Чтение 15–й страницы книги ~Андрей Беспамятный: Кастинг Ивана Грозного~

- Никаких мыслей, - пожав плечами, Матях обильно посолил мясо. - Просто не верю я бею. Обманет. Нас тут задержит, а сам небось уже татар предупредил.

- С чего бы это?

- Так ведь мусульмане они, - ответил Андрей и на всякий случай уточнил: - Аллаху молятся. А мы - христиане. По их понятиям - неверные. Значит, предадут они нас при первом удобном случае. К тому же они кочевники, татары. А мы - русские...

- Скажешь тоже, служивый... - от всей души расхохотался боярин. - Какая разница: мусульманин, христианин? Бог един! Нет татар, русских или башкортов, все люди едины перед Господом. Анвар-бей государю Иоанну присягал. Значит, он собрат наш. Аримхан присягал Ямчургею, а посему враг он. Неважно, какого ты рода-племени, какому Богу молишься. Главное, это честь твоя. Клятва, которую ты на верность господину своему принес. Тех же татар возьми. Те, что тверские, испокон веков Москве служат. Те, что поволжские... Так ногайцы дербышев-ские за нас дерутся, ямчургейские - против. Крымские татары султану османскому верны. Али греков возьми. Они хоть и православные, а за османов. Или смоленских мужиков. Они, как удача ратная обернется: то Москве присягают, то Литве. И дерутся каждый раз честно. Что же они, нерусские, что ли?

- Все равно я бею здешнему не верю, - упрямо мотнул головой Матях. - С чего это он обрадовался, когда ему в походе нашем участие принять предложили? Умереть торопится?

- Так ведь любой за честь примет за отчизну живот положить, - вроде даже и не понял собеседника боярин. - Послужить делу царскому, славу ратную обрести. Вот Анвар-бей всех своих холопов и скликает. Потому и пир закатил, что в поход вместе с нами выйти разрешили.

- А-а... - кивнул сержант, не понявший ни единого из аргументов боярина. В его мире новобранцы, узнавшие, что поедут в Чечню, не то что не радовались возможности "отчизну защитить" или "славу ратную обрести", но некоторые вообще чуть не вешались.

- Вот то оно и есть, служивый. - Боярин аккуратно вытянул из рук Андрея свою мягкую солонку. - Все мы одному государю и общей земле служим. И верить должны друг другу, иначе нельзя.

- Неужели все так уж и честны? - криво усмехнулся Матях.

- Без иуд в любом роду не обходится. - Боярин затянул узел мешочка с такой силой, что едва не порвал веревку. - Однако недруга понять и простить можно. Но иуду - нельзя. Изменникам святой земли место одно - на колу. Им жить нельзя.

- Вот так заснешь, соседу доверившись, - тихо предположил Андрей, - а утром обнаружится, что он-то иудой и стал.

- Но ведь и без сна тоже нельзя, служивый, - поднялся с земли Дорошата. - Поэтому, служивый, нужно уметь верить.

* * *

Заяц нукерам попался небольшой, а потому хорошо пропекся над огнем и мясо легко отделялось от костей. Аримхан Исанбет макал кончик ножа в мешочек с пряностями, потом втыкал его в угощение, аккуратно срезал ломоть, отправлял в рот. Очистив очередную косточку, он откладывал нож, брал ее в руку и метал в танцующую перед ним обнаженную невольницу, пытаясь попасть в живот. Пока еще это не удалось ни разу, но зато от самого процесса Аримхан испытывал огромное удовольствие. Наконец-то в его роду установился нормальный порядок. И нукерам больше не нужно ловить в отаре овец, когда мужское желание перехлестнет пределы терпения. Женам не нужно ходить по солнцепеку за кизяком, вычерпывать воду из колодца, разводить на рассвете огонь. Для всего этого существуют русские. Их дело трудиться, а честным ногайцам Аллах завещал отдыхать, отдавать приказы своим невольникам и точить сабли для новых набегов. Поэтому не имело значения, попадет он костью в невольницу или нет. Важно то, что он может делать это. Может делать вообще все, что захочет: хочет - кости кидает, хочет - утоляет свою похоть. А захочет - может приказать рабыне самой запихать все кости себе между ног, и та сделает это, не посмев поперечить ни единым звуком. Снаружи послышался топот, перед юртой спрыгнул на землю верный Замлет, торопливо поклонился порогу и, придерживая саблю за рукоять, вошел внутрь:

- Прости, хан, но русские совсем рядом!

- Вот как? - Если Аримхан и испугался, то виду не подал. Просто отложил блюдо с зайчатиной и указал соратнику место рядом с собой.

- От кобылиц примчался наш табунщик, молодой Тади Тахташ, внук одноглазого Тахташа, погибшего под Каза...

- Я помню! - остановил его хан, вскинув ладонь.

