надежду, что я прилечу.
Салли мелькнула мысль, не растопится ли соль.
рассмеялся.
подавлена. Джоффри сломал себе ключицу, пока я был в отъезде.
потом весь день плакал и как-то странно держал руку, так что Руфи пришлось
отвезти его в больницу, а там всего-навсего обмотали ему плечи бинтом, чтобы
кость встала на место. Теперь он ходит, как маленький старичок, и никому не
дает до себя дотронуться.
как ты ее выдержала.
и делать. Когда мы летели назад в самолете, ты была до того хороша, я голову
потерял.
быть с тобой.
твоем присутствии, Джерри.
поехала?
покупкой игрушек тоже прошла не слишком весело.
недостаточно взрослая, чтобы быть вечно веселой при тебе.
ключицей.
Я гублю Ричарда, и моих детей, и твоих детей, и Руфь... - Глаза у нее
защипало, и она опять вспомнила о соли, которая, наверно, тает сейчас под
солнцем в солонке на окне.
мужчина, а ты - женщина, и мне положено быть хозяином положения, а я не
могу. Ты добрая. Ты грандиозная женщина - ты сама знаешь это, а вот знаешь
ли, что ты еще и добрая?
руку и плаксивым голосом тянуть:
усилий. Она сказала Джерри:
гостиной, так что мне пора вешать трубку.
что мне сказали в Вашингтоне о необходимости соблазнять Третий мир. Мне
очень неприятно насчет Джози. Если мы поженимся, нам обязательно держать
ее?
случится. Ты убеждена, что мы не поженимся?
мне до пятницы. Мне кажется, нам надо какое-то время переждать, поэтому я не
знаю, когда мы снова увидимся.
станет спорить, настаивать на скорой встрече.
нервничает из-за тебя.
могут разговаривать до бесконечности и ей никогда не надоест слышать, как
его голос произносит слова, в которые едва ли он сам верит. ?Не будь так
дивно хороша ни для кого больше? - он очень любит играть с мыслью, что она
заведет себе другого. Он считает ее проституткой; Салли на миг
почувствовала, что ненавидит его. Она стояла - отчаявшаяся, удивительно
красивая в своем купальном костюме, голые ноги ее освещал косой теплый луч
солнца. Так кто же она - порочная или сумасшедшая? Как она смеет отнимать
этого мужчину у безупречной жены и беспомощных детей? И хотя Питер
неистовствовал от нетерпения, она еще постояла, словно ждала ответа на свой
вопрос.
III. КАК РЕАГИРОВАЛА РУФЬ
церковной службы в холодное ясное вербное воскресенье - вербное воскресенье
1961 года. Джоффри - двухлетнего карапуза - только что крестили: на
фотографии видно мокрое пятнышко у него в волосах. Руфь, в белом пальто,
присела на корточки на пожухлой траве лужайки перед их домом между Чарли и
Джоффри - у обоих вялые, по-зимнему бледные лица, оба скованные и
нескладные, в одинаковых серых коротких штанишках, галстуках ?бабочкой? и
синих курточках. Джоанна, которой в ту пору было семь лет, стоит позади
матери в зеленом беретике, застенчиво щурясь в свете молодого весеннего
солнца. Руфь глядит вверх и лукаво улыбается; солнечные блики нахально лежат
у нее на коленях, на ней шляпка, кокетливо сдвинутая набекрень. Шляпку эту
она заняла у Линды Коллинз. Под наигранной веселостью чувствуются усталость
и напряжение. Накануне Конанты вернулись домой с вечеринки у Матиасов в два
часа ночи. Над головой Руфи, у плеча Джоанны, расплывшейся желтой бабочкой
или нарождающейся звездой торчит первый в этом году крокус. Цветок рано
распустился в тепле, отражающемся от белых досок дома, и Джерри так нацелил
объектив, чтобы и он вошел в кадр.
левом углу. Здесь не запечатлено лишь то, как Джоанна в высокой белой
индепендентской церкви, когда родители вернулись на свои места, протянула
руку и нерешительно дотронулась до мокрого пятнышка на голове брата. Или как
Руфь, решив вздремнуть в тот день после обеда, пока Джерри ходил с детишками
на пляж, вдруг расплакалась при мысли, что предала отца и перечеркнула себя
как личность.
Джерри Конантом из Огайо и вышла за него замуж, религия ни для нее, ни для
него не имела значения. Оба они посещали художественную школу в Филадельфии
и были наивно и всецело поглощены культом точного цвета, живой линии. Они
поклонялись молчаливым богам храма-музея, парившего над городом. Когда они
впервые увидели друг друга обнаженными, у обоих было такое чувство, точно
каждый открыл для себя новое произведение искусства, и в их браке
сохранилась эта извращенная остраненность, в которой было больше взаимного
восхищения, чем взаимного обладания. Каждый восхищался талантом другого.
Руфь, хотя у нее никогда не ладилось с перспективой и было довольно смутное
представление о форме, так что даже бутылка и горшочек в ее натюрмортах
отличались мягкостью, присущей растениям, обладала редким даром цвета. Ее
полотна были удивительно смелыми. Желтый кадмий нахально плясал на ее
грушах; небо у нее было ровное, густо-синее и тем не менее воздушное, а тени
- цвета, не имеющего названия, просто тени, обретшие жизнь, пройдя через
мозг. Тем не менее правда жизни проглядывала из хаоса ее твердых, четких
мазков, созданного без особых стараний, но и не по небрежности. Этот ее дар
показался Джерри удивительным, потому что его собственный талант был иным.
Его отличала четкость линий, тщательность вырисовки. Каждый предмет, за
изображение которого он брался, выглядел у него как бы пробужденным к жизни
призраком, где изгибы линий и тщательно ?проработанная? деталь заменяли
безмятежную плотность материи. Хотя он много работал над цветом, пытаясь,
перенять у Руфи присущую ей от природы экспрессию, его картины, несмотря на
всю энергичность письма, рядом с ее полотнами неизбежно оказывались либо по
ту, либо по другую сторону тонкой черты, отделяющей яркие тона от грязных. В
последний год обучения в художественной школе их мольберты всегда стояли
рядом. И тот, кто смотрел на их работы тогда, вполне мог прийти к выводу, -
как приходили сами они, - что вдвоем они обладают всем, что нужно художнику.
положившись на эстетику. Но вот художественная школа осталась позади, и
Джерри стал не очень преуспевающим художником-карикатуристом, потом весьма
преуспевающим мультипликатором в телевизионной рекламе, а Руфь - женой и
матерью, слишком занятой хозяйством, чтобы достать ящик с красками и взять в