могут ходить, как люди, но могут также передвигаться скачками, держа ноги
вместе, как воробьи или дети, играющие в "классы". Они не способны
усесться по-человечески, поскольку колени у них сгибаются назад, как у
птиц, и отдыхают они, сев на колени. Одеваются очень пестро, а на лице у
них, по-видимому, маски, потому что они снимаются и тогда можно увидеть
довольно-таки неприятное обличье с широким лбом, широко расставленными,
совершенно круглыми глазами, а там, где у нас рот и нос, у них имеется
выпуклость с отверстиями, напоминающими ноздри. После изоляции в лечебнице
агрессивность несчастных больных значительно возросла. Далее следовал
список больничного инвентаря, приведенного в негодность в приступе
бешенства.
восемь различных гипотез и пришла к выводу, что внезапный массовый психоз
мог быть намеренно индуцирован чужой цивилизацией, которая тем самым
защищала себя от нежелательного вторжения. Поэтому на посещение планеты
наложили запрет, а собранные впоследствии материалы получены исключительно
благодаря радиосвязи, с обычным запаздыванием во времени. Дойдя до этого
места отчета, я даже обрадовался, что все дальнейшие сведения об Энции и
энцианах исходят прямо от них, а значит, не искажены человеческими
предрассудками. Тем не менее, работа мне предстояла длительная и тяжелая:
энциане, проявив немалый космический альтруизм, одарили нас сотнями своих
сочинений, трактатов, учебников, газет и даже листовок.
чтобы идти как бы естественным путем социального, а равно
интеллектуального развития неизвестных существ. Местом моих борений с
этими фолиантами был стол, ярко освещенный низко свисавшей лампой. Имея
слева от себя термос, а справа бисквиты, я взялся за первый трактат, на
всякий случай поставив в выдвинутый ящик стола фляжку с открученной
пробкой так, чтобы можно было взять ее наощупь, не отрывая глаз от страниц
с убористым текстом. В огромном зале было тихо, словно в пещере. Кроме
шелеста перелистываемых страниц, время от времени раздавались мои тихие
стоны, ибо за нелегкое взялся я дело. По привычке я просмотрел сначала
библиографию, помещенную в конце изучаемого труда, и тут уже было над чем
подумать, потому что имена ученых, цитировавшихся энцианским историком,
гласили: Триррцарракакс, Тррлитриплиррлипитт, Кьюкьюксикс,
Кворрстьерркьерр, Квидтдердудук и так далее. Не следует делать
преждевременных выводов, сказал я себе и взглянул на титульный лист.
курдляндского историка Квакерли. Советник рекомендовал мне ее как неплохое
введение в предмет, но при виде имени автора, явно перекликающегося со
швейцарскими именами, у меня мелькнула безумная мысль, что Штрюмпфли
именно потому и посоветовал мне ее. Очевидный нонсенс, свидетельствующий
лишь о моем душевном состоянии. Я последовал этому совету, так как он
показался мне дельным. Хотя и непросто было решить, какая часть шихты
непонятнее, курдляндская или люзанская, что-то подсказывало мне, что при
всей своей необычности, прямо-таки уникальности, культура градозавров -
обитаемых живых созданий - ближе к Природе, не столь искусственна, как
цивилизация, наделившая разумом даже камни и почву. Природа, в качестве
универсальной космический постоянной, должна была стать связующим звеном и
введением в чужую историю. Не подумайте, однако, будто я с жадностью
набросился на этот толстенный том, глотая страницу за страницей, - нет, я
стоял как нерешительный купальщик над прорубью, пока, наконец, набрав в
легкие побольше воздуху, не погрузился в чтение.
общем, вполне понятно. Жизнь, по его словам, всюду зарождается одинаково.
Сперва океан неслыханно медленно скисает у берегов, превращаясь в
киселеобразную хлюпь, и тихие волны взбивают ее столетиями, а то и
тысячелетиями, пока из этой жижи не вычленится чмокающий студень и после
бесчисленных приключений дочмокает туда, где его мякоть затвердеет в
известковый каркас. Квакерли утверждал, что на разных планетах, в
зависимости от местных условий, возникают различные высшие организмы,
главные разновидности коих: кровососы, молокососы и клювоносы.
Размножаются они тоже по-разному - потиранием, опылением, почкованием, а
иногда, хотя и неслыханно редко, так называемым шпунтованием, до которого
на Энции, планете вполне нормальной, дело, слава богу, не дошло. Происходя
от больших птиц-нелетов, энциане называют себя члаками: это слово
некоторые энтропологи возводят к чавкающему звуку, обычному при
передвижении по болотам, поскольку болота, бескрайние топи и громаднейшие
трясины были здесь колыбелью жизни. Причиной тому местная география. Энция
обращается вокруг своего солнца по сильно вытянутой орбите, и в афелии на
ней воцаряется жуткий мороз. Но океан своими необычайно обширными
мелководьями подходит к кромке континента, у берегов болотистого, но в
глубине усеянного вулканами сейсмически активного плоскогорья, и от них
исходит спасительное тепло, которое периодически подсушивает болота.
Однако кипящие гейзеры, непрестанные вулканические и серные извержения
заставляли все живое держаться подальше от этого пекла. Поэтому жизнь
приютилась как раз посередке меж океанскими льдами и вулканами Тарактиды,
в области Великого Грязеана. Именно там из протогадов вывелись гады, а из
гадов - переползы и недоползы. Последние, как указывает само их название,
не доползли до более теплых участков суши и утонули, зато переползы
положили начало чавкам. Чавки развились в чапель, у которых ноги были еще
коротковаты; по этой причине они быстро увязали в трясине и гибли с
голоду. Чапли превратились в чмоков, чмыков и чмух. Существовали еще
чмушканчики, но это была, так сказать, слепая улочка эволюции: они были
подслеповаты и вскоре повымирали. Затем развитие приостановилось на
миллион лет, потому что размножаться в склизкой холодной трясине радости
мало, и самцы чаще делали вид, будто занимаются своим делом, нежели
действительно им занимались, прижимаясь к самкам больше для согрева.
Тамошняя грязь чрезвычайно липкая, так что пары совсем перестали
разъединяться. Нетрудно понять, что благодаря этому из пары получалась
четверка, из четверки - восьмерка и так далее, пока очередные поколения,
разрастаясь, не превратились в мокрух, мокрушников, мокровищ и, наконец,
м_о_к_р_ы_н_ы_ч_е_й_. Именно от мокрынычей произошел впоследствии курдль.
Мокрынычи, правда, имели вполне приличные ноги - от шести до девяти метров
в длину, но этого было мало, чтобы держать туловище над поверхностью
трясины, поэтому от валяния и бултыхания в грязи хвост и брюхо у них вечно
мокрые; чтобы помочь этой беде - ведь в болоте чертовски холодно, -
мокрынычи начали повышать температуру своего тела, разумеется, не
намеренно (эти твари необычайно тупы), а благодаря естественному отбору
самых горячих особей. Но убыстрять обмен веществ до бесконечности они не
могли, потому что в конце концов просто сварились бы, как в кипятке, и
очередная мутация стала извергать из пасти газ, который от зубовного
скрежета (или от щелканья зубами на холоде) загорался, как наши болотные
газы на подмокших торфяниках. С этого момента мокрыныч, чтобы не
простудиться, извергал огонь, который его изрядно подсушивал, а еще
удобнее было сушиться двум мокрынычам, стоящим друг против друга; таковы
были первые ростки альтруизма. Первые огнедышащие мокрынычи (или горынычи)
не были и вполовину так велики, как их поздний потомок - курдль. Потухший
горыныч зовется с _г_о_р_ы_н_ы_ч_е_м_. Они-то и заменили праэнцианцам
Олимп, с которого Прометей украл огонь. В их легендах важную роль играет
неустрашимый герой, именуемый Громадеем или Громатеусом, который будто бы
совершил то же, что и Прометей. Попавшиеся в западню горынычи
использовались для отопления резиденций племенных вождей.
Каррквиния. Между тем в стаде горынычей пасся обычно один гигант-передовик
и несколько признающих его верховенство самцов поменьше размерами; однако
если он слишком уж на них наседал, они сбивались в кучу, имитируя
копуляцию, благодаря чему три или четыре горынчика, сцепившись,
объединенными силами давали отпор великану. Диалектика эволюции мокрынычей
была такова: если они чересчур размножались, то утаптывали досуха
значительные участки болота, а затем, расхаживая по твердому грунту,
утаптывали его уже намертво и, испытывая недостаток в пище, мерли с
голоду. Тогда болота опять брали верх, каменистая почва превращалась в
трясину, буйно разрастались болотные мхи и весь цикл повторялся сначала.
Если же корм совсем иссякал, мокрынычи с голодухи начинали пожирать друг
друга, поражая жертву извергаемым из пасти огнем; так они привыкли к
жареному. Мокрушный каннибализм как раз и привел к возникновению курдлей,
ибо пракурдль был просто мокрынычем, обожравшимся до неприличия. Но
пракурдль, ввиду своего гигантизма, был мало пригоден к борьбе за
существование. Особенно значительные трудности он испытывал, пытаясь
сообразить, где кончается он сам и начинается нечто иное, пригодное для
еды, поэтому самоедство, начиная с хвоста, было обычным явлением, о чем
свидетельствуют палеонтологические раскопки; по сохранившимся остаткам
скелетов видно, что пракурдль погибал, если слишком уж обжирался собой.
начинавшего курдлеть, стали нарочно подсовывать ему особей, которые
вследствие длительного барахтанья в болотных лишайниках, таких как рвотник
торопливый, незабудка подташнивающая или отрыжница сильнодействующая,
действовали на желудок как рвотное. То были так называемые мокрушники, а
подсовывание сопернику рвотных мокрушек известно под названием "мокрого
дела". Опасность подстерегала курдлей с двух сторон. Слишком большой
самец-одиночка нечувствительно сам себя надгрызал на отдаленной периферии,
а курдль слишком мелкий по причине своей дальнозоркости мог вообще себя не
заметить; полагая, что его нет, он переставал есть и подыхал. Как раз в
этой точке эволюционное развитие курдлей решающим образом пересеклось с
социальной эволюцией энциан, что привело к поразительным, не имеющим
прецедента в целой Галактике последствиям.
как существ божественных, хотя и гнусных. Поэтому курдельная символика
прочно вошла в их мифологический арсенал, в архаические легенды и
Андреев Николай
Земляной Андрей
Орлов Алекс
Роллинс Джеймс
Афанасьев Роман
Чернецов Андрей