- Он видел следы подкованных коней, идущих к кочевью соседа нашего, Анвар-бея. Много следов.

Аримхан кивнул.

- Табунщик хотя и молод, но оказался смел и сообразителен. Он подкрался к кочевью и увидел там много русских. Насчитал их почти сто. А еще Анвар-бей начал созывать с окрестных пастбищ своих нукеров.

- Ну что же, - спокойно пожал плечами Аримхан, - башкорту всегда не нравились наши приходы, но у него недоставало сил нам помешать. Теперь, видать, он почуял эту силу. Посылай вестников, нам тоже понадобятся все мужчины. Пусть у отар и табунов останутся только старики и дети. Ступай.

- Анвар-бей может собрать до сотни нукеров, - осторожно предупредил Замлет. - Вместе с русскими их станет две сотни. А у нас всего четыре сотни нукеров. Русские, когда они одеты в железо, очень сильны...

- Русские сильны, но они глупы и очень жадны, - спокойно пожал плечами хозяин кочевья. - Поэтому мы не станем с ними драться. Мы станем их убивать. Завтра утром, Замлет, ты прикажешь свернуть кочевье и вместе с обозом и двумя сотнями воинов двинешься на восход, вдоль леса, который тянется до самой Чермасанки. Перед рекой остановишься. Русские, увидев следы, погонятся за тобой. Ты встретишь их перед обозом, начнешь сечу. Я же все это время стану таиться за лесом с двумя другими сотнями. Когда русские и башкорты увязнут в битве, я ударю им в спину, и мы вырежем их всех еще до того, как они поймут, что пропали.

- Да, любимый хан, - повеселев, вскочил татарин. - Ты мудр не по годам. Ты смог разгромить русских еще до битвы, и сделал это всего за мгновенье!

- Спеши, Замлет. Завтра поутру нам потребуются все нукеры из храброго рода Исанбетовых.

Ногаец выбежал из юрты, поднялся в седло. Только теперь Аримхан заметил, что русская невольница продолжает танцевать. Хотя - что странного? Ведь никто не разрешал ей останавливаться.

- Иди сюда, - подозвал рабыню хозяин. Та подбежала, опустилась перед ним на колени. - Собери все кости, что раскиданы в юрте, и запихни их себе между ног.

Глаза невольницы округлились. Она немного подождала, словно надеясь, что странный приказ будет отменен, потом поднялась и пошла по коврам, собирая ханские объедки. Ногаец подтянул ноги под себя и приготовился наблюдать за забавным зрелищем.

* * *

Матях проснулся от холода - поежился, сел. Над головой сверкали звезды, на траве ответно поблескивала роса, изо рта шел пар. Сержант понял, что позорно уснул на добровольном посту. Прав был боярин Дорошата - без сна обойтись нельзя. И рано или поздно придется себя самого, свою жизнь и свободу кому-то доверить.

Стойбище спало. Несколько человек сладко посапывали возле кострищ, над которыми висели бычьи скелеты; кое-кто устроился на траве в стороне от юрт, но большинство, судя по всему, забралось в башкирские складные дома. По сторонам от кочевья, сразу в трех местах, горели костры - стало быть, охранную службу кто-то нес. Скорее всего, местные.

- Нужно уметь верить, - повторил себе под нос Андрей, которому очень хотелось спать. - Нужно.

Он поднялся, дошел до пустыря между юрт, на котором вятские воины складывали припасы, нашел свое седло, сумку, расстелил ковер и улегся, прикрывшись сверху теплым стеганым тегиляем.

- Седлать коней! Выступаем, выступаем...

Андрею показалось, что он сомкнул глаза всего минуту назад, - но над степью уже вовсю светило солнце, вокруг ржали кони, разговаривали люди.

- Вот, черт... - Сержант поднялся, скатал подстилку, накинул на плечи тегиляй, опоясался, подобрал бердыш и отправился искать в подогнанном к стойбищу табуне своих скакунов.

Теперь, набравшись опыта, он снаряжал лошадь для нового перехода быстро, но тщательно, не допуская никаких складок на потнике, следя, чтобы ремни не болтались и не натирали брюхо, чтобы мундштуки ложились точно на свои места. Едва Матях забрался в седло, рядом появился Ефрем с изрядными мешками под глазами:

- Илья Федотович тебя ищет, боярин. По ту сторону стойбища они, у колодца.

Андрей кивнул, ухватив поводья заводных, пересек кочевье. Боярин Умильный и Анвар-бей ждали верхом.

- Здрав будь, боярин, - кивнул Илья Федотович.

- Приветствую тебя, мудрейший не по годам и могучейший из воинов, - приложив руку к груди, поклонился степняк, на котором на этот раз поверх кольчуги был темно-вишневый плащ.

- Меня зовут просто Андреем, - покачал головой сержант, которому не очень понравилось столь вычурное обращение.

