входили в систему Транспортной Службы и посещались ее эмиссарами раз в месяц
или раз в год - как того требовала планетарная лицензия.
длилось это уже три столетия, с Эпохи Исхода!
блокировка - точно замок, повешенный кем-то на дверь? Дверь заперта, и нельзя
войти?
расстановкой произнес Филип Саймон. - А как ты понимаешь, природа не вешает
замков и не запирает дверей на засовы. Иное дело - люди!
дабы не возникло сомнений, что речь идет о Земле. - Но почему? Для чего? И кому
это нужно?
сынок, и думаю, что немногие смогли бы тебе ответить. Я не сотрудник
Транспортной Службы и не эксперт ЦРУ, я изучаю аборигенов Тайяхата - их обычаи,
ритуалы, их искусство, их взгляд на мир. И мне приятно это делать. Каждый
должен заниматься тем, что доставляет ему радость, ты согласен? И если загадки
Земли влекут тебя больше секретов тайят, попробуй раскрыть их... Не сейчас,
конечно, - когда подрастешь и поумнеешь.
сказал Дик, помолчав.
кажется, не очень веская причина, а? Я был бы доволен, если б ты нашел иную
дорогу, свою. - Филип Саймон покосился на Чию и, понизив голос, добавил: - А о
тай и тайя ты знаешь больше моего, сынок. Ты пришел к ним в десять лет, а я - в
тридцать, и пути у нас были разными. Мой - кровавым...
нравилось отцу вспоминать, какими тропами попал он в Чимару и скольких
воинов-тай лишил жизни, чтоб приняли его как равного к равным. Вероятно, не
утешала его мысль, что все свершенное можно счесть научным подвигом, что нет
других дорог в тайятских лесах и что дружба Чочинги стоит всей пролитой крови.
И, кажется, он полагал, что гибель матери Дика в том змеином ущелье была
воздаянием - жертвой, которую взял с него Тайяхат, или карой за излишние
настырность и любопытство. Так ли, иначе, но он не рассказывал сыну, где
повстречался с Чочингой и чем заслужил его уважение - вместе с правом
поселиться в Чимаре. По-видимому, это была непростая история, но теперь
Саймон-старший не держал в своем доме ни клинков, ни секир, и его Шнура
Доблести Дик не видел ни разу.
вытянутым хвостом и растопыренными передними лапами. Это был, несомненно, Ши -
грозный маленький охотник, сплетенный из травы и тростника, с алой маской
вокруг глаз, оранжевым брюшком и желтой спинкой. Полюбовавшись своим
художеством - и дав время насладиться обоим Саймонам, - Чия поставила фигурку
на пол.
касалось Дика, и он тотчас вскочил на ноги.
по губам девушки.
совсем как те звери, которых он научил ходить на задних лапах. Я думаю, моя
икки очень занята.
Почти как я!
становится взрослым и желания у него уже взрослые - например, провожать солнце
вместе с девушкой... С прелестной девушкой, хоть у нее четыре руки и геном
весьма отличен от человеческого... А другая девушка любопытствует, может ли Дик
осчастливить ее потомством... И приходится объяснять ей про птиц медоносных и
певчих, что могут любиться друг с другом, но не вить гнезда и не высиживать
птенцов... А что еще тут скажешь? Что неадекватность цитоплазматической
наследственности ведет к невозможности зачатия? Ну, это все ненужные слова, как
утверждает малышка Чия!
о которых не скажешьсловами, - и лучше о них не говорить.
рассыпались по груди и плечам, и Дик с юной жадностью целовал их-и эти локоны,
и губы, и маленькие напряженные соски, и руки, обнимавшие его и в то же время
гладившие по лицу, касавшиеся щек, затылка, шеи... Высокая трава колыхалась над
ними, но шорох ее заглушали тихие стоны Чии и шум крови в висках. Кровь стучала
лихорадочным набатом, будто Наставник Чочинга отбивал стремительный ритм
прыжков в песчаной яме, грохоча клинком по обуху секиры. Однако Дик, уже
изведавший таинства любви, понимал, что торопиться здесь нельзя, что девушка,
приникшая к нему, - не соперник в поединке и что связывает их не страстное
желание победить, а просто страсть. Он хотел, чтобы Чии было хорошо - так,
будто качают ее Четыре ласковых потока, и Четыре звезды, спустившись к самым
травам, гладят кожу своими теплыми лучами.
