Чтение 15–й страницы книги ~Дело Джен, или Эйра немилосердия~

- Кол? - пробормотала я.

В горле у меня пересохло, и я осипла.

- Боюсь, нет, - сказал незнакомец, неслышно подходя ко мне и направляя мне в лицо фонарик. - Я Ворчи, вахтер. Что вы тут делаете?

- Четверг Нонетот, ТИПА-Сеть. В аудитории номер четыре офицер. Он вызывал подмогу.

- Да? - сказал вахтер. - Возможно, преследовал кого-то. Ладно, нам лучше пойти вместе.

Я присмотрелась: отблеск аварийной лампы блеснул у него на шее золотым крестиком. У меня вырвался вздох облегчения.

Он быстро пошел по коридору, я следом.

- Это такое старое и чудное место, - бормотал Ворчи, сворачивая в следующий коридор. - Кого вы, говорите, ищете?

- Офицера Стокера.

- А он что делает?

- Ищет вампиров.

- Да? Последнее заражение было в семьдесят восьмом. Студент по имени Паркер. Пошел с рюкзаком в Динов лес и вернулся назад другим.

- С рюкзаком в лес Дина? - недоверчиво повторила я. - Каким дьяволом его туда понесло?

Вахтер засмеялся.

- Хороший подбор слов. Саймондз Йат тогда не охранялся так, как сейчас, - мы приняли меры. Весь колледж тогда освятили, точно церковь*. [Поляна в Дин-Форест, существует на самом деле.]

Свет фонарика выхватил большое распятие на стене.

- Мы не хотим, чтобы это повторилось снова. Вот ваша аудитория.

Он распахнул дверь, и мы вошли в большую комнату. Ворчи обвел фонариком обшитые дубовыми панелями стены. Кола нигде не было.

- Вы уверены, что он говорил о четвертой аудитории?

- Да, - ответила я, - он...

Вдалеке послышался звон разбитого стекла и приглушенное ругательство.

- Что такое?

- Может, крысы, - ответил Ворчи.

- Выругались?

- Невоспитанные крысы. Идемте...

Но я выскочила из аудитории, захватив фонарик Ворчи, и бросилась к соседней аудитории. Распахнула дверь, и мне в нос ударил отвратительный запах формальдегида. Это была анатомическая лаборатория, совершенно темная, если не считать лунного света, льющегося из окна. Вдоль стен стояли стеллажи с образцами - по большей части органы животных, несколько человеческих, - такими мальчики пугают девочек на уроках биологии в шестом классе. Послышался звон стекла, я перевела луч на другой угол комнаты, и сердце застыло у меня в груди. Кол, потерявший контроль над собой, только что разбил банку и теперь рылся на полу среди осколков. У его ног валялись осколки других банок: он явно успел попировать.

- Вы что делаете? - спросила я, подавляя приступ отвращения.

Кол обернулся. Глаза его были широко раскрыты, рот изранен осколками стекла, в глазах плескался ужас.

- Я был голодный! - провыл он. - И не смог поймать ни одной мышки!

Он на миг закрыл глаза, с титаническими усилиями взял себя в руки, собрался с мыслями и, заикаясь, пробормотал:

- Мое лекарство...

Я подавила злобный смешок, открыла аптечку и достала похожий на шариковую ручку шприц. Отвинтила крышку и шагнула к Колу, который, свернувшись, лежал на полу и молча рыдал. Тут я ощутила на плече чужую руку и резко обернулась - Ворчи. На лице вахтера играла неприятная улыбочка.

- Оставьте его. Ему так лучше, поверьте мне.

Стряхивая его руку, я на мгновение коснулась кожи. Она была холодной, как лед, и по моей спине прошла ледяная дрожь. Я быстро попятилась, налетела на стул, упала и выронила шприц. Выхватила пистолет. Направила на Ворчи. Тот словно скользил по направлению ко мне. Я не стала предупреждать его - просто сняла предохранитель, и лабораторию озарила яркая вспышка. Ворчи отбросило к противоположной стене, он ударился о доску и сполз на пол. Я пошарила в поисках шприца, нащупала его и бросилась к Стокеру, который подбирался к большой банке с очень узнаваемым и неудобосказуемым мерзким образцом.