- Раз мы собрались, - кивнул Умильный, - тогда выступаем!

Он махнул рукой вперед и первым устремился через степь.

- Передай воеводе, боярин Андрей, - тут же вмешался кочевник, - спешить ни к чему. До стойбища Аримхана верст пять, не более.

Однако Умильный совету не внял.

В этих местах земля походила на покоробивший от влаги картон. Глядишь вдаль - вроде ровная. Идешь - под ногами небольшие подъемы, впадинки, местами даже округлые озерца с ряской и камышом по краям. Пару раз встречались и леса - скромные лиственные рощицы, не шире километра.

Впрочем, отряд подобные препятствия ничуть не задерживали - всадники шли на рысях, обходя чересчур густые заросли и проскакивая мимо озер, больше походящих на стоячие пруды. Впереди, в пределах видимости, мчались два разъезда, оберегая основные силы от возможной засады, следом, во главе с боярином Умильным и Анвар-беем, - два сорока башкир, большинство из которых были одеты в стеганые халаты, малоотличимые от обычных русских тегиляев, либо в старые кольчуги и колонтари. Чуть позади шла, тяжело впечатывая копыта в землю, кованая рать, сверкающая пластинами доспехов, шеломами, широкими наконечниками рогатин.

Примерно через час пути степняк, подняв в руку щит и покрутив стоящее в петле копье с граненым наконечником, повернул голову к сержанту:

- Уже рядом.

- Мы близко, - перевел Андрей и снял со спины бердыш. Еще несколько минут - и отряд вышел к широкому пятну утоптанной земли. Несколько черных пятен кострищ, непременный для любого кочевья колодец, ровные круги жухлой травы, оставшиеся от полутора десятков юрт.

- Ушла банда! - Матях повернулся к степняку и криво усмехнулся: - Видать, предупредил кто-то.

- Может, и предупредил, - спокойно согласился Анвар-бей, резко наклонился прямо с седла, зацепил горсть золы из кострища. - Теплая земля-то. Видать, утром ушли. Может, и вправду предупредил их кто-то, мудрый Андрей. А может, сами чужую рать заметили. Кочевья бок о бок стоят. Мы увидели, как у них полон появился. Они - как к нам войско русское пришло.

Башкирец поднялся высоко на стременах, оглядываясь вокруг, и тихо рассмеялся:

- Да вон же они, к Бакаевскому лесу пошли. Татарского обоза видно не было, да этого и не требовалось: десятки колес тяжело нагруженных возов, сотни ног, прошедших по одному и тому же месту, пробили в травяном покрове такую мощную просеку, что преследовать ногайцев можно было бы даже на ощупь.

- Больше трех верст пройти не могли, - добавил Умильный. - Сейчас достанем. Вперед!

- Татары!!!

Это были именно они - десятки и десятки темных силуэтов, гарцующие немного правее Бакаевского леса, километрах в двух от брошенного стойбища.

- О, Аллах всемилостивый и всемогущий, - пригладил бороду Анвар-бей, стряхнул щит с руки и взялся за колчан.

- Господи, благослови, - перекрестился Илья Федотович, точно таким же движением кинул щит обратно на круп коня и потянулся за луком. - Служивый, ну-ка, давай назад, к Лебтону. Спину прикрывать станешь.

- Почему?! - возмутился Матях. - Что я, не человек, что ли?

- Человек не человек, а в седле держишься плохо, я же вижу. Улетишь с коня в сшибке, затопчут без пользы. Ступай к Лебтону, поддержите, если что...

Боярин смотрел только вперед, на татар, и думал, видно, только о них, не собираясь отвлекаться на разговоры. Матях негромко чертыхнулся, но приказ выполнил, отвернув к немцу, одетому в нелепую на фоне гибких русских доспехов кирасу, к которой пристегивалась пластинчатая латная юбка, железные наручи, сверкающие стальные набедренники... Шлем типа "армэ" с вытянутым вперед решетчатым "клювом" придавал воину и вовсе анекдотичный вид.

Между тем легкая степная конница и русская кованая рать, бросив заводных коней, сбились в единый монолит. Всадники, взявшись за луки, начали сближаться с врагом. Татары тронулись навстречу. Расстояние сократилось до полутора километров, до километра...

Защелкали луки*. Сперва стреляли только отдельные мастера, потом вступили оружные холопы, а когда дистанция сократилась до полукилометра, стрелы метали уже все, кроме Матяха, не имеющего этого оружия, и Лебтона, не способного в своем тяжелом железе натянуть тетивы. Воздух наполнился зловещим шелестом. Вестницы смерти падали сверху, непредсказуемые, как дождевые капли. Большинство впивались в землю - но Андрей, уже испытавший на своей шкуре, чем может закончиться подобный "огонь наугад", торопливо отцепил щит и поднял его над головой. И очень вовремя - послышался гулкий стук, рука ощутила удар, и с обратной стороны деревянного диска высунулся кончик стального жала.