тугие чаши грудей, обнять ускользающе-гибкий стан или... Впрочем, он уже
понимал, что руки - не самое важное; когда происходит э т о, не думаешь, где
твои руки и ноги и где голова - по-прежнему при тебе или уплыла куда-то в одном
из потоков, а может, просто растаяла в нем? Растаяла так же, как он сам
растворялся в упругой и нежной девичьей плоти, сливаясь с ней, чувствуя ее
восхитительный трепет и зная, что он - желанный, единственный, любимый...
мог прикоснуться к соскам, алевшим крохотными вишнями, мог взять ее на руки и
пронести по скользким камням под сумрачной завесой водопада... Мог, мог! И
может сейчас... Только почувствует не удивление, а трепетную нежность, и
восторг, и что-то еще, чего не выскажешь словами - ни по-тайятски, ни
по-русски, ни по-английски... Как все изменилось! Прежде они сидели здесь, в
траве, глядели на яркие Искры Тисуйю и рассуждали о мирах, безлюдных или
населенных, что вращаются в неизмеримой дали вокруг своих светил... Прежде!..
Когда это было? Год, полгода назад? Как недавно! И как давно...
груди. Он поцеловал ее - бережно, осторожно, чтоб не оставить синяков на нежной
коже. Нравы тай и тайя были вольными, и никто их за это не поминал, но слишком
отчетливый след ночных утех мог бы вызвать насмешки и расспросы. Конечно, у
подружек, а не у взрослых - взрослые считали, что молодежи до брака полезно
перебеситься. Но и тут был свой нюанс, о коем Дику приходилось не забывать.
Всякий видимый знак любви на теле Чии мог обидеть Чиззи - ведь они, в конце
концов, были близняшками, и полагалось им, согласно обычаю, все делить пополам.
Даже его, неприкаянного ко-тохару! Для тайя это казалось вполне естественным, а
Дик был полон сомнений. Странно! Ведь Чия и Чиззи были так схожи... И все-таки
он различил бы их в самый темный ночной час, ибо одна будила желание, а
другая... Словом, что касается другой, он больше полагался на Сохо и Сотаниса.
листьями и травами полотнище. Глаза ее блеснули в серебристом свете
поднимавшейся луны, и Дику почудилось, что они влажные - будто девушка плачет
или с трудом сдерживает слезы. Он прижался щекой к ее колену, чувствуя, как
тонкие пальцы Чии блуждают в волосах.
помолчи! - Дик хотел возразить, но она прижала пальцы к его губам. - Помолчи и
послушай, что я скажу. Любовь должна приносить плоды. Если их нет, из жизни
уходит радость, а кому нужна жизнь без радости? Но я свою радость сохраню...
тут и тут... - Одна ладошка Чии леглана грудь, другая коснулась век. - И ты
сохрани! Не забывай меня и не жалей ни о чем. Что было, то было, а то, чего не
может быть, не исполнится и не свершится.
нерушимой определенностью, с какой он не мог обзавестись братом или вырастить
две новые руки. свои шестнадцать лет Дик, пожалуй, смирился бы с этой Дои, но
ни один из тайских его ровесников подобного мнения не разделял. У них, как
говорил отец, продолжение рода являлось социальным инстинктом таким же
устойчивым, как миролюбие женщин и воинственность мужчин.
воспоминания, и дети, и верная ее икки, и мужья... Или Сохо с Сотанисом, или
Цор с Цохани, или Цига с Цатом... Это казалось несправедливым, но это было так,
и не стоило об этом говорить.
- от тетушки Флори и богомольных ее приятельниц; слова древнего утешения,
понятного людям, но неведомого в тайятских лесах и горах. Наверное, он сказал
их для того, чтоб крепче запомнилась эта ночь - и сама ночь, принесенные ею
радости.
пылают Искры Тисуйю? Там слишком холодно и неуютно!
кущах, что служат обителью для любящих сердец, о том, что после смерти они
превратятся в бестелесных призраков, и будет совсем неважно, сколько у кого
рук, ног или голов: главное, что они любят друг друга и не хотят расставаться.
Но если судьба разлучила их на земле, они встретятся в небесных чертогах - и
там жизнь их и любовь будут вечны. А чертоги эти - вовсе не то холодное небо
без воздуха и облаков, что простирается меж звезд, а совсем иные Небеса, Рай,
Лукьяненко Сергей
Афанасьев Роман
Корнев Павел
Шилова Юлия
Орловский Гай Юлий
Сертаков Виталий