поднимался дым; он обманул нас. Мы направили прекрасных городских лошадей
шагом через верхний перевал и посмотрели вниз на остатки большого лагеря,
черного от старых кострищ и совершенно опустевшего. Ни одной собаки не
выбежало нам навстречу. Только несколько хлопающих пестрых куч из крыльев
и клювов там, где большие птицы обедали мертвыми собаками, лошадьми и
останками людей. Крарлы собирались сжечь своих мертвых так же, как и мы
сделали в крепости, но убитых было так много, что у них не хватило
терпения проследить за кострами. Они вскоре погасли и оставили лакомое
жареное мясо любителям падали. Зрелище было не из приятных и вызвало у
меня приступ тошноты. Я видел множество трупов, но не возвращался на поле
битвы, когда вороны устраивали там банкет.
серебряной маски, но она смотрела прямо на долину, и ее руки спокойно и
небрежно лежали на поводьях.
обеды.
из-за холма.
думай, что я пожалею о вашей маленькой потере.
игру. Закуй меня в цепи, бей меня, убей меня. Я все равно не твоя рабыня.
насколько ты моя рабыня.
покинутый лагерь. Вопреки всему они надеялись на лучшее. Но вожди и
соплеменники посчитали их потерянными и списали со счета, и когда прошла
ночь собрания, они отправились по домам к местам стоянок дагкта. Я
размышлял над тем, скольким умирающим жрецы помогли, добив их ножами на
пороге. Мне было также интересно, как Эттук отпраздновал для себя мою
смерть, ибо он уверен в моей смерти, зная, куда я отправился. Будучи
живым, я не мог представить свою смерть. Вместо этого я представил себе,
как его бастарды ссорятся из-за своей доли, как вдовы причитают по мужьям,
взятым в плен, и тут я вспомнил свою мать. Она тоже будет думать, что я
убит или в рабстве. Я забыл об этом.
дальше и удивим их. Они будут писать кровью при виде нас. Но до этого еще
полдня пути.
звездными шпорами и таща под уздцы свою серебряноликую рабыню.
пробрались через узкий проход между скалистыми соснобородыми вершинами, и
внизу появились ложкообразные долины стоянок, уходящие к горам, усеянные
тысячами разбросанных желтых угольков костров.
Узы, которые связывали двадцать три человека в единое целое, уже лопнули,
и от их приветственного крика в мою сторону осталось лишь облачко пара,
таявшее на морозном воздухе. Я понял тогда, что мне следовало бы привязать
их к себе прочнее, что я мог бы выиграть от этого. Они уже были готовы к
братской битве на крови; возможно, после этого они бы последовали за мной,
были бы силой за моей спиной. Но теперь слишком поздно, время было
упущено, ускакало вместе с ними за холмы. Даже пять человек Эттука,
которые еще были со мной, стремились домой, их опасное приключение - всего
лишь история, которую не терпелось рассказать. Я упустил свой шанс.
гордыня, овладевшая мной, когда я вошел в крепость, и никогда не
затихавшая в моих жилах. И еще усугубила ее моя богиня-рабыня. Ее острое,
как бритва, презрение только обострило мое собственное. Я видел их всех ее
глазами, стадо, которым не стоит управлять.
мертвые сидят среди поминальщиков на своих собственных похоронах. Воинам
Эттука я сказал:
продвигаться тихо. Приятно увидеть, как о нас скучают и кто.
верность мне.
крики, как будто зверь попал в капкан. Их потери были больше, чем в
остальных крарлах: семь погибших под пушечным обстрелом, семь украденных
или мертвых, и один из них - наследник вождя. Им ничего не оставалось,
кроме ночного бдения по мертвым, по обычаю, на четвертую ночь.
на окраине лагеря. Что бы ни было, я не предполагал, чтобы воины вернулись
и украли лошадей, однако Демиздор я держал при себе, все еще верхом.
пошел туда, скрываясь в тени деревьев, чтобы посмотреть представление.
горела пара молодых деревьев. Они стояли вокруг костра - моя убитая горем
родня.
украшениях. На ней было все, что я дарил ей когда-либо, сверкая и мерцая
всеми цветами, куча награбленного добра. Волосы ее были разметаны, платье
изорвано, а руки и округлые выпуклости грудей расцарапаны ее ногтями. Ее
шайрин прилип к лицу от слез, но кулаки были сжаты. Сквозь ее плач ощутимо
проглядывала ярость. Она утратила свое королевское положение из-за моей
смерти и могла убить меня за то, что я умер.
дети окружали их. Четыре маленьких сына Моки жались к ее коленям и
тяжелому животу и тоже плакали, не понимая, как обычно плачут дети, когда
взрослые разыгрывают панихиду. Асу держала на руках свою маленькую дочь,
которая удивила меня тем, что все еще жила, но ее мать поливала ее слезами
так, как будто собиралась утопить сейчас. Три мальчика Чулы выстроились
подле своей матери, демонстрируя свою печаль, как она, хотя старшему было
всего четыре с небольшим. Они были похожи на трех крошечных черных
медвежат в своих зимних меховых одежках. Несомненно, позднее она начала бы
кричать, что они лишились наследства, которое ушло в могилу вместе со
мной.
времени поднимающих головы, воя как волчицы. Они оплакивали тотемы клана -
сына вождя и солдата, а не человека по имени Тувек или своих собственных
мужей.
нигде не было. Я вспомнил, в каком она была положении, когда я ушел, и
подумал, что она могла заболеть, узнав плохую весть. Эта мысль убила
всякое удовольствие от спектакля, и я уже собирался идти искать ее
немедленно, когда забили в барабаны мужчины на восточной стороне костра.
как череп, белыми полосами на черном фоне, и на нем была его колдовская
одежда, вышитая символами, платье танца войны. Он сцепил руки на резном
изображении одноглазого змея на своей груди, а позади него двигался Эттук,
согбенный, как будто гора несчастья лежала на его плечах. Это приковало
меня к месту. Они собирались петь смертный гимн в мою честь. Они, мои
лучшие враги, собирались превозносить мои добродетели перед своими богами
и петь о радости, которую я доставлял им при жизни. Они собирались умолять
Богов Черного Места освободить меня и вернуть им.
топать и махать руками, как одна из тех птиц, которых я видел днем, тех,
что кормились на трупах. Пока он так топтался, он бросал щепотки какого-то
зелья в огонь, и они разбрызгивались и шипели.
пронзительно вскрикивали одна-две женщины. При моем имени поднялся мощный
стон, и воины застучали копьями.
наших сыновей взял он, но худшая потеря, чем все наши сыновья, сын вождя.
Надежду крарла, восходящую звезду среди палаток взял он.
страха нырнули в ее юбки. Мне стало жаль их.
золотые браслеты и бронзовые ножи, которые я добыл в последние месяцы
войны. По ритуальному порядку, он хвалил мою доблесть и ум.
как дождь к пастбищу, храбрый, как леопард, в сражениях. Кто не помнит
мужества Тувека, когда враг бежал перед ним, как кролик? Кто был молодым
богом, скачущим среди воинов? Это был мой сын Тувек. Он, который заставлял
женщин вздыхать, как пшеничное поле на ветру, который топтал мужчин
копытами своего коня, чьи руки были крепче меди и чей ум острее алмаза,
чье желание рождало сыновей, а гнев - тишину. Ах, Тувек, мой сын, что там
такое в долине смерти держит тебя? - Он потер свое лицо, цвет которого