* Документально зафиксированный рекорд дальности стрельбы из лука составляет 838 ярдов (766 метров) и принадлежит султану Селиму, выпустившему на это расстояние две стрелы на глазах английского посланника сэра Роберта Эйнсли в 1797 г. Можно предположить, что тренированные профессионалы стреляли еще дальше. Английский тисовый лук с его дальнобойностью в 335 ярдов (306 метров, 1795 г.) в цивилизованных странах оружием не считался.

Смертоносный дождь не ослабевал ни на минуту. Вот всхрапнула лошадь, вот другая. Вот, злобно ругаясь, спрыгнул с завалившегося коня незнакомый сержанту холоп. Вот послышался уже человеческий болезненный вскрик. Неожиданно почти одновременно выпали из седел сразу двое степняков.

И тем не менее скачка не замедлялась, расстояние между отрядами сократилось до сотни шагов. Пара последних выстрелов - уже прицельных, гранеными наконечниками в близких врагов, в их злые глаза, в черные сердца потомственных грабителей и насильников - и боярин Умильный кинул лук в колчан, схватил щит, выдернул из петли рогатину и наклонил острием вперед.

В этот раз его противником оказался совсем молодой татарчонок, безусый и с большими испуганными глазами. Не мудрствуя лукаво, боярин ударил рогатиной в середину щита, одновременно принимая своим его копье и отбрасывая по касательной в сторону. Неопытный мальчишка щит держал поперек седла, не отбиваясь, а прикрываясь им. Естественно, дерево не выдержало удара, помноженного на скорость и вес закованного в латы воина и его боевого коня, и просто раскололось поперек, а рогатина пошла дальше, нанизав на себя человека, словно вязальная спица - шерстяной клубок. Илья Федотович опустил рогатину, сбрасывая с нее мертвое тело, снова поднял, метясь в грудь ногайца с морщинистым лицом. Копья столкнулись, взаимно парируя удары, всадники грохнули щитами - и разъехались на встречных направлениях, так и не сумев лишить друг друга жизни. Умильный нацелил рогатину в следующего врага, удачно принял на щит его пику - но сам промахнулся, и наконечник вошел под седло, в тело татарского коня. Отдача едва не вывернула руку - боярин бросил копье, выдернул саблю, ударил окантовкой своего щита в низ татарского - верхний край качнулся наружу, приоткрывая щель, и Умильный наугад ткнул туда саблей. Разъехался с этим татарином, скрестил сабли с другим, в островерхом шлеме, похожем на шелом, но обитом по краю горностаем. Рубанул раз, другой - но под клинком все время оказывался обтянутый черной кожей круглый щит. Ногаец попытался уколоть витязя сбоку, округ щита - но удар пришелся в прочную пластину зерцала. Наступательный разбег выдохся, кованая рать завязла в татарской массе, остановилась, и боярин теперь бился только с одним врагом, вынужденный или убить его, или погибнуть. И в этот момент позади, за спиной, послышалось залихватское посвистывание, улюлюканье, радостный вой атакующей татарской конницы, и ногаец зловеще улыбнулся.

* * *

Аримхан был отважен, а не глуп, и потому заставил своих нукеров не просто спрятаться за лесом, а спешиться и, придерживая коней, уйти под деревья. Так, чтобы случайный враг, заехавший слишком далеко и случайно заглянувший за островок березняка, перемешанного с тополями и осиной, не разглядел ничего, кроме серых стволов и колышущейся листвы. И только когда со стороны обоза донесся яростный вопль атакующей русской конницы, лязг сабель, грохот столкнувшихся щитов, он приказал подниматься в седло.

Атакующая лава, дождавшаяся своего часа в засаде за Бакаевским лесом, молча, дабы не привлекать к себе внимания раньше времени, пронеслась по чистому полю и врезалась ратникам в спину, мгновенно стоптав задние ряды и прижав всех остальных витязей к основному отряду. И только двум-трем десяткам нукеров Анвар-бея удалось избежать гибели, вовремя шарахнувшись в стороны от места битвы. Их никто не преследовал: Аримхан, пользуясь внезапностью и немалым численным преимуществом, торопился вырезать всех русских воинов, попавших в окружение.

Вой и посвист услышал и Матях, пока что наблюдавший за схваткой из безопасных задних рядов. Он обернулся и увидел, как из-за березовой рощи вылетают все новые и новые десятки татар, мчащихся во весь опор, пригнувшихся к самым гривам, выставивших вперед длинные копья с веселыми цветастыми кисточками чуть ниже наконечников.

