самолета, мистер Ом Пракаш Гангули.
бейсболке.
Полетим?
гитлеровскими усиками.
хотят еще немного пожить на этом прекрасном белом свете.
Пракаш Гангули, помогая затаскивать в салон чемоданы. - Ему всего пятьдесят
лет, для самолета это не возраст. Раньше это был военный самолет, а для военных
всегда делают все самое лучшее! Вот этот, например, трижды падал, два раза
горел. И что же, господа? Почти как новенький!
тот не слишком религиозен. О том, как это может повлиять на предстоящий полет,
Гурфинкель старался не думать. В конце концов воздух - это не автострада,
сталкиваться там особенно не с кем... Хотя были случаи, надо признать.
восвояси, а отважный пилот Ом Пракаш Гангули уселся на ступеньку разболтанного
трапа и принялся жевать какую-то лепешку, достав ее из кармана рубахи.
двигателя на бетон угрожающе капает масло.
Говинда тоже летит в Сринагар, у него там дела. Видите, как хорошо все
получилось?
у этого масла карма!
своим.
сейчас задница расплавится, так тут жарко!
Я афроамерикана! Даже афроангличана! Моя - древняя могучая народа!
заметил Бумба.
между тем Миша. - Черт с ним, подождем еще немного.
близилась ночь. Племянник бросился к нему навстречу, они принялись обниматься и
что-то оживленно обсуждать.
Посмотрите на эту бочку с жиром!
нет, целый толстопузище! - дрожащий, как желе, обмотанный невероятным
количеством белой ткани с жирными пятнами там и тут - следами недавней трапезы.
Килограммов двести он весил определенно, и Миша тут же заинтересовался, как
дядюшка собирается проникнуть в самолет через узкую дверцу.
охал, вознося жалобы небесам, а племянник и расчувствовавшийся Покровский
проталкивали его внутрь. Самолет качался на шатких шасси туда-сюда, дядюшка
охал и пыхтел, а вокруг вертелся Перси и мерзко хихикал.
- Это было очень трудно, они рычали, но я все равно привез их в Ахмадабад! А в
Сринагар я летаю каждую неделю, я знаю каждое облако на пути!
там и умрет.
самолета, они расположились на жестких металлических сиденьях. Дядюшка
раскладывал свои многочисленные узлы где-то позади.
забравшись на сиденье пилота. - Несколько часов - и мы в Сринагаре. Ом мани!
чего моторы затарахтели, самолет дико затрясся и стал выруливать на взлетную
полосу.
parad nastupaet!
техники и вправду оказалось чудом, сумев оторваться от бетонки.
заорал Перси.
было без моя.
как раз две фанерные заглушки. Тогда он еще более обиделся и принялся что-то
бормотать под нос - то ли пел, то ли ругался.
негра. - Долетим! А не долетим, так все одно на небе будем! Ну-ка...
уснули Покровский, Перси и дядюшка Говинда, а Миша беспокойно таращился в
непонятную муть за стеклом пилотской кабины.
скорбь. - Этот самолет очень хорошо летает. Я много летаю на нем, и мой отец
летал на нем...
книгу.
скажите мне пожалуйста?
Индиец посмотрел на него и вздохнул:
потом эта забастовка...
выкрутил лампочку из гнезда. - Вот, все в порядке, господин.
тетушке как раз требовалось пошить новое сари. А у нас такие низкие зарплаты...
моя родная, мы же все разобьемся!
рычаги и рукоятки, забился и принялся судорожно за них цепляться. Индиец в
ужасе вскочил, бросился к нему, но самолет уже ложился на крыло...
Профессор Енски разместился на заднем сиденье такси и, свирепо глядя на черную,
украшенную заплатами, спинку переднего, рвал бородку - по одному волоску. Эта
не особо эстетичная привычка появилась у него во время чтения семестровых,
равно как и дипломных работ своих студентов. Не то чтоб они были так безнадежно
плохи, попадались и вполне приличные, ничем не хуже, чем труды самого Енски в
бытность его студентом, однако с годами профессор стал совершенно нетерпим. Его
раздражало все - и явные ошибки, и слишком узкий круг источников, и устаревшая
литература, и стиль. Алекс Енски ярился, рычал и даже мечтал надавать увесистых
затрещин тем, кого сам же и выучил. Со временем его грезы приобрели совершенно
конкретный характер. Профессор живо представлял себе свои руки, захватывающие
вихры горе-ученых и треплющие их в разные стороны. Особенно часто в этих
мечтаниях объектом жутким мучений становились студентки, как правило, высокие,
со спортивной фигурой, светлыми волосами, в общем, чем-то похожие на мисс
МакДугал. Во время прочтения одной из работ, написанной, как нарочно,
светловолосой худощавой студенткой, Енски вцепился себе в бороду. Несколько раз
дернул, взвизгнул от боли - и на душе удивительным образом полегчало.
на несколько частей с такой лютой ненавистью, будто это был его самый кровный
враг. Приближаться к нему в такие минуты совершенно не рекомендовалось. Никто,