Я посветила фонариком в испуганные глаза, и Кол прошептал:

- Помоги мне!

Сняв колпачок шприца, я всадила иглу в его ногу и два раза щелкнула. Отобрала у него банку. Он со смущенным видом сел.

- Кол, скажите что-нибудь!

- И правда больно.

Но говорил не Кол. Говорил Ворчи. Поднявшись с пола, он повязывал на шею что-то вроде салфетки.

- Пора обедать, мисс Нонетот. Не стану утомлять вас перечислением блюд, потому что это вы!

Дверь лаборатории с грохотом закрылась. Посмотрев на пистолет, я поняла, что он для него не опаснее водяной пулялки.

Я встала и попятилась. Ворчи снова поплыл ко мне. Я выстрелила, но на сей раз Ворчи был начеку. Он просто поморщился и продолжал приближаться.

- А как же крест? - воскликнула я, прижимаясь спиной к стене. - И колледж... это же церковь!

- Дурочка! - ответил Ворчи. - Ты думаешь, что христианство имеет власть над такими, как я?

Я отчаянно озиралась в поисках какого-нибудь оружия, но, кроме стула, который выскользнул из моих рук, едва я схватилась за спинку, ничего не попадалось.

- Шкоро вше кончитшя, - ухмыльнулся Ворчи. У него вдруг выросли длинные клыки, перекрывшие нижнюю губу, отчего он и шепелявил.

- Шкоро ты поужинаешь вмеште ш Колом. Когда я законшу!

Он расплылся в улыбке и разинул пасть - невозможно, но мне показалось, что во всю комнату. И вдруг растерянно остановился, завращал глазами, посерел, почернел и рассыпался, как сгоревшая страница. Растекся запах плесени и разложения, перебивший вонь формалина, и вскоре не осталось никого, кроме Кола, продолжавшего сжимать заостренный кол, так быстро уничтоживший дрянь, которой был Ворчи.

- Ты в порядке? - спросил он меня с торжествующим видом.

- Ды-да, - проикала я. - Да, в порядке. Да, теперь в порядке.

Он опустил кол и пододвинул мне стул. Лампы, моргнув, зажглись снова.

- Спасибо, - сказала я. - Моя кровь осталась при мне, и я бы хотела, чтобы так было и впредь. Думаю, за мной должок.

- Нет, Четверг, это я перед тобой в долгу. Еще никто не откликался на мой вызов. Симптомы проявились, когда я вынюхивал здесь своего клиента. А до шприца добраться уже не успел...

Голос его дрогнул, и Стокер с жалким видом покосился на битое стекло и лужи формалина.

- Нашему отчету никто не поверит, - пробормотала я.

- Да их никто и не читает, Четверг. Последний, кто читал, сейчас лежит в реанимации. Их просто подшивают и забывают о них. И обо мне тоже. Одинокая у меня жизнь.

Я порывисто обняла его. Мне показалось, что это будет правильно. Он с благодарностью обнял меня в ответ. Думаю, он давно не прикасался ни к одному человеку. От него пахло плесенью - но неприятным запах не был, скорее так пахнет сырая земля после весеннего дождя. Он был сильным и почти на фут выше меня, и пока мы вот так стояли, обнявшись, я вдруг подумала, что не буду возражать, если он приударит за мной. Возможно, возникла близость из-за того, что мы пережили вместе, не знаю... Обычно я так не поступаю. Я провела рукой по его спине и шее.

Оказалось, я поняла неправильно. Он медленно выпустил меня и улыбнулся, тихо качая головой. Мгновение ушло.

Я секунду постояла, затем аккуратно убрала пистолет.

- А как насчет Ворчи?

- Он был хорошим человеком, - ответил Кол. - Правда, хорошим. Никогда не кормился на своей территории и не жадничал - только чтобы жажду утолить.

Мы вышли из лаборатории в коридор.

- Тогда как вы его вычислили? - спросила я.

- Повезло. Он ехал за мной в своей машине на свету. Глянул я в зеркало заднего обзора - в машине никого. Поехал за ним - и вот вам. Как только он заговорил, я сразу понял, что он сосунок. Я бы и раньше его заколол, если бы со мной этой неожиданности не приключилось.