- Вот черт... - только и успел сказать он, пытаясь развернуть скакуна навстречу новому врагу, но в плотном ратном строю это никак не удавалось ни ему, ни его более умелым в обращении с лошадьми соседям. Воины извивались в седлах, выкручивались, пытаясь выставить рогатины против нового врага. Закованный в железо Лебтон просто кинул свою полосатую пику, выдернул меч и направил его в сторону ногайцев. Минута, другая - и кочевники оказались уже совсем рядом, а секунду спустя копье ударило Матяху в щит, выбило его из рук куда-то за спину, мелькнуло над головой, но неопытному седоку хватило и этого: сержант взмахнул ногами и полетел вниз.

"А вдруг это всего лишь сон?" - с надеждой подумал он, но удар о землю, перетряхнувший все внутренности, мгновенно развеял надежду: здесь люди калечат друг друга по-настоящему. Матях увидел опускающееся прямо на лицо грязное коричневое копыто, поддернул бердыш и прикрылся им плашмя. Холодное лезвие со страшной силой вдавилось в лицо, размазывая нос по щекам, потом отпустило. Сверху рухнуло тяжелое тело, забилось в судорогах. Потом конское копыто опустилось на землю рядом с плечом. Андрей почувствовал себя мухой, по дурости своей залетевшей в кофемолку и теперь уворачивающейся от мелькающих ножей. Поднатужившись, он отпихнул тело в сторону, подтянул ноги, приподнялся. Вставать было некуда: над головой покачивалось конское брюхо.

"Наш, не наш? Жопа к лесу повернута... Значит, татарин!"

И сержант резанул длинным лезвием бердыша вдоль по брюху. О том, что за этим последует, он задумался поздновато: рыжая шкура разошлась, и прямо на голову обрушился поток крови вперемешку с горячими потрохами.

- Aп, aп, - хватанул он воздух, пытаясь не захлебнуться этим парным месивом, напряг все силы и резко выпрямился.

По глазам ударило чистым солнечным светом, легкие наполнились чудесным свежим воздухом. На радостях Матях торжествующе завопил, вскинул бердыш высоко над головой и тут же опустил его на голову ближайшего ногайца. Лезвие чиркнуло по стали остроконечного шлема, срубило кусок меха с обивки и впилось бедолаге в плечо, отрубив руку вместе с частью тела. Андрей дернул огромный топор на себя, крутанулся вокруг оси, пронося бердыш, словно остро отточенную тяжелую вертолетную лопасть. Оружие прорубило халат одного татарина, вспоров тело до самых костей, достало второго. Пустить кровь третьему инерции не хватило - но, крепко получив по голове, он изящно кувырнулся через круп на землю.

- А ну, ложись, болезные!!! - взревел сержант, замахиваясь в другую сторону. Один татарин попытался парировать удар - но легонькая сабля тяжелого топора остановить не смогла, и сразу оба клинка впечатались ногайцу в лицо. Брызнула кровь. - Пообе-регись!!!

Драться пешему против конных оказалось чертовски удобно. В росте Матях конным не уступал, зато твердо стоял ногами на земле и в любой момент мог пригнуться, подпрыгнуть, отступить в сторону. Взмах бердыша - и показавшаяся над краем щита голова, отделяясь от плеч, улетает в сторону. Тычок подтоком в обратном направлении - удар вминает красивую, с серебрением и позолотой, кирасу глубоко под ребра. Укол - острие лезвия погружается глубоко в конскую шею, опуская татарина под копыта своих же друзей. Короткие сабли кочевников просто не доставали до орудующего длинным бердышом Андрея, а пики ногайцы побросали, когда после первой сшибки сеча перешла на короткую дистанцию.

- Сюда идите! - рычал залитый с головы до ног кровью сержант, возвышаясь над бранным полем. - Я здесь!

Однако вокруг уже образовалось свободное место, и Матях был вынужден, сжимая бердыш двумя руками, приходилось бегать за ближайшими татарами, упрямо не желающими вступать в бой. При виде кровавого монстра, выросшего откуда-то из-под земли в самой гуще сражения и ростом равного конным воинам, ногайцы забыли о желании вырезать небольшой русско-башкирский отряд. Они думали только об одном - не оказаться рядом с устрашающей фигурой, не попасть под удар огромного, похожего на стальной полумесяц лезвия.

- Нинутра! Нинутра пришел! - послышались тревожные крики. - Нинутра!

Матях не слушал. Побитый, потоптанный, вымазанный смрадной дрянью и злой, как сто чертей, он жаждал крови. В этот миг для него перестали существовать все заповеди божеские и человеческие, в голове словно висел туман, а пульс гулко стучал в висках: уничтожить всех, всех до последнего.

Аримхан, уже вложивший саблю в ножны, предоставляя своим нукерам спокойно дорезать оставшихся русских, внезапно с ужасом увидел, как среди его воинства с ифритским воем будто из-под земли выросла кровавая фигура, ростом превосходящая любого из всадников, и страшным ударом огромного топора снесла сразу несколько татар.

