Чтение 15–й страницы книги ~Комедианты~

- Мадам, к сожалению, больна. Она вас ожидает?

Из бассейна появилась молодая американская пара. Оба были в купальных
халатах. Мужчина обнимал женщину за плечи.

- Эй, Марсель, - сказал он, - парочку ваших особых.

- Жозеф! - крикнул негр. - Два ромовых пунша для мистера Нельсона.

И он снова вопросительно обернулся ко мне.

- Скажите ей, - сказал я, - что к ней мистер Браун.

- Мистер Браун?

- Да.

- Я посмотрю, проснулась ли она. - Он помялся: - Вы приехали из Англии?

- Да.

Из бара вышел Жозеф - он нес ромовые пунши. Тогда он еще не хромал.

- Мистер Браун из Англии? - переспросил Марсель.

- Да, мистер Браун из Англии.

Он нехотя пошел наверх. Сидевшие на веранде разглядывали меня с
любопытством, за исключением молодых американцев - те самозабвенно
передавали изо рта в рот вишни. Солнце собиралось садиться за огромным
горбом Кенскоффа.

Пьер Малыш спросил:

- Вы приехали из Англии?

- Да.

- Из Лондона?

- Да.

- В Лондоне очень холодно?

Все это напоминало допрос в тайной полиции, но в те дни здесь не было
тайной полиции.

- Когда я уезжал, шел дождь.

- Как вам нравится здесь, мистер Браун?

- Я здесь всего два часа.

На следующий день мне стало понятно его любопытство: он поместил
заметку обо мне в светской хронике местной газеты.

- Ты стала хорошо плавать на спине, - сказал своей спутнице американец.

- Ох, птенчик, правда?

- Честное слово, золотко.

На ступеньки веранды поднялся негр, протягивая две уродливые статуэтки
из дерева. Никто не обращал на него внимания, и он молча стоял, предлагая
свои изделия. Я даже не заметил, как он ушел.

- Жозеф, а что сегодня на ужин? - спросила молодая американка.

Какой-то человек прошелся по веранде с гитарой в руках. Он присел за
столик недалеко от молодой пары и начал играть.

На него тоже никто не обращал внимания. Я почувствовал себя неловко. Я
ожидал более теплого приема в материнском доме.

Высокий пожилой негр с римским профилем, почерневшим от сажи больших
городов, и волосами, припудренными каменной пылью, спустился по лестнице в
сопровождении Марселя. Он спросил:

- Вы мистер Браун?

- Да.

- Я доктор Мажио. Зайдемте, пожалуйста, на минуточку в бар.

Мы вошли в бар. Жозеф смешивал новую порцию ромовых пуншей для Пьера
Малыша и его компании. В дверь просунулась голова повара в белом колпаке,
но при виде доктора Мажио спряталась снова. Хорошенькая горничная-мулатка
с кипой белых скатертей в руках перестала болтать с Жозефом и пошла на
веранду накрывать столики.

- Вы сын Madame la Comtesse? - спросил доктор Мажио.

- Да.

Мне казалось, что, с тех пор как я приехал, я только и делаю, что
отвечаю на вопросы.

- Вашей матери, конечно, не терпится вас увидеть, но я счел необходимым
сначала кое о чем вас предупредить. Всякое волнение для нее пагубно. Прошу
вас, когда вы с ней увидитесь, будьте очень осторожны. Не слишком
проявляйте свои чувства.

Я улыбнулся.

- Мы никогда особенно не проявляли своих чувств. А что с ней, доктор?

- У нее был второй crise cardiaque [сердечный приступ (фр.)].
Удивительно, как она осталась жива. Она необыкновенная женщина!

- Быть может... стоило бы пригласить кого-нибудь еще...

- Не беспокойтесь, мистер Браун. Сердечные заболевания - моя
специальность. Вы вряд ли найдете более знающего врача ближе, чем в
Нью-Йорке. Сомневаюсь, что вы найдете его и там. - Он не хвастал, а просто
объяснял положение дел; доктор, очевидно, привык, что белые ему не
доверяют. - Я учился у Шардена в Париже, - сказал он.

- И надежды нет?

- Она вряд ли перенесет еще один приступ. Спокойной ночи, мистер Браун.
Не сидите у нее слишком долго. Рад, что вы сумели приехать. Я боялся, что
ей не за кем послать.

- Она, в общем, за мной и не посылала.

- Как-нибудь, надеюсь, мы с вами вместе поужинаем. Я ведь знаю вашу
мать много лет. И глубоко ее уважаю... - Он отвесил мне легкий поклон,
словно римский император, дающий понять, что аудиенция окончена. Но в его
манере не было ни капли высокомерия. Он просто знал себе цену. - Спокойной
ночи, Марсель.