Мы остановились у его машины.

- А вы? Вас можно вылечить?

- Над этим работают ведущие вирусологи, но пока остается только держать шприц наготове и не вылезать на прямой солнечный свет.

Он остановился, достал пистолет и, открыв затвор, выщелкнул патрон со сверкающей пулей.

- Серебро, - сказал он и отдал мне. - Больше ничем не пользуюсь.

Он посмотрел на облака, оранжевые от света уличных фонарей. Облака быстро летели по небу.

- Тут много странного дерьма творится. Возьмите на счастье.

- Я уже перестала в него верить.

- Я тоже. Храни вас Господь, и еще раз спасибо.

Зажав в руке серебряную пулю, я искала подходящие слова, но Стокер уже наклонился над багажником, раскапывая пылесос и мусорный мешок. Для него ночь еще далеко не кончилась.

ГЛАВА 18

СНОВА ЛОНДЭН

Узнав, что Четверг вернулась в Суиндон, я пришел в восторг. Я ведь так и не мог поверить, что она уехала навсегда. Я слышал, что в Лондоне у нее не все ладно, но я знал также, как она ведет себя в стрессовой ситуации. Все мы, вернувшиеся с полуострова, волей-неволей стали экспертами в этой области...

Лондэн Парк-Лейн.

Воспоминания крымского ветерана

- Я передала мистеру Парк-Лейну, что у вас геморроическая лихорадка, но он мне не поверил, - сказала администраторша Лиз в вестибюле "Finis".

- Надо было сказать "грипп". Это правдоподобнее.

Лиз невозможно было смутить.

- Он оставил вам вот это.

Она протянула мне конверт. Меня так и подмывало сразу же бросить его в мусорное ведро, но я испытывала неловкость из-за того, что накануне устроила ему нелегкий вечерок. В конверте оказался билет на "Ричарда III", которого давали каждую пятницу в театре "Риц".

- Когда вы в последний раз куда-нибудь с ним ходили? - спросила Лиз, уловив мою нерешительность.

Я подняла взгляд.

- Десять лет назад.

- Десять лет? Идите, дорогая. Большинство моих парней через десять лет не вспомнили бы, как меня зовут.

Я посмотрел на билет. Представление начиналось через час.

- Поэтому вы и уехали из Суиндона? - спросила Лиз, жаждавшая хоть чем-то помочь.

Я кивнула.

- И все время хранили его фото?

Я снова кивнула.

- Понятно, - задумчиво протянула Лиз. - Пока будете переодеваться, я вызову такси.

Это был хороший совет, и я побрела к себе в номер, быстро приняла душ и перебрала все наряды в своем гардеробе. Собрала волосы, распустила, снова подобрала, пробормотала: "слишком по-мальчишески", сняла брюки и надела платье. Выбрала серьги, подаренные мне Лондэном, и заперла пистолет в комнатном сейфе. Едва успела провести по векам карандашиком, как водитель такси вызвал меня на улицу. Это был отставной моряк, который отвоевывал Балаклаву в 61-м. Мы поболтали о Крыме. Он тоже не знал, где будет произносить речь полковник Фелпс, но если узнает, сказал он, освищет оратора так, что мало не покажется.

"Риц" сильно обветшал. Вряд ли его красили хотя бы раз со времени моего последнего визита. Золоченая алебастровая лепнина вокруг сцены запылилась, занавес украшали потеки от просочившейся дождевой воды. В течение пятнадцати лет здесь не ставили ничего, кроме "Ричарда III", сам театр не имел труппы - только рабочие сцены да суфлер. Всех исполнителей выбирали из зрителей, которые столько раз видели постановку, что знали текст от корки до корки. Прослушивание проводилось за полчаса до начала спектакля.

Порой играли сезонные гастролирующие актеры и актрисы, правда, никогда по контракту. Если они в пятницу вечером бывали свободны - возможно, после представлений в трех других суиндонских театрах, - они могли прийти и обратиться к менеджеру, доставив нежданное удовольствие и зрителям, и участникам постановки. Всего неделю назад местный Ричард обнаружил, что играет в паре с Лолой Вавум, гастролировавшей соло в музыкальном переложении пьесы "Холостяк из Ладлоу" суиндонского розлива. Вот уж точно подарок судьбы: теперь парню месяц не надо будет платить за обед.