- О, Аллах! - пробормотали мгновенно побелевшие губы, а по спине, под толстым слоем брони и войлока, неожиданно пополз предательский холодок. Порождение крови и земли металось по полю боя, убивая всех на своем пути, и уже через мгновение битва закончилась. Нукеры больше не думали о сражении. Они видели только кровавого ифрита и желали только одного - не попасть под удар гигантской секиры. - О Аллах, за что ты караешь нас, правоверных?

- Москва-а!!! - Кто-то из башкирских десятников успел собрать рассеянных по степи нукеров и сейчас, увидев неуверенность в татарских рядах, повел собратьев в решительную атаку. - Москва-а-а!!!

Появление свежих сил, готовых ударить по топчущимся татарским всадникам, окончательно сломило дух увязших в сече ногайцев. Они начали дергать поводья, отворачивая коней, давать им шпоры, уноситься из-под удара в разные стороны, спасая свою жизнь.

- За что, о Аллах? Разве я не был искренним в своих молитвах, разве я не блюл все твои заветы... - Гадать было поздно. Аримхан почувствовал, что еще миг - и он окажется на этом поле один против всех врагов. Он потянул левый повод и со всех сил ткнул скакуна пятками в бока. - Йо-хо!!!

Тот рванул с места в карьер. Татарин последний раз оглянулся на кровавого ифрита, после чего прижался к гриве коня.

Удар башкирцев пришелся по пустому месту - ногайцы разбежались. Битва была выиграна. Спасая свои жизни, татары мчались во весь опор куда глаза глядят, словно разлетающиеся от брошенного в воду тяжелого камня брызги. Легкие и быстрые как ветер башкорты скакали в том же направлении, что и раньше - вдоль оставленной обозом колеи. С веселым посвистом они нагоняли одиночных врагов и весело опускали сверкающие клинки им на спины, головы, рубили по ногам. Взмах - и вот уже не всадник, а просто оседланный конь, яростно взбрыкивая, продолжает бешеную скачку. Следом двигалась на рысях и кованая рать, потерявшая плотный строй, но по-прежнему грозная и смертоносная.

Расстояние до длинного обоза, в котором вперемешку катились запряженные волами арбы с огромными колесами из цельного дерева, легкие двуколки, груженные пучками стрел, обычные телеги, сколоченные из толстых жердей, победители преодолели за считанные минуты. Завидев их, кинулись прочь, в широкую степь, одетые в шаровары и халаты женщины, испуганные дети. Началось самое веселое и интересное: всадники гоняли чернооких грудастых девок из стороны в сторону, словно попавших в загон зайцев, сбивали конями с ног, заваливали в траву, сдирали легкие атласные штаны либо задирали платья. Жалобные крики сливались с веселым смехом и перекличками друзей. Голых баб отпускали побегать, чтобы поймать снова, распинали между торчащими из земли корнями, ими менялись, их собирали в обвязанные веревками кучки.

Про освобожденный от жестоких басурман полон победители вспомнили не раньше чем через час, и все это время спасенные смерды и девицы в просвечивающих лохмотьях, бывших когда-то сарафанами и рубашками, простояли, привязанные к подводам и возам. И только когда веселые холопы и их торжествующие союзники устали развлекаться и, связав полуголых татарок, начали рыться в сложенном на телегах барахле, некоторые из них мимоходом полоснули ножами по веревкам.

* * *

Минут пять Андрей, тяжело дыша, стоял с бердышом наперевес, но драться было больше не с кем. Конная лава укатилась куда-то вдаль, одиночные татары предпочли уносить ноги, а добивать узкоглазых раненых, стонущих то тут, то там, у сержанта рука не поднималась. Тем более что он слабо разбирал, кто из них злобный ногаец, а кто - дружелюбный башкир. Матях немного прошел по полю, увидел блеснувшую меж халатов кирасу, наклонился, отпихнул в сторону лежащего сверху мертвеца. На добротном немецком железе четко пропечатывался след от конской подковы, однако кираса не смялась, выдержала.

- Эй, есть кто живой? - постучал сержант по железу кулаком.

В ответ послышалось утробное мычание. Матях вздохнул, зашел с другой стороны, пнул носком мертвого коня, а потом поднатужился, ухватился за конскую ногу и сдвинул тушу чуть в сторону. Открылся шлем. Андрей приподнял железную маску, улыбнулся хлопающему глазами Лебтону:

- Как настроение, сударь?

- Спасибо, боярин. Мне кажется, я цел. Если, конечно, ты не ангел смерти. Откуда столько крови? Ты ранен или убит, боярин Андрей?

Только теперь, постепенно отходя от ярости битвы, сержант ощутил плечами влажный от крови тегиляй, увидел свисающие лошадиные кишки. Его затошнило, и Матях торопливо избавился от матерчатого доспеха:

- Фу, какая гадость!

