обратно, он опустил полог, завязал его и принялся раздеваться, готовясь ко
сну. Было что-то оскорбительное в том, как он это делал. Все мускулы
играли, отблески жаровни на его обнаженном торсе были глумлением надо
мной. Он принялся медленно, с большой осторожностью снимать с себя сапоги.
присутствовали достоинство и сопротивление. Он ожидал, что я развяжу полог
и выйду, печатая шаг, с негнущейся от ярости спиной, но для меня это не
имело никакого значения.
впились мни и кожу, как железные когти.
пообещал Карраказ.
сказал он.
все оказалось на ковре, он подошел к жаровне и опустил на нее крышку.
подошел ко мне, зажал мне руки и стащил маску. Лицо мое овеял воздух,
прохладный и обжигающий одновременно. Я пронзительно кричала, пытаясь
вырвать руки и закрыться ими, плотно зажмурив глаза. Его рука твердо
накрыла мне рот и ноздри, заглушив крик. Казалось, я не могла дышать и
теряла сознание, все еще борясь, словно рыба в агонии на крючке. Все мое
существо, казалось, состояло из борьбы и ужаса, а за закрытыми веками я
видела то зеркало под вулканом, и дьявола-демона - зверя, глядевшего на
меня из него своими выжженно-белыми глазами.
свой собственный. Я ощущала его как бы со стороны, и это вызывало
отвращение.
продолжалось, но, думаю, недолго. Он лежал около меня и вложил мне в руку
шайрин. Я понимала его, и то, что он сделал, но тогда мне это было все
равно. Я крепко сжимала шайрин, но не надевала его. Слезы текли по моим
волосам, но казалось, что проливала их не я.
как вы, - сказал он. - У этого, - он коснулся шайрина, - есть собственное
лицо, глядящее на меня. Надевай маску с другими, но не со мной. Я уже
видел тебя. Ты не можешь таиться от меня; все твои красоты, уродство,
странность и непохожесть - мои по праву, если я имею право на твое тело. -
Его рука скользнула между моих бедер, но не к промежности. - Ты не боялась
дать мне обнаружить в темноте это, или скорее обнаружить его отсутствие.
Женщина, но не человек. Слушай, - сказал он, но после этого замолчал. Он
нагнулся и поцеловал меня в губы, чего никогда раньше не делал. Я открыла
глаза. Его лицо, столь близкое к моему, было мягким, почти нежным. На нем
не проглядывало никакого отвращения. И поэтому жизнь всколыхнулась во мне.
отношениях с ним, но конечно также и сковал меня. Для меня это было
счастьем, а для него победой - над нами обоими. Но ничто не имело
значения. Я дала шайрину упасть, и обвила его руками.
крупных купеческих лошадей отныне ехала рядом с ним. За мной ехали Маггур
и Кел, а за Дараком - кучка его людей. По вечерам, когда мы
останавливались, он испытывал мое бойцовское искусство и искусство в
стрельбе из лука. Я блистала и в том и в другом; Маггур и другие оказались
хорошими учителями.
лучше, чем он, но, удивительное дело, его это, кажется, не беспокоило. Как
мне представляется, он понимал свою власть надо мной. По ночам мы
становились в шатре любовниками, а позже, когда Речная Дорога во многих
днях пути от реки встретилась с Южной Дорогой и начались кошмары, он был
очень добр ко мне.
дороге, что я уже привыкла к ее неровности и душившему ее в лесу подлеску,
к нанесенным на нее равнинными ветрами толстым слоям пыли. Стоял сумрачный
жаркий день, в небе теснились черные тучи, несшие первые осенние грозы. Мы
проезжали через небольшие заросли низкорослых кустов, перевалили через
небольшой взгорок среди камней, и проселок растаял перед нами, словно след
улитки.
стояли два гигантских столпа того же коричневатого цвета, что и равнины.
Некогда они были и того выше, а теперь вершины пообкололись и осыпались,
но все же возвышались у нас над головами на тридцать футов. По ним шла
резьба, в иных местах - глубокая, в иных - поверхностная, большую часть
которой выветрило до полной гладкости. Я ехала впереди, и Дарак следовал
за мной, сделав знак прочим, чтобы они поотстали, так как они догнали нас
лишь через некоторое время. Мое лицо, закрытое дневной маской, не могло
ему ничего сказать, но наверное он теперь достаточно знал меня, чтобы
почувствовать мои мысли.
прикоснулась, казалось, пульсировало древнее-предревнее, давнее-предавнее
величие. Я ощущала холод и жар, обводя пальцами изображения птиц и львов,
драконов и змей. У меня закружилась голова. Я закрыла глаза, и под веками
колонны стояли целыми, на десять футов выше, с капителями в виде фениксов
и пламени.
оторвать рук от высокого камня. Между двух столпов вытянулась, уходя
вдаль, мощеная дорога, прямая как стрела, пятидесяти футов шириной.
Колонны стояли, расставленные широко, но были такими огромными, что
казались стоящими рядом.
грозовом свете зубами, словарю из желтого мрамора. Он сделал круг и
попытался понести. Через несколько ярдов Дарак укротил его, но купеческий
конь, на котором ездила я, тоже бежал прямо к камням. Я услышала, как
Дарак выругался, бросаясь вдогонку за ним.
казалось, наполнило пение крыльев голубых орлов. Затем туча раскололась.
Вспыхнул ослепительный свет, холодный жар - кипящий и ужасный. Я
почувствовала, как меня бросило навзничь, переворачивая в воздухе,
охватывая пламенем.
раскаты. Я почувствовала, как чьи-то руки очень осторожно прикасаются ко
всему моему телу. В глазах у меня прояснилось, и я увидела Дарака.
ожогов.
оттолкнула баклагу.
обхватил меня за талию и посадил на лошадь, теперь успокоившуюся и
дрожащую. Поглаживая ее для пущего успокоения по ушам и шее, я все еще
смеялась.
увидела врезанную глубоко в плиты дороги надпись. Никто из них не поймет
ее, ибо она была не на их языке.
настолько выветрилась, что я вообще не в состоянии ее прочесть.
проку. Она его впитывала и теряла, или превращала в грязь, высыхавшую,
оставляя черные заплаты. Дорога же осталась неприкосновенной.
Великолепная, она бессчетные века сохранялась сама по себе для
пользовавшихся теперь ею купцов. Для меня она была населена призраками, их
голосами и волей.
храме или у воды в ущелье. Теперь, когда я спала с Дараком, моя жизнь
стала явью, а сны - мелочью. И все же дорога сделала все иным.
похожее на подавленность, какую ощущаешь перед грозой, хотя гроза уже
отбушевала. На третий день мы разбили на ночь лагерь на обочине дороги у
мелкого пруда с впадающим в него ручьем, среди чахлых вытянувшихся