Но фройляйн Монтаг тут же встала - она забыла сумочку на подоконнике и,
шаркая ногами, пошла за ней через всю комнату. Она вернулась от окна,
слегка покачивая сумочку на пальце, и сказала:
подруги. Она собиралась прийти сама, но ей сегодня нездоровится. Она
просила вас извинить ее и выслушать меня. Впрочем, она все равно не
сказала бы вам больше того, что скажу я. Напротив, я думаю, что могу
сказать вам даже больше, так как я в некотором отношении беспристрастна.
Вы со мной согласны?
Монтаг уставилась на его губы. Она словно предвосхищала все, что он хотел
сказать. - Очевидно, фройляйн Бюрстнер не соблаговолила встретиться со
мной для личного разговора, как я ее просил.
вовсе не так. Вы слишком резко ставите вопрос. Вообще на такие разговоры и
согласия не дают, и отказа не бывает. Но случается, что разговор просто
считают бесполезным, и в данном случае так оно и есть. Теперь, после
вашего замечания, я могу говорить откровенно. Вы просили мою приятельницу
объясниться с вами письменно или устно. Но моя приятельница, как я
предполагаю, отлично знает, о чем будет разговор, и по неизвестным мне
причинам уверена, что такое объяснение никому пользы не принесет. Вообще
же она мне рассказала об этом только вчера, и то совсем мимоходом, причем
пояснила, что и для вас этот разговор совершенно неважен, потому что вы
только случайно напали на эту мысль и сами поймете, а может быть, уже и
поняли без особых разъяснений, всю нелепость своей затеи. Я ей ответила,
что, быть может, все это и верно, но для полной ясности я считаю
небесполезным дать вам исчерпывающий ответ. Я вызвалась передать ее ответ,
и после некоторых колебаний моя приятельница согласилась. Надеюсь, что я
действовала и вам на пользу, ведь всякая неизвестность, даже в самом
пустячном деле, всегда мучительна, и если ее можно, как в данном случае,
легко устранить, то надо это сделать без промедления.
фройляйн Монтаг, потом на стол, потом в окно - дом напротив был озарен
солнцем - и пошел к двери. Фройляйн Монтаг пошла было следом за ним,
словно не совсем ему доверяла. Но у выхода им обоим пришлось отступить:
дверь распахнулась, и вошел капитан Ланц. К. впервые увидал его вблизи.
Это был высокий мужчина лет сорока, с загорелым до черноты мясистым лицом.
Он сделал легкий поклон, относившийся и к К., потом подошел к фройляйн
Монтаг и почтительно поцеловал ее руку. Двигался он очень легко и ловко.
Его вежливое обращение с фройляйн Монтаг резко отличалось от того, как с
ней обращался сам К. Но фройляйн Монтаг, по-видимому, не обижалась на К.,
она, как заметил К., даже собиралась представить его капитану. Но К. вовсе
не хотел, чтобы его кому-то представляли, он все равно не мог бы заставить
себя быть любезным ни с фройляйн Монтаг, ни с капитаном, а то, что капитан
поцеловал ей руку, сразу сделало их в глазах К. сообщниками, которые,
притворяясь в высшей степени безобидными и незаинтересованными, мешают ему
встретиться с фройляйн Бюрстнер. Но К. считал, что он не только это понял;
он понял также, что фройляйн Монтаг выбрала неплохой, хотя и обоюдоострый
способ. Она преувеличила значительность тех взаимоотношений, которые
создались между К. и фройляйн Бюрстнер, а главное - она преувеличила
значение того разговора, которого добивался К., и при этом старалась так
повернуть дело, что выходило, будто сам К. придает всему слишком большое
значение. Тут-то она и ошибалась: К. вовсе не желал ничего преувеличивать,
он отлично знал, что фройляйн Бюрстнер просто жалкая машинисточка, которая
не сможет долго сопротивляться ему. При этом он нарочно не принимал во
внимание то, что он узнал про фройляйн Бюрстнер от хозяйки. Все это
мелькнуло у него в голове, когда он выходил из столовой с небрежным
поклоном. Он хотел сразу пройти к себе в комнату, но тут в столовой за его
спиной раздался смешок фройляйн Монтаг, и у него мелькнула мысль, что,
может быть, ему удастся удивить и капитана, и фройляйн Монтаг. Он
огляделся вокруг, прислушался, не помешает ли ему кто-нибудь из соседних
комнат, но везде было тихо, слышался лишь разговор из столовой, да из
коридора, ведущего на кухню, доносился голос фрау Грубах. Обстановка
показалась К. благоприятной, и, подойдя к двери фройляйн Бюрстнер, он тихо
постучал. Но ответа не было. Он постучал еще раз - и снова ему не
ответили. Неужели она спит? А может быть, ей и вправду нездоровится? Или
она нарочно не открывает, зная, что только К. может стучать так тихо? К.