- Не скажи, боярин, - попытался покачать в шлеме головой немец. - Это была печень. Она очень вкусна, коли ее в вине мозельском вымочить и на углях запечь.

- Спасибо, я сыт... Ну вот, рубашка тоже испорчена! - Андрей сдернул через голову и откинул покрытую множеством кровавых пятен одежду, оставшись в портах и с поясом на голом животе.

- Ого! Откуда столько шрамов, боярин? - окинул его взглядом рыцарь.

- Стрелы татарские, - небрежно отмахнулся сержант. - Попал я тут недавно в переделку...

- Прости, боярин, - прокашлялся немец. - Если ты не очень устал, может, поможешь мне подняться?

- Да, - спохватился Андрей и принялся растаскивать мертвецов. Нашел на земле чью-то пику, с ее помощью отвалил в сторону лежащую поперек ног немца мертвую лошадь. Потом ухватил товарища по оружию за руку, поставил вертикально. Нашел ремни на плечах, расстегнул, помог снять шлем.

- Благодарю, боярин, - облегченно перевел дух Лебтон. - Если не затруднит, пособи от юбки избавиться.

Пластинчатая латная юбка также крепилась несколькими ремнями, после освобождения от которых тяжело ударилась оземь. Ремни на руках и на бедрах немец расстегнул уже сам, оставшись в одной только кирасе.

- Я вижу, судьба оказалась к нам благосклонной, - огляделся Лебтон. - Мы храбро сражались и одержали победу.

- Да уж, мы с тобой оба изрядно постарались, - рассмеялся Матях, утер мокрое лицо, взглянул на ладонь: - Вот черт! И тут кровь. Нет уж, печень, может, жареной и хороша, но я хочу умыться. Если кто-то станет меня искать, я у колодца.

Андрей двинулся к брошенной татарской стоянке пешком, но, увидев заводных коней, вполне резонно предположил, что верхом получится быстрее. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти - как будут говорить в этих местах спустя четыреста лет.

Когда он вернулся к месту сечи, между заваленной трупами, изрытой копытами землей и ближним лесом уже стоял в три ряда длинный обоз. Смерды с кровавыми шрамами на запястьях разбирали тела, оттаскивая к глубокой яме врагов, среди которых почему-то не обнаруживалось ни одного раненого, а погибших и раненых русичей укладывали на свежую траву, набросанную в повозки. Скорбное действо отнюдь не мешало бурному пиру, идущему в полусотне метров, возле обоза. Здесь вовсю пылали костры, жарились бараньи туши, ручьем текли кумыс и вино. Ничего не поделаешь, радость от трудной победы невозможно заглушить горечью утрат, на алтарь этой победы принесенных. Впрочем, уцелевшие воины не забывали про раненых, время от времени совершая визиты к телегам, принося друзьям ломти жареного мяса и лечебное красное вино из взятых в поход припасов.

Когда Матях спрыгнул с коня, вонзил тщательно отмытый у колодца бердыш в землю и сладко потянулся обнаженным телом, прикидывая, к какому из костров направить свои стопы, над лагерем внезапно повисла тишина, в которой с трудом различался уважительный шепоток: "Нинутра... Нинутра прискакал..."

Андрей отпустил подпругу коню, хлопнул его по крупу, отпуская гулять, а когда снова повернулся к лагерю, то перед ним стоял старый башкирец в серой войлочной шапке с узкими, разрезанными спереди полями, в отороченном соболем длиннополом кафтане с рубиновыми пуговицами.

- Да пребудет с нами милость богов, Нинутра. Не оставь нас своей силой и милостью.

Старик достал из-за пазухи сверток, развернул шелковый платок, продемонстрировал монисто из мелких серебряных монет, снова свернул и положил к ногам сержанта. Его место занял молодой воин в новеньком атласном халате, одетом поверх еще одного, бархатного. Этот осторожно поместил рядом со свертком серебряную пиалу, сыпанул в нее горсть монет. Следующий поднес узорчатый черепаховый гребень с золотыми вставками, потом Андрею отдали покрытый тонкой чеканкой кувшин, большой поднос, сплетенную из тонких золотых нитей сеточку, унизанную жемчужинами. Степняки выстроились к Матяху в длинную очередь, которая быстро двигалась. Кто просил о милости, кто просто отдавал подарок. Куча подношений быстро росла, а веселье в лагере разгоралось с новой силой.

Последним в череде оказался Илья Федотович. Он ничего не подарил, а только крепко обнял Андрея на глазах у всех.

- Я рад, что ты цел, служивый. - И шепнул на ухо: - Башкорты сочли тебя богом войны своих предков.

- Надеюсь, они не собираются сделать из меня чучело и поставить в храме?