Марселю он не поклонился. Я заметил, что даже Пьер Малыш дал ему
спокойно пройти, не решаясь докучать ему вопросами. Мне стало стыдно, что
я предложил такому значительному человеку пригласить консультанта.

- Прошу вас подняться наверх, мистер Браун, - сказал Марсель.

Я пошел за ним. Стены были увешаны картинами гаитянских художников:
фигуры в деревянных позах на пронзительно ярком фоне; петушиный бой;
местный религиозный обряд; черные тучи над Кенскоффом, банановые деревья в
грозово-зеленой гамме, синие копья сахарного тростника, золотой маис.
Марсель отворил дверь, я вошел, и прежде всего мне бросились в глаза
распущенные волосы матери на подушке - такого гаитянско-красного цвета,
какого никогда не бывает в природе. Они пышно рассыпались по огромной
двуспальной кровати.

- Милый, вот хорошо, что ты заглянул! - сказала мать, будто я заехал
навестить ее из другой части города. Я поцеловал ее в широкий лоб, похожий
на выбеленную стену, и немножко мела осталось у меня на губах. Я
чувствовал на себе взгляд Марселя. - Ну, как там в Англии? - спросила она
таким тоном, будто спрашивала о не очень любимой невестке.

- Когда я уезжал, шел дождь.

- Твой отец терпеть не мог свой родной климат, - заметила она.

Никто не дал бы ей даже пятидесяти, и я не заметил бы, что она больна,
если бы не стянутая кожа вокруг рта; много лет спустя я увидел такой же
впалый рот у коммивояжера на "Медее".

- Марсель, подай моему сыну стул.

Он нехотя пододвинул мне от стены стул, но, сев, я оказался так же
далеко от матери, как и раньше, - уж очень широка была кровать, бесстыжая
кровать, сделанная только для одной-единственной цели, с позолоченным
подножием в вычурных завитушках; эта кровать больше подходила какой-нибудь
куртизанке из исторического романа, чем умирающей старухе. Я ее спросил:

- Мама, а граф на самом деле существует?

Она заговорщически улыбнулась.

- Все в прошлом, - сказала она, и я так и не понял, хотела ли она этой
фразой отдать ему посмертную дань. - Марсель, - продолжала она, -
глупенький, ты можешь спокойно оставить нас вдвоем. Я же тебе говорила.
Это мой сын. - Когда дверь за Марселем закрылась, она сказала с некоторым
самодовольством: - Он до смешного ревнив.

- А кто он такой?

- Помогает мне управлять отелем.

- Это случайно не граф?

- Mechant [злюка (фр.)], - по привычке бросила она. Она и вправду
переняла от этой кровати - а может быть, от графа? - небрежный,
многоопытный тон кокетки восемнадцатого века.

- А с какой стати ему тебя ревновать?

- Может, он думает, что ты вовсе мне не сын?

- Ты хочешь сказать, что он твой любовник?

И я подумал, что бы сказал мой неведомый отец, чья фамилия - как мне
говорили - была Браун, о своем черном преемнике.

- Чему ты смеешься, милый?

- Ты - замечательная женщина, мама.

- Под конец жизни мне немножко повезло.

- Это ты о Марселе?

- Да нет! Он славный мальчик, и все. Я говорю о гостинице. Ведь это -
мое единственное имущество за всю жизнь. Она мне принадлежит целиком. И не
заложена. Даже за мебель все выплачено.

- А картины?

- Они, конечно, висят для продажи. Я их беру на комиссию.

- Ты купила ее на деньги графа?..

- Да нет же, ничего подобного. От графа я не получила ничего, кроме
титула, да и его я не проверяла по Готскому альманаху, так что не знаю,
существует ли он вообще. Нет, тут мне просто-напросто привалило счастье.
Некий мсье Дешо тут, в Порт-о-Пренсе, очень огорчался, что платит большие
налоги, а так как я в то время работала у него секретаршей, я разрешила
ему перевести гостиницу на мое имя. Конечно, мы составили завещание, где
моим наследником на гостиницу я назвала его, а так как мне было за
шестьдесят, а ему только тридцать пять, сделка казалась ему верной.

- Он тебе доверял?

- И правильно делал, милый. Но он зря вздумал гонять на спортивном
"мерседесе" по здешним дорогам. Счастье еще, что больше не было жертв.

- И ты стала владелицей его имущества?

- Он был бы очень доволен, если бы это знал. Ах, милый, ты и не