свою хватку на западных склонах Скалистых Гор.
жизнь, но не сходил в длинной дорожки, которую сам же расчищал после
каждого снегопада, или бродил по полям к югу от дома и конюшни. Он избегал
нижнего леса, который лежал на равнине к востоку от дома, но также
держался подальше от бора, что находился к северу, и даже верхних чащоб на
западе.
что ее причины были непонятны. Он всегда был приверженцем жизни по
рассудку и логике, всегда говорил, что чего-либо еще достойного доверия в
этом мире крайне мало. Относился насмешливо к тем, кто рассчитывал больше
на свои эмоции, чем на разум. Но теперь рассудок отказывал ему в
поддержке, и никакая логика не могла пересилить инстинктивного чувства
опасности, которое вынуждало его избегать деревьев и постоянных сумерек,
царивших под их ветвями.
случаем без заметных последствий. Редкое, весьма занятное, но вполне
объяснимое как-то естественно явление. Может быть, какое-то
электромагнитное колебание. И угрожает ему не больше, чем летняя гроза.
и уложил обратно в стенной шкаф своего кабинета.
с последним оружием - пистолетом двадцать второго калибра ему не хотелось,
и он держал его на ночном столике, всегда под рукой. Никакой особенно
страшной убойной силы у пистолета не было, но заряженный пулей с
особенным, тупым концом, он все же мог причинить некоторый вред.
низкой пульсацией, которая разрасталась и исчезала, потом снова -
разрасталась и исчезала. Как и в начале марта, этот пульсирующий звук
сопровождался сверхъестественным электрическим колебанием.
Маргариты, он проводил ночь не в главной спальне передней части дома,
которую они занимали вместе, а устраивался в одной из двух задних
спаленок. Следовательно, окно выходило на запад и было обращено на сто
восемьдесят градусов по компасу к восточному лесу, где он видел странный
свет. Ночное небо за окном было густо-темного цвета.
шнурок. Как раз перед тем, как включить ее, он ощутил, будто нечто
находится вместе с ним в комнате, нечто, чего ему лучше не видеть: пальцы
вцепились в металлические бусинки шнурка.
проснулся не от кошмара в реальном мире, а в самом кошмаре, густо набитом
разными монстрами. Когда, наконец, дернул за шнур, то свет показал только
то, что в комнате он один.
Девятнадцать минут второго.
спальные трусы; синие джинсы и фланелевая рубашка находились близко,
сложенные на спинке кресла, рядом с которым стояла пара ботинок. Носки уже
были надеты, так как по ночам ноги часто мерзли, если он укладывался спать
без них.
большей силой. В марте Эдуардо ощущал давление на фоне ритмического биения
- оно, как и звук, увеличивалось сериями волн. Теперь давление страшно
возросло. Он не просто чувствовал его, а ощущал всем телом, невнятно
отличное от простого давления бурного воздуха, более похожее на невидимый
прилив холодного моря, проходящий сквозь него самого.
с ночного столика, шнурок лампы бешено раскачался, и начал со звяканьем
биться о полированный медный бок лампы. Оконные рамы дрожали. Картины с
грохотом ударяли по стене, перекашиваясь на гвоздях.
Скошенные края овальных рам окошек парадной двери блестели отражением
таинственного свечения снаружи. Оно было гораздо мощнее, чем в прошлом
месяце. Рамы отбрасывали дымчатое сияние всех цветов спектра, и яркие
голубые, зеленые, желтые и красные тени преломленного света бродили по
потолку и стенам, так что казалось, будто бы он попал в церковь с богатыми
витражами.
как жалюзи были опущены, коллекция хрустальных пресс-папье и других
безделушек грохоча и звякая скакала от одного конца стола, где им
полагалось находиться, до другого. Фарфоровые статуэтки дрожали на
стеклянных полках в шкафу.
письменный набор прыгал по стопке промокательной бумаги, ящик с
карандашами выдвигался толчком и хлопал обратно в стол, совершая все свои
эволюции в соответствии с переменами волн давления, а вертящийся стул
позади стола вихлял из стороны в сторону так, что его колеса скрипели.
иголочек из облака света отлетели в сторону, пропали, как будто канули в
другое измерение, а оставшиеся перетекли на стену холла справа, где
сплавились в дрожащую мозаику.
Янтарное сияние исходило от той же самой группы тесно сбившихся деревьев и
от земли под ними, как будто иглы и шишки, кора и грязь, камни и снег
стали горящими частичками в колбе лампы, сияя ясно и ровно. На этот раз
свет был более ослепительным, чем тогда, точно так же и биение было
громче, а волны давления - мощнее.
покинул дом или пересек крыльцо. Оглянулся и увидел, что даже закрыл за
собой переднюю дверь.
быть может, тридцать раз в минуту, но его сердце билось в шесть раз чаще.
Ему захотелось развернуться и убежать обратно в дом.
кроватью не было заряженного дробовика.
увидев, что лес ближе придвинулся к нему. Светящиеся деревья угрожающе
выросли.
взгляд назад и увидел дом в тридцати-сорока футах сзади. Он спустился по
ступенькам, даже не почувствовав этого. Его следы отчетливо виднелись на
снегу.
утягивал его с безопасного берега. Электрическое завывание песней сирены
проникало в него, говорило с ним на уровне столь глубоком, что он,
казалось, воспринимал сообщение, не слыша слова, - музыка в крови,
влекущая его к холодному огню в лесу.
рассудок. Изящная филигрань облаков посреди черного свода блестела под
серебристым сиянием четвертой доли луны.
звука отлива.
воображаемым. Он был еще ближе к деревьям, чем раньше, всего в тридцати
футах от начала леса. Так близко, что приходилось щуриться от слепящей
яркости веток, стволов и земли под соснами.
крови в желтке яйца.
боролся со слабостью во внутренностях и мочевом пузыре, трясясь так
яростно, что не удивился бы, услышав, как его кости щелкают друг о дружку,
- но его сердце больше не убыстряло своего биения. Оно резко замедлилось и
теперь соответствовало постоянному биению в тридцать раз за минуту, ритму
того звука, который, казалось, шел от сияющей области.
если бы кровь подавалась в мозг столь медленно и помалу. Он давно бы
потерял сознание. Значит, и его собственному восприятию нельзя доверять.
Может быть, наоборот, биение звука участилось в соответствии с ритмом его
сердца.
загадочное излучение не сопровождалось теплом, оно не было ни горячим, ни
холодным.
собственного веса или усталости мышц. Энергия извне затопляла его.
похожий на озоновый аромат снега. Исчезло легкое благоухание соснового
леса, который поднимался прямо перед ним. Куда-то делась кислая вонь его
собственного заледеневшего пота.
не осознавал, что всегда ощущал бесконечные и понемногу меняющиеся серии
различных привкусов во рту, даже когда ничего не ел. Теперь же - пустота.
Ни сладко, ни кисло. Ни солено, ни горько. Даже не безвкусие. Нечто за
безвкусием. Ничто. Кайа. Он подвигал языком во рту, ощутил, как его
заполнила слюна, но все еще не вкус.