- Анвар-бей приглашает тебя к своему дастархану. - Боярин закрутил головой и окликнул ближнего холопа: - Эй, Прохор! Возьми суму, собери подарки нашего боярина. И смотри, чтобы ничего не потерялось!

Хозяин башкирского кочевья сидел, естественно, на дорогом самаркандском ковре, перед ним красовались блюда с сушеными фруктами, кусками мяса, осколками сахара. Рядом темнел солидный бочонок с кумысом. Наверняка из добычи, с собой башкиры кислого молока не везли.

- Рад видеть тебя, достопочтенный гость. - Бей навстречу не встал, но приложил руку к груди и низко, уважительно поклонился. - Теперь я понимаю истоки твоей мудрости. А тело твое внушает почтение, неся следы тысяч сражений и стычек...

Андрей с присущей ему скромностью не стал уточнять, что все эти порезы на плечах и руках получил от татар всего лишь в одной не самой удачной схватке. Он зачерпнул приготовленной фаянсовой* пиалой кумыс, выпил, зачерпнул еще, осушил чашу, а уже с третьей присел на ковер и ухватил сразу пару ломтей сочного жареного мяса.

* Вообще-то вне Европы фаянс назывался кашином, но герой про это мог и не знать.

- Велик Аллах, и милость его к правоверным бесконечна, - закончил свою мысль хозяин кочевья. - Бог принес нам победу, и да не отвратит он от нас своего пресветлого лика в дальнейшем.

- Бога славят за победу, - перевел Матях.

- Слава Господу нашему, Иисусу Христу, - согласился Илья Федотович, усаживаясь на ковер напротив степняка, отпил кумыса и продолжил: - Отвага башкортских воинов и их бея велика, велик и их вклад в победу. Думаю, будет справедливо, если они заберут себе весь скот, который имелся у Исанбетского рода, и коней их, что шли рядом с обозом и остались в степи. А мы, милостью Божией, потихоньку тронемся с обозом к родному дому.

- Милостью Аллаха, снизошедшего к русским воинам, защитникам обездоленных, ваша дорога должна быть покойна и ровна. Но не будет справедливости, коли вы вернетесь назад с пустыми руками, без взятого на копье скота и конских табунов. Я так мыслю, вы имеете полное право на половину всего скота. А это барахло, - пренебрежительно махнул рукой бей, - это барахло мы тоже поделим пополам, дабы никто не затаил обиды, полон поделим...

"Так вот в чем дело! - внезапно сообразил Андрей. - Вот откуда взялся вчера великорусский патриотизм у потомственного кочевника! Он просто учуял возможность грабануть слишком сильного и незваного соседа. Они с Умильным вошли в долю и теперь добычу делят".

Пока что позиции степняка выглядели предпочтительнее. Чтобы честно поделить татарский скот, его сперва нужно собрать по окрестным угодьям. А то, что русский воевода, имея на руках много раненых, не может ждать, понятно и младенцу. Предлагая на первый взгляд честную сделку - все пополам - Анвар-бей просто вынуждает русских бросить изрядную часть добычи, тот самый пасущийся в округе скот.

- Полон делить нельзя! - жестко ответил Умильный. - То братья наши, христиане, в рабство жестокое угнанные. Они не добыча, они отныне снова свободные смерды.

- Русский полон будет свободен, - согласился бей. - Коли Аллах пожелал обрушить свой гнев на их хозяев, не нам, смертным, нарушать его волю. Но ногайских пленниц и татарчат малых отпускать ни к чему. Они должны нести кару за жадность своего рода, за грабежи земель русских и вытаптывание чужих пастбищ. Отпустить их - значит нарушить предначертание Аллаха и вызвать на себя его гнев.

- Пополам! - немедленно согласился боярин, запив ответ кумысом. Андрей, уставший переводить длинные витиеватые фразы, последовал его примеру. Нахмурившийся степняк тоже выпил. Позиции подравнялись: оба понимали, что татарчата кочевнику ни к чему. Их в степи не удержать - прыгнет на коня, что пасутся окрест сотнями, да и умчится по широкой степи к родичам.

- Я отдам тебе детей, а ты... - предпринял было наивную попытку Анвар-бей, но Илья Федотович сразу закачал головой: уж коли пополам, так все пополам. Чтобы обид не осталось.

В задумчивости мужчины взялись за еду, прихлебывая кислое молоко и закусывая его мясом. После пятой пиалы у Андрея в голове зашумело, а мысли стали мягкими и тягучими, как у "горячего эстонского парня".

"Ничего себе кефир..." - подумал он и зачерпнул еще.

- Анвар-бей храбр, его род велик и с каждым годом растет в числе, - вкрадчиво начал Илья Федотович. - Мыслю я, ему понадобится много юрт. Я предлагаю твоему роду, мой друг, взять из добычи все шатры, всех лошадей и весь скот, а я заберу остальной обоз и всех пленников.