Чтение 15–й страницы книги ~Турецкий гамбит~

- Что д'Эвре? - быстро спросил Эраст Петрович.
- А ничего. Весь зеленый, лепечет оправдания. Казанзаки его,
допрашивать увел... Ну, теперь начнется. Может, наконец и мне назначение
дадут. Перепелкин намекал, что есть шанс. - И генерал пружинистой походкой
зашагал в сторону штаба.
До вечера Варя пробыла в госпитале, помогала стерилизовать
хирургические инструменты. Раненых навезли столько, что пришлось поставить
еще две временные палатки. Сестры сбивались с ног. Пахло кровью и
страданием, раненые кричали и молились.
Лишь к ночи удалось выбраться в корреспондентский шатер, где, как уже
было сказано, атмосфера разительно отличалась от вчерашней.
Жизнь кипела лишь за карточным столом, где вторые сутки не
прекращаясь шла игра. Бледный Зуров, дымя сигарой, быстро сдавал карты. Он
ничего не ел, зато не переставая пил и при этом нисколько не пьянел. Возле
его локтя выросла гора банкнот, золотых монет и долговых расписок.
Напротив, ероша волосы, сидел обезумевший полковник Лукан. Рядом спал
какой-то офицер, его светло-русая голова лежала на скрещенных руках.
Поблизости жирным мотыльком порхал буфетчик, ловя на лету пожелания
везучего гусара.
Фандорина в клубе не было, д'Эвре тоже, Маклафлин играл в шахматы, а
Соболев, окруженный офицерами, колдовал над трехверсткой и на Варю даже не
взглянул.
Уже жалея, что пришла, она сказала:
- Граф, вам не стыдно? Столько людей погибло.
- Но мы-то еще живы, мадемуазель, - рассеянно откликнулся Зуров,
постукивая по колоде. - Что ж хоронить себя раньше времени? Ой блефуешь,
Лука. Поднимаю на две.
Лукан рванул с пальца бриллиантовый перстень:
- Вскрываю. - И дрожащей рукой медленно-медленно потянулся к картам
Зурова, небрежно лежавшим на столе рубашкой кверху.
В этот миг Варя увидела, как в шатер бесшумно вплывает подполковник
Казанзаки, ужасно похожий на черного ворона, унюхавшего сладкий трупный
запах. Она вспомнила, чем закончилось предыдущее появление жандарма, и
передернулась.
- Господин Кэзанзаки, где д'Эвре? - обернулся к вошедшему Маклафлин.
Подполковник многозначительно помолчал, выждав, чтобы в клубе стало
тихо. Ответил коротко:
- У меня. Пишет объяснение. - Откашлялся, зловеще добавил. - А там
будем решать.
Повисшую паузу нарушил развязный басок Зурова:
- Это и есть знаменитый жандарм Козинаки? Приветствую вас, господин
битая морда. - И, блестя наглыми глазами, выжидательно посмотрел на
залившегося краской подполковника.
- И я про вас наслышан, господин бретер, - неторопливо произнес
Казанзаки, тоже глядя на гусара в упор. - Личность известная. Извольте-ка
прикусить язык, не то кликну часового да отправлю вас на гауптвахту за
азартные игры в лагере. А банк арестую.
- Сразу видать серьезного человека, - ухмыльнулся граф. - Все понял и
нем, как могила.
Лукан наконец вскрыл зуровские карты, протяжно застонал и схватился
за голову. Граф скептически разглядывал выигранный перстень.
- Да нет, майор, какая к черту измена! - услышала Варя раздраженный
голос Соболева. - Прав Перепелкин, штабная голова, - просто Осман прошел
форсированным маршем, а наши шапкозакидатели такой прыти от турок не
ждали. Теперь шутки кончены. У нас появился грозный противник, и война
пойдет всерьез.

Глава шестая,
в которой Плевна
и Варя выдерживают осаду

"Винер Цайтунг" (Вена),
30(18) июля 1877 г.

"Наш корреспондент сообщает из Шумена, где находится штаб-квартира
турецкой Балканской армии.
После конфуза под Пленной русские оказались в преглупом положении. Их
колонны вытянуты на десятки и даже сотни километров с юга на север,
коммуникации беззащитны, тылы открыты. Гениальный фланговый маневр
Осман-паши позволил туркам выиграть время для перегруппировки, а маленький
болгарский город стал для русского медведя славной занозой в мохнатом
боку. В кругах, близких к константинопольскому двору, царит атмосфера
сдержанного оптимизма".

С одной стороны, дела обстояли скверно, даже, можно сказать, хуже
некуда. Бедный Петя все томился за семью замками - после плевненского
кровопролития зловредному Казанзаки стало не до шифровальщика, но угроза
трибунала никуда не делась. Да и военная фортуна оказалась переменчива -
из золотой рыбки обратилась в колючего ерша и ушла в пучину, до крови
ободрав ладони.
С другой стороны (Варя стыдилась себе в этом признаться), никогда еще
ей не жилось настолько... интересно. Вот именно: интересно, самое точное
слово.
А причина, если честно, была непристойно проста. Впервые в жизни за
Варей ухаживало сразу столько поклонников, да каких поклонников! Не чета
давешним железнодорожным попутчикам или золотушным петербургским
студентам. Пошлая бабья натура, сколько ее в себе ни дави, пролезала из
глупого, тщеславного сердца сорной травой. Нехорошо.
Вот и утром 18 июля, в день важный и примечательный, о чем позже,
Варя проснулась с улыбкой. Даже еще не проснулась - только ощутила сквозь
зажмуренные веки солнечный свет, только сладко потянулась, и сразу стало
радостно, празднично, весело. Это уже потом, когда вслед за телом
проснулся разум, вспомнилось про Петю и про войну. Варя усилием воли
заставила себя нахмуриться надумать о грустном, но в непослушную спросонья
голову лезло совсем другое, в духе Агафьи Тихоновны: если б к Петиной
преданности прибавить соболевскую славу, да зуровскую бесшабашность, да
таланты Шарля, да фандоринский прищуренный взгляд.:. Хотя нет, Эраст
Петрович сюда не подходил, ибо к поклонникам, даже с натяжкой, причислить
его было нельзя.
С титулярным советником выходило как-то неясно. Помощницей Варя
по-прежнему числилась у него чисто номинально. В свои секреты Фандорин ее
не посвящал, а между тем какие-то дела у него были и, похоже, что не
пустяковые. Он то надолго исчезал, то, наоборот, безвылазно сидел в
палатке, и к нему наведывались какие-то болгарские мужики в пахучих
бараньих шапках. Верно, из Плевны, догадывалась Варя, но из гордости ни о
чем не спрашивала. Эка невидаль - плевненские жители в русском лагере
появлялись не так уж редко. Даже у Маклафлина был собственный информант,
сообщавший корреспонденту уникальные сведения о жизни турецкого гарнизона.
Правда, с русским командованием ирландец этими знаниями не делился,
напирая на "журналистский этос", зато читатели "Дейли ньюс" знали и про
распорядок дня Осман-паши, и про мощные редуты, которыми не по дням, а по
часам обрастал осажденный город.
Но и в Западном отряде русской армии на сей раз к битве готовились
основательно. Штурм был назначен на сегодня, и все говорили, что теперь
"плевненское недоразумение" непременно будет разрешено. Вчера Эраст
Петрович начертил для Вари прутиком на земле все турецкие укрепления и
объяснил, что по имеющимся у него совершенно достоверным данным,
Осман-паша имеет 20 000 аскеров и 58 орудий, а генерал-лейтенант Криденер
стянул к городу 32 000 солдат и 176 пушек, да еще румыны должны подойти.
Диспозиция разработана хитрая, строго секретная, со скрытным обходным
маневром и ложной атакой. Фандорин так хорошо объяснял, что Варя сразу
поверила в победу русского оружия и даже не очень слушала - больше
смотрела на титулярного советника и гадала, кем ему приходится та
блондинка из медальона. Казанзаки что-то странное говорил про женитьбу. Уж
не благоверная ли? Больно молода для благоверной, совсем девчонка.
А вышло так. Три дня назад Варя после завтрака заглянула к Эрасту
Петровичу в палатку и увидела, что он лежит на кровати одетый, в грязных
сапогах и спит беспробудным сном. Весь предыдущий день он отсутствовал и,
видно, вернулся только под утро. Она хотела было потихоньку удалиться, но
вдруг заметила, что из расстегнутого ворота на грудь спящего свисает
серебряный медальон. Искушение было слишком велико. Варя на цыпочках
подкралась к кровати, не отрывая взгляда от лица Фандорина. Тот дышал
ровно, рот приоткрылся, и похож титулярный советник сейчас был на
мальчишку, который из озорства вымазал виски пудрой.
Варя осторожненько, двумя пальцами, приподняла медальон, отщелкнула
крышечку и увидела крошечный портрет. Этакая куколка, медхен-гретхен:
золотые кудряшки, глазки, ротик, щечки. Ничего особенного. Варя с
осуждением покосилась на спящего и залилась краской - из-под длинных
ресниц на нее глядели серьезные глаза, ярко-голубые и с очень черными
зрачками.
Объясняться было глупо, и Варя просто сбежала, что тоже получилось не
очень умно, но, по крайней мере
обошлось без неприятной сцены. Как ни странно, впоследствии Фандорин вел
себя так, будто этот эпизод вообще места не имел.
Холодный, неприятный человек, в посторонние разговоры вступает редко,
а если вступает, то непременно скажет что-нибудь такое, от чего Варю
просто на дыбы кидает. Взять хотя бы спор о парламенте и народовластии,