хищников. Песок. Солнце. Звери. Люди. Все они несут смерть.
обычным человеческим страхам (хотя в рассказах о своих подвигах частенько
об этом заявляю) - а потому что не мог рисковать, пытаясь выяснить, жива
ли лошадь. Сам я на данный момент был жив, а излишнее беспокойство о
судьбе жеребца легко могли и меня отправить в другой мир. Что в некоторой
степени противоречило моим принципам.
груди, стараясь прикрыть ее своим телом как щитом от ярости бури. Ветер и
песок больно били по спине, но меня больше волновала ее Северная кожа, чем
моя Южная шкура. Дел сказали правильно: не думаю, чтобы шкура старой кумфы
была жестче чем моя. Дел лежала свернувшись между спиной жеребца и моей
грудью, и мы с гнедым почти полностью защищали ее от бури.
набедренная повязка. Я чувствовал, как безжалостно ветер и песок сдирают с
меня кожу. Через некоторое время порывы слились в один бесконечный удар,
который я очень успешно отражал мысленно. Утешала меня только мысль об
относительной безопасности Дел. Я почти не сомневался, что если она
лишится бурнуса, ее кожа станет суше чем красный шелк и расползется как
тонкая ткань.
никогда не отличался стойкостью, если дело доходило до развлечений плоти -
и изредка ума - порывы ветра оказались для меня не самым тяжелым
испытанием. Но обстоятельства не располагали к интимным забавам, так что
мне пришлось сдержаться и всю энергию направить на глубокое дыхание.
глотком воздуха ваш рот забивается песком. Я втягивал воздух небольшими
порциями, стараясь дышать неглубоко, но часто, а мне все время хотелось
сделать большой глоток. Нос и рот прикрывала часть капюшона, правда толку
от этого фильтра не было. Я сложил ладони около лица, вытянув пальцы,
чтобы защитить глаза, и ждал, собрав все терпение.
пустоты, наполненной лишь прикосновением ткани к лицу.
направлениях полетели фонтаны песка и пыли. Я попытался пошевелиться и
обнаружил, что тело затвердело и каждая его часть казалась источником
боли. Мускулы и связки отчаянно протестовали, пока я медленно вытягивал
себя из-под песка. Сдержав готовый вырваться стон (не стоит портить свою
репутацию), я наконец-то принял сидячее положение.
На зубах скрипели песчинки, глотать я не мог. На веки налипла корка
спекшегося песка. Я осторожно стряхивал песчинки, склеившие ресницы, пока
не смог открыть оба глаза без боязни засыпать их грязью.
чувствовать себя более грязным изнутри и снаружи, чем несколько часов,
проведенные в самуме.
только хриплое карканье. Я попробовал снова: - Дел, вставай.
потом фыркнул, выдыхая пыль из ноздрей. Даже под густой челкой его ресницы
и веки облепило как мои глаза.
плечи, я почувствовал как слипшийся песок сваливается со спины.
выглядит точной копией прежнего. В такие минуты небо плоское, бежевое и
пустое; песок ровный, бежевый и пустой. И такая же душа у человека. Он
пережил свирепую бурю, но даже осознание того, что он выжил, не доставляет
радости. Перед лицом грозной стихии и ее тупого бешенства - ужасающего
могущества силы природы, которое не одолеть ни одному человеку -
единственное, что чувствуешь это собственную слабость и смертность. И
абсолютное бессилие.
фыркнул, окатив меня фонтаном влажного песка и слюны. Я хотел обругать
его, но промолчал. Гнедой уныло опустил голову. Лошади боятся того, чего
не понимают. В страшную для них минуту они доверяют жизнь своему всаднику.
А во время самума и от всадника ничего не зависит. Спасти может только
везение.
глаза. Когда я закончил, Дел была уже на ногах.
остались светло-серыми, даже после того, как она смахнула с них песок.
Корка слипшихся песчинок покрывала лицо и тело. Привычный цвет сохранили
только глаза, они стали даже ярче на фоне покрасневших век.
растирать спину жеребца остатками бурнуса. Во время самума от страха
жеребец взмок и песок налип на шкуру. Мне бы и в голову не пришло, что под
соловой мастью скрывается гнедая шерсть. Я осторожно соскребал песок. Нам
оставалось только надеяться, что спина у жеребца пострадала не настолько,
чтобы он не смог нас везти.
подошла к переметной суме. Она опустилась на колени, развязала кожаный
шнурок и вытащила двух тигрят.
что с левой стороны висел мешок в котором спали тигрята. Гнедой их
наверняка раздавил.
взгляд, потом поморщилась и опустилась на песок, уложив тигрят на колени и
баюкая их.
тигрята проспали весь самум. Теперь они снова обнаружили друг друга и
затеяли возню, кувыркаясь на ее коленях как обычные котята.
у взрослых. Их тонкие, куцые хвостики вытягивались в струнку перед
решающим прыжком. Наблюдая за ними, я возблагодарил валхайл за их тупые
зубы и скрытые когти. В противном случае эти малыши давно бы исцарапали,
отравили и парализовали Дел.
приняла флягу дрожащими руками и тут же забыла о малышах, а те в это время
катались, кувыркались и пытались вцепиться в нее зубами. Часть воды
пролилась, оставляя темные полоски на запыленном лице, и Дел торопливо
поднесла ладонь к подбородку, пытаясь поймать драгоценные капли.
себя остановиться и протянула флягу мне, рассматривая влажную ладонь.
Жидкость впитывалась в кожу на глазах.
покрытые песком ресницы. - Раньше было жарко, когда я ехала с Севера, но
это... гораздо хуже.
возившиеся у нее на коленях. Она была... где-то в другом месте. А потом я
понял, что она вспоминала пережитое, снова оживляя свой страх и стараясь
развеять его силу над ней. Я видел как она пропускала его через себя и
сведенные мышцы вздувались под грязной кожей, а потом расслабились,
растворяясь в теле как тонкий след кумфы в песке.
два или даже три.
сталь, твердая и отточенная.
чем отступить?
то, что я увидел, заставило меня устыдиться вопроса. А может мне стало
стыдно за себя, за свою бестактность, бездумную уверенность, что она ценит
свою жизнь дороже чем жизнь брата.
давалось мне нелегко.
который она носила. Такой же загадкой, какой была она сама.
их обратно в мешок. Не обращая внимания на мяуканье и визгливые протесты,
она затянула кожаный ремень. Дел держалась спокойно и отчужденно. Я понял,
что своим вопросом оскорбил ее. Я молча оседлал гнедого, забрался в седло
и протянул руку Дел. Она оперлась на мою ногу как на стремя и села за моей
спиной.
относится.