
возбраняется — правда, ниже наград Содружества, однако какая разница?

Подавая пример, он проворно завязал петлю и накинул шнурок на шею,
заключив:

— Как говорится, награда нашла героя... Везет вам, обер-поручик — в
первом же деле цапнули регалию. Иногда их долгонько ждать приходится. А вообще,
если хотите увидеть редкостное зрелище, дождитесь какого-нибудь торжественного
дня, когда все облачаются в парадку и прицепляют знаки отличия от низшего до
высшего... Пздюк, дружище! Тебе не кажется, что вокруг стало удручающе сухо? Я
бы сказал, вызывающе сухо...

Пздюк разразился длинным булькающим гоготом, на который транслятор
никак не отреагировал ввиду его нечленораздельности, потом жизнерадостно
заорал:

— Шибко, ты меня держишь за скрягу или за идиота?! Ну конечно,
вызывающе сухо! Я бы сказал, похабно сухо! Эй, Чалли-второй! Ну-ка, живенько
волоки сюда мою торбу, да смотри не урони, а то загоню в болото голой задницей