смутное, тихое и таинственное желание слиться с ним. Легкая, стыдливая и
светлая мысль скользнула вперед и осветила, как солнце, это грядущее слияние
се богатого тела с тем странным и мечтательно прекрасным, что было в его
душе. Предчувствие бесконечного счастья неудержимой волной нахлынуло на нее
умилением и истомой.
чуть-чуть, точно хрустнула, пошевелилась внизу у ее колен.
проговорила Марья Николаевна.
Ведь это такое счастье чувствовать в себе такую красоту, чувствовать ту
радость, которую доставляешь всем!
и опираясь затылком о холодный твердый косяк окна.
какое это богатство и радость женская молодость и красота. Они относятся к
ней грубо, небрежно... Если бы они понимали, они бы всю силу употребили, все
лучшие силы своей души, чтобы не было горя, ничего грубого, жестокого и
злого вокруг нее. И как бы это облагородило, осветило их жизнь, как было бы
легко работать и ждать!
вышел. Слышно было, как Шишмарев резко, точно торгуясь, говорил ему:
просила привести тебя сейчас поговорить.
притянула к себе.
Темные, решительные, полные неестественного подъема и восторга.
замуж за Ваню!
молча и нежно поцеловала Соню в высокий холодный лоб с гладко причесанными,
легкими как воздух, волосами.
отозвалась Марья Николаевна, и встала, поправляя волосы. В ней было
решительное, спокойное и полное чувство.
красивое, жесткое и немного бледное лицо Молочаева, упорно, прямо
смотревшего на нее. Она отвернулась с досадой и сожалением.
расплывалась у нее в глазах. Потом она встала, судорожно вздохнула,
отвернула легонький рукав платья и изо всей силы укусила свою бледную
тоненькую руку. На бледной тонкой коже выступили два ряда белых пятен. Соня
долго и упрямо смотрела, как белые пятнышки быстро наливались кровью и
образовался маленький багровый венчик.
XV
улеглась, было тихо и хорошо. Ланде один шел с урока, опустив голову, и
думал:
послать Васе... Только он сердиться будет!.."
обрадовался.
черневшего темной пустотой, сидела мать Ланде. Скорбь и одиночество были в
ее чуть видной, расплывающейся в темноте комнаты, фигуре - старой и унылой.
Ланде узнал ее еще издали, и сердце его больно сжалось. Он видел ее в первый
раз после того, как она сказала, что не желает знать его до тех пор, пока он
не переменит своих дурацких взглядов на жизнь. Когда она кричала это
пронзительным, чужим голосом, Ланде было больно и неприятно смотреть на нее.
Он ушел от нее с великой скорбью и с каким-то испугом, и все ему чудилось,
что кричит не она, а кто-то другой, внутри ее, злой и мелкий. И после этого
он боялся идти к ней, ему казалось, что она опять будет кричать не своим
голосом и что от этого ей самой будет мучительно и страшно.
переполнилось светлой нежностью и жгучей жалостью. Ланде перепрыгнул канаву
и, вскочив на карниз, молча обнял мать. И она не сказала ни слова, только
радостно заплакала и стала целовать его голову, прижимать ее к мягкой
старческой груди и мочить теплыми слезами его лицо.
нежности и радости руку.
дорогой всхлипывающий голос.
хорошо, тепло и казалось, что больше ничего, кроме этой тихой, сладкой любви
и ласки не нужно ему во всем свете.
соскочил на тротуар.
спросил:
напряженно смотрел перед собой.
самого себя спросил он.
кем не ссоритесь, никому не мешаете, никогда... А вот я хотел сказать
именно, что вы мне мешаете! - с усилием, но со все возрастающей злобой
сказал он.
раздражал Молочаева каким-то смутным стыдом.
Отлично вы знаете, о чем я говорю!
право, не хотел...
Молочаева и завертела, как щепку.
и громче заговорил он, размахивая перед лицом Ланде ручкой хлыста, - что...
если вы станете у меня на дороге, я вас... как тряпку сброшу!.. - Молочаев
задохнулся, быстро повернулся и пошел прочь.
XVI
сказочные огненные цветы, неподвижно пламенели разноцветные пятна фонарей.
Играла военная музыка. И медные звуки ее наполняли зеленую тьму крутящимися
в диком танце звонкими призраками. Они отдавались под деревьями и в самом
конце сада, отдельные, звонкие, торопливо проносились по темным пустым
аллеям, догоняя друг друга, то в воющей металлической тоске, то в
бешено-резком веселье. Людей было мало, и в длинных аллеях было пусто, и
казалось, что неподвижные огненные цветы освещают дорогу только одиноким
звукам, невидимо несущимся мимо.
проще и спокойнее. Музыка здесь гремела так близко, что в ее оглушительном
реве не было слышно ничего, кроме шума. Огни сливались в яркий желтый свет.
Толпа ходила тесно, со смехом, говором и пестротою. Пахло пудрой,
стеариновой гарью и духами.
отпускала его от себя. В его присутствии ей было так просто, ясно и тихо и
ей казалось, что она любит его нежно и спокойно. Ланде всегда говорил без
умолку, тихо и хорошо, и никогда не видно было в нем желания и страсти. И
она никогда не заговаривала с ним о любви, но в глубине ее души, где-то
внутри роскошного, сильного тела тихо и смущенно тлело томительно сладкое
ожидание чего-то светлого и прекрасного. И в глазах ее, когда она смотрела
на Ланде, видно было это кристально чистое, покорное и радостное чувство.
напоминая грубо и сильно ту страшную и жгучую ночь; а потом, когда она
пугливо отшатнулась от него, он стал грозить своим отъездом, и в самом деле
уехал куда-то. Она вздохнула тогда свободнее, но, когда узнала, что он