решил, что она нарочно прячется, и постучал сильнее, а когда на стук никто
не отозвался, К., чувствуя, что поступает не только плохо, но и совершенно
нелепо, осторожно приоткрыл дверь. В комнате никого не было. Да ничто и не
напоминало знакомую комнату. У стены стояли рядом две кровати, все три
кресла у дверей были завалены ворохом белья и платья, шкаф был открыт
настежь. Очевидно, фройляйн Бюрстнер ушла, пока фройляйн Монтаг
уговаривала К. Но его это не очень огорчило, он почти и не ждал, что так
легко найдет фройляйн Бюрстнер, и сделал эту попытку почти исключительно
назло фройляйн Монтаг. Но именно поэтому ему было особенно неприятно,
когда он, закрывая дверь, вдруг увидел, что капитан и фройляйн Монтаг
стоят и беседуют в дверях столовой. Возможно, что они там стояли уже в ту
минуту, когда К. отворял дверь, но они сделали вид, что совсем не следят
за ним, тихо переговаривались между собой и смотрели на К. рассеянным
взглядом, как обычно смотрит человек, поглощенный разговором. Но К.
все-таки стало неловко под их взглядами, и, прижимаясь к стенке, он
поспешил проскользнуть к себе в комнату.
отделявшему его кабинет от главной лестницы, - в тот раз он уходил со
службы почти последним, только в экспедиции при тусклом свете лампы
работали два курьера, - он услыхал вздохи за дверью, где, как он думал,
помещалась кладовка, хотя он сам никогда ее не видел. Он остановился
удивленный, прислушался, чтобы убедиться, что он не ошибается. На минуту
там стало тихо, потом снова послышались вздохи. К. хотел было позвать
одного из курьеров - мог понадобиться свидетель, - но его охватило такое
безудержное любопытство, что он буквально рывком распахнул дверь.
Действительно, как он и предполагал, там была кладовка. За порогом
громоздились старые, ненужные проспекты, опрокинутые глиняные бутыли
из-под чернил. Но в самой комнатушке стояли трое мужчин, согнувшись под
низким потолком. Свечка, прикрепленная к полочке, освещала их сверху.
стараясь сдержать голос.
какая-то странная кожаная безрукавка с глубоким вырезом, так что рука и
грудь были обнажены. Он ничего не ответил. Но те двое закричали:
следователю!
наготове розгу, словно собирался их высечь.
жаловался, а просто рассказал, что произошло у меня на квартире. Кстати,
ваше поведение было отнюдь не безукоризненным.
за ним от третьего, - если бы вы только знали, как мало нам платят, вы бы
не судили нас так строго. Мне надо кормить семью, а Франц хотел жениться,
вот и стараешься урвать, что только можно; одной работой не проживешь,
хоть из кожи лезешь вон. У вас бельецо тонкое, вот я на него и польстился,
хотя нам, страже, это и запрещено. Конечно, нехорошо вышло, но уж так
повелось, что белье достается стражам, издавна так повелось, верьте мне;
оно и понятно: разве для того, кто имел несчастье быть арестованным, это
играет какую-нибудь роль? Однако, если он пожалуется, нас наказывают.
для вас наказания, речь шла только о принципе.
говорил? Господин вовсе и не требовал для нас наказания. Сам слышал: он и
не знал, что нас ждет наказание.
обращаясь к К. - Наказание их ждет, и справедливое, и неизбежное.
губам руку, по которой его хлестнула розга. - Нас наказывают только из-за
твоего доноса. Иначе нам ничего не сделали бы, даже если б узнали про наши
дела. А разве это называется справедливостью? Оба мы, особенно я, служим
давно, отлично себя зарекомендовали, да ты и сам должен признать, что, с
точки зрения властей, мы тебя охраняли прекрасно. Мы уже надеялись
продвинуться по службе и думали: сами станем экзекуторами, как вот он, ему
повезло, на него никто не жаловался, такие жалобы у нас вообще редкость. А
теперь, сударь, все пропало, карьере нашей конец, теперь нас пошлют на
самую черную работу, это не то, что служить стражами, а к тому же еще
крепко высекут.
которой помахивал перед ним экзекутор.
тот был загорелый, как матрос, и лицо у него было здоровое и наглое. -
Разве нет возможности избавить их от порки? - спросил К.
Афанасьев Роман
Посняков Андрей
Сертаков Виталий
Пехов Алексей
Белогорский Евгений
Чернецов Андрей