раньше времени. Прими жизнь в свои объятия. Люби многих мужчин, перед тем
как придется умереть. Это пляжное отродье - только начало. Отправляйся в
Европу. Стань оперной певицей.
упомянул ее любовника.
Сан-Паулу? Не случилось ли чего-нибудь дурного с тем пареньком, которого я
столь распутно пригласила в наш общий дом? Ах, как мне не хватает нашей
квартиры, дядя. Бразилиа - это ад, только в аду, наверное, не так скучно.
Этот город бросили на раскаленное плоскогорье, будто яйцо на сковородку.
после многолетней погони за наслаждениями, становилось торжественным.
сорта; это чудовищно уродливая демонстрация наших тщетных попыток
превратить Бразилию в промышленную державу, подобную стране бездушных
хамов к северу от экватора. Наша земля, когда-то такая зеленая и
очаровательная - настоящий рай, - становится беспредельно уродливой,
Изабель. Я нисколько не сожалею о том, что мне недолго осталось наблюдать
это.
по-чахоточному закашлялся; хотя дяде было едва за сорок, он и в самом деле
выглядел слегка потрепанным; Изабель впервые заметила, что обшлага его
кремовых брюк засалились, а на рукаве пиджака не хватает пуговицы.
Начинало сказываться отсутствие жены.
Донашиану ее отец выглядел еще более мелким и уродливым, похожим на
безжалостного и бесцельно деловитого гнома. Тем не менее в братьях было
много общего и они часто дружески шептались после обеда в библиотеке за
рюмочкой бренди или высокими бокалами шоппа, пока Изабель листала альбом с
репродукциями картин периода катраченто, населенных застывшими мадоннами и
сморщенными младенцами Иисусами с маленькими пиписьками - какими же
нудными и черствыми были изучаемые ее дисциплины, насколько действительно
"прошедшими" они казались по сравнению с тем, что чувствовала она, когда
была с Тристаном; или слушала Шику Бюарка, который тайком протаскивал в
своих лирических песнях намеки на революцию, направленную против военных
правителей; или когда смотрела по телевизору мыльные оперы, в которых
актеры и актрисы играли ее сверстников. Это было _настоящее_ время,
взбудораженное будущим, смутным временем беспредельных возможностей. Она с
любопытством наблюдала за дядей и отцом, спрашивая себя, могли ли они
когда-нибудь заставить женщину испытать то же, что довелось ей испытать с
Тристаном. Это казалось невозможным, и все же случались мгновения, когда
двое мужчин вдруг разражались хохотом, и это тайное веселье, доступное
только им одним, трещиной уходило в прошлое, в глубины их общего детства,
и тогда она осознавала мужские качества братьев, их совместный почтенный
заговор.
отец, тоже собиравшийся в Боготу на четырехдневную конференцию по
экономике, пригласил Изабель в кабинет. Немного смущаясь, он предложил ей
на выбор бренди, белое вино, сок или таб.
сладковатой вонью перебродившего сахарного тростника и острым запахом
женщины.
бутылки прекратило свои булькающие речи, он прочистил собственное горло и
сказал:
удобно было читать, и в колеблющихся тенях большой лоб отца больше нависал
вперед.
существует чрезвычайная привязанность и близость.
путешествиях, дядя занял твое место.
остается лишь запоздало просить у тебя прощения. Что я могу сказать в свое
оправдание? Разве лишь то, что твое присутствие причиняло мне боль,
напоминая о твоей матери и о моей страсти к продолжению рода, которая
привела к ее трагической гибели.
ситуации есть свои психологические преимущества. Ведь я не могла
разочароваться в тебе. Каждый твой мимолетный визит в Рио, каждая неделя
каникул, которую мы проводили вместе в Петрополисе, Патагонии или на
Майами-Бич, были для меня разновидностью волшебства, будь ты более
доступен, волшебство это скоро бы поизносилось. Детям нужно чувствовать
себя привязанными, но им важно, к кому они ее испытывают. Тетя Луна
относилась ко мне по-дружески, когда ее не отвлекала светская жизнь или не
доводила до безумия очередная суровая диета, а кроме нее, всегда
находились горничные, кухарки, монахини в школе, и все они готовы были
приласкать меня, улыбнуться, сказать доброе слово. Я чувствовала, что все
видят во мне драгоценного и любимого ребенка. Где-то на заднем плане,
подобно мощной крепостной стене, всегда стояла твоя, папа, высокая
репутация.
кожа под его глазами, пронизанная тонкой сеткой вен, дергалась, как
дыхательная мембрана лягушки.
поскорее стать взрослыми.
откровенно, хоть я и не завоевал твоего доверия. Не злоупотреблял ли мой
брат когда-либо той близостью, которая возникла между вами из-за смерти
твоей матери и моего честолюбия? Я хочу спросить, не пытался ли он, - отец
снова заколебался, и лицо его смутно затрепетало в тени, - перешагнуть
границы чисто родственных отношений... в физическом плане?
ее воспитание и половое созревание, что вызвала у Изабель тошноту. Она
покраснела, и розовая дымка заволокла детали ее детства, оставив перед
мысленным взором только квартиру в Рио, вид из ее окон на другие жилые
дома и искрящуюся полоску океана вдали. Она так давно не виделась с теми,
кто жил вместе с нею в этой квартире.
переводя дыхание, - и объятия его становились постепенно все более
церемонными и осторожными, по мере моего... взросления. Временами он
заходил ко мне в комнату, чтобы поцеловать на ночь, хотя больше не
приносил с собой книжки про Бабара и Тентена, чтобы почитать мне вслух,
как раньше, когда я была ребенком, - он читал их так выразительно и живо!
Дядя просто усаживался на стул рядом с моей кроватью и молча сидел. Он
выглядел усталым, и иногда я чувствовала, что, какой бы маленькой девочкой
ни была, даю ему нечто такое, чего не могла ему дать тетя Луна, хотя я и
ничего не делала. Потом они разошлись, и дядя стал исчезать из дома,
иногда даже на несколько ночей, а меня отправили в школу к монахиням, и мы
стали встречаться реже, да и чувствовали себя не так спокойно, как раньше.
Да, я любила его, а он - меня, но, по-моему, ты, отец, недооцениваешь
кровь Леме, если можешь себе представить, будто твой брат способен перейти
границы дозволенного. С абсолютной честностью он выполнял по отношению ко
мне обязанности опекуна, навязанные, между прочим, твоими честолюбием и
расстроенными чувствами.
тему, Изабель почувствовала трепет, вспоминая детство, какие-то
прикосновения, щекотку или волнение, которые память не разрешала ей
вспомнить пережитое. Как страшно, подумала она, что человек не может
просто расти и расширять свой опыт, а непременно должен утрачивать себя
прежнего. Мы движемся во мрак, и мрак смыкается за нашей спиной.
более бесформенным и скользким, когда он взглянул на свою дочь
серо-голубыми глазами. Изабель не могла знать, что он думал о некоей
рапариге [проститутке], о чернокожей девушке, которая занималась сексом за
деньги и любила кашасу, о девушке с маленькой овальной головкой и стройным
бесстыдным телом, которой он болел хронически в веселые времена Рио до
своей женитьбы. Когда она забеременела, было невозможно установить, кто из
множества мужчин стал отцом ее ребенка. Перед родами она исчезла из его
жизни, и теперь он смотрел на Изабель и спрашивал себя, нет ли где-нибудь
в Бразилии брата его дочери с такими же серыми глазами, в жилах которого
бесцельно течет гордая кровь Леме.