Лондэн ждал меня у театра. Оставалось пять минут до подъема занавеса, менеджер уже набрал нужных актеров и еще одного в запас, на случай если вдруг у кого от нервов случится медвежья болезнь.

- Спасибо, что пришла, - сказал Лондэн.

- Да, - ответила я, целуя его в щеку и вдыхая запах лосьона после бритья.

Это был "Бодмин" - я узнала резковатый букет.

- Как первый рабочий день? - спросил он.

- Похищения, вампиры, убийство подозреваемого, потеря свидетеля, меня пытался прикончить "Голиаф", да еще и шину пропорола. Обычное дерьмо.

- Шину? Правда?

- Ну, не совсем. Я немного преувеличила. Послушай, извини за вчерашнее. Наверное, я слишком серьезно отношусь к работе.

- Если бы было иначе, - кивнул Лондэн с понимающей улыбкой, - я бы начал беспокоиться. Пойдем, сейчас поднимут занавес.

Он привычно - я страшно любила этот жест - взял меня под руку и повел в зал. Театралы шумно болтали, яркие костюмы потерпевших неудачу конкурсантов придавали зрелищу привкус праздника. Я ощутила в воздухе электричество и поняла, как мне этого не хватало. Мы отыскали наши места.

- Когда ты был тут в последний раз? - спросила я, когда мы удобно устроились в креслах.

- С тобой, - ответил Лондэн.

В следующий миг он встал и с жаром зааплодировал, я последовала его примеру, а занавес с тяжелым скрипом раскрылся.

Ведущий в черном плаще с красным подбоем выплыл на сцену.

- Приветствуем всех фэнов "Ричарда Третьего", всех, кто любит Уилла, в театре "Риц" города Суиндона! - (Барабанная дробь). - Ради вашего УДОВОЛЬСТВИЯ, ради вашего НАСЛАЖДЕНИЯ, чтобы дать вам НАЗИДАНИЕ и доставить РАЗВЛЕЧЕНИЕ, ради ШЕКСПИРИФИКАЦИИ народонаселения мы представим перед вами уилловского "Ричарда Третьего" - для зрителей, перед зрителями, силами ЗРИТЕЛЕЙ!

Толпа радостно зааплодировала, и он поднял руки, успокаивая аудиторию.

- Но прежде, чем мы начнем... Поприветствуем Ральфа и Тэю Суонэйвон, которые пришли сюда в Двухсотый раз!

Толпа устроила овацию Ральфу и Тэе, вышедшим на авансцену в костюмах Ричарда и леди Анны. Они поклонились зрителям, которые засыпали их цветами.

- Ральф играл гадкого Дика двадцать семь раз, а Тэя тридцать один раз представала здесь леди Анной и восемь - Маргаритой!

Зрители топали ногами и свистели.

- Итак, в честь их двухсотого спектакля они впервые будут играть друг с другом на одной сцене!

Актеры почтительно раскланялись, и зрители снова зааплодировали, занавес закрылся, его заело, он поколыхался, чуть приоткрылся и закрылся окончательно.

Повисла недолгая пауза, а затем занавес явил нашему взору Ричарда, расположившегося в углу сцены. Он хромал взад-вперед вдоль рампы, злобно поглядывая на зрителей поверх мерзкого накладного носа.

- Переигрываешь! - крикнул кто-то с галерки. Ричард открыл было рот, чтобы начать монолог, и весь зал хором произнес:

- Когда же солнце зиму обратило?

- Сегодня, - ответил Ричард с жестокой улыбкой, - солнце Йорка превратило...

В канделябрах высоко над головой зазвенел смех. Спектакль начался. Мы с Лондэном веселились вместе с остальными. "Ричард III" - из тех пьес, которые не подчиняются закону всеобщей энтропии: ею можно наслаждаться вновь и вновь.

- ...в сверкающее лето зиму распрей, - продолжал Ричард, хромая через сцену.

При словах "сверкающее лето" шесть сотен зрителей надели темные очки и посмотрели на воображаемое солнце.

- ...И нависавшие над нами тучи нашли могилу в бездне океана...

- А что у нас с доспехами сегодня? - проскандировал зрительный зал.

- Сегодня, лавром увенчав чело, мы сбросили избитые доспехи... - продолжал Ричард, старательно игнорируя подсказки.

Мы были на этом представлении раз тридцать, и даже сейчас я невольно повторяла каждое слово, звучавшее со сцены.

- ...под томный рокот сладострастной лютни... - вел свою роль Ричард, выкрикнув слово "лютня" изо всех сил, чтобы перекрыть альтернативные предложения отдельных зрителей.

- Пианино! - крикнул один.

- Волынки! - сказал другой.

Кто-то сзади, потеряв нить, громко крикнул: "Величавой стати!" - на середине следующей фразы. Его возглас потонул в дружном вопле зрительского зала:

- Играй в карты! - в ответ на ричардовскую фразу "Но я не создан для утех любовных".

Лондэн посмотрел на меня и улыбнулся. Я невольно ответила улыбкой. Все было так чудесно!

- Я недоделан при самом зачатье... - бормотал Ричард, а зрители, снова придя к единству, грубо топали по полу, и грохот эхом отдавался по всему залу.

Мы с Лондэном никогда не пытались выйти на сцену и не трудились сооружать себе костюмы. В "Рице" давали одну-единственную пьесу, по пятницам, все остальное время он стоял пустым. Актеры-любители и фэны Шекспира приезжали со всех концов Англии, чтобы поучаствовать в спектакле, и зал был всегда набит до отказа. Несколько лет назад представление давала французская труппа - под непрерывную овацию. Пару месяцев спустя она уехала в Совиньон* [Не удивлюсь, если и это ненавязчивая шутка автора. Дело в том, что театральный фестиваль проводится в Авиньоне, а вот Совиньон ассоциируется главным образом с сортами винограда, вином и местностью, где его производят.], чтобы повторить представление.

- ...Мне стоит выйти - и собаки лают...

Зрители громко залаяли, словно собаки на псарне перед кормежкой. Снаружи молодые коты немедленно убрались подальше, зато матерые котяры лишь насмешливо переглянулись.

Действие продолжалось, актеры работали безукоризненно, зрители сыпали колкими замечаниями - порой в точку, порой непонятными или просто вульгарными. Когда Кларенс стал жаловаться, что король "в азбуке не терпит буквы Г: ему волшебник нашептал, что некто, чье имя начинается на Г, лишит престола всех его потомков", зрители заорали:

- Глостер начинается с буквы "гэ", придурок!

Ричард упал перед леди Анной на колени, приставив клинок к своему горлу, - зрители дружно принялись подбадривать леди Анну, подсказывая, как лучше резать. Перед репликой племянника Ричарда - юный герцог Йоркский намекает на горб Ричарда: "Принц нас обоих высмеял, милорд: хоть легок я и мал, как обезьянка, вам на плечах не вынести меня!!!" - зрители взвыли:

- Не намекай на горб, парень! - а после того, как он все же произнес эту реплику, скандировали:

- Та-у-эр! Та-у-эр! Та-у-эр!

Пьеса шла в постановке Гаррика* [Дэвид Гаррик - легендарный английский актер XVIII века.] и длилась всего два с половиной часа. В сцене битвы на Босуортском поле половина зрителей оказалась на сцене, помогая изображать сражение. Ричард, Кэтсби и Ричмонд были вынуждены драться в проходе между креслами, а вокруг кипела настоящая битва. Когда Ричард стал кричать "Корону за коня!", появилась розовая лошадь (на два исполнителя, как и положено в пантомиме), и представление выплеснулось в фойе. Ричмонд вытащил девушку из-за прилавка с мороженым, назначил ее своей Елизаветой и продолжил заключительный монолог с балкона. Зрительный зал приветствовал его в качестве нового короля Англии, а солдаты, сражавшиеся на стороне Ричарда, принесли новому королю присягу. Пьеса закончилась словами Ричмонда: