трехзвездочный за встречу, трижды повторили, спели хором:
"Едем мы, друзья, в дальние края, будем новоселами и ты, и
я", раздобыли "Старки", "Московской" и "Столичной" и,
разгорячившись, принялись знакомиться на ощупь, на
гормональном уровне. Бежали за окном столбы, стучали мерно и
занудливо колеса, стонали от прилива чувств умелые и
+ a*."k% доярки. Двое суток пролетели как сладкий сон, на
третий день ближе к вечеру поезд прибыл в Москву. На вокзале
Хорст п"рекомпостировал билет, и скоро комфортабельный
экспресс уже мчал его в северную столицу.
учебке: благоустроенная казарма, натертые полы, фаянсовая,
блистающая чистотой шеренга унитазов. А еще - хромовые
сапоги с накатом, красная, называемая презрительно
"селедкой", рыба по субботам, слоеные, по шесть копеек,
язычки у хлебореза - хоть жопой ешь. Борщ, подлива с кусками
мяса, вареные яйца со сливочным маслом и белым хлебом.
Компот в большой эмалированной кружке с цветочками...
батальон. Попал Андрон во вторую роту к старшему лейтенанту
Сотникову, командиру строгому и справедливому, прозванному
подчиненными Шнобелем. И верно - скомандует построение,
пройдется хищно вдоль замерших шеренг да и поведет по-
звериному носом.
почуяли?
иному - с тонкой интеллигентностью и неприкрытым чувством
юмора:
с падшими женщинами не общаться. Поясняю для дураков: не
глушить, что горит, и не е...сти, что шевелится!
что он, что старлей Сотников держались одинаково - на
полусогнутых, верней, по стойке "смирно". Не потому ли
вторая рота неизменно числилась в передовых - в войсках ведь
главное подход и отход от начальства. Только передовая-то
она передовая, но ведь и на солнце бывают пятна. Ложкой
дегтя в бочке меда второй роты был третий взвод. Он так
прямо и назывался - "отстойником". В него со всего полка
собирали залетчиков, блатников, лиц с высшим образованием,
большей частью художников - неотвратимое, но необходимое
зло, - отсосников всех мастей и разгильдяев. А командовал
сей бандой потенциальных дезертиров вечный лейтенант Грин,
высокий, жилистый и угрюмый, всегда коротко остриженный,
чтобы не курчавились смоляные кудри. Почему вечный? Да
потому что ниже - некуда, младших лейтенантов в войсках не
культивируют, а выше уже никак. Да собственно и не Грин он
был совсем - Гринберг, но из соображений этических
прикрывался служебным псевдонимом.
капитаном, в роте у него служил боец, рядовой Ровинский,
скромный гравер из Гатчины. Бог знает, чем сей гравер
занимался, но только денег у него было как грязи, и дабы
служилось лучше, он предоставил в полное командирское
распоряжение свою машину. Новенькие с иголочки "Жигули"
.$(-- $f b.) модели. Цвета "коррида". И Гринберг покатил с
ветерком - ни доверенности, ни опыта, ни царя в башке.
Только милицейская форма, двести пятьдесят "Столичной" и
древние, полученные еще в училище права. Была еще, правда,
дама, блондинка, тесно прижимающаяся к плечу. Рулил недолго,
не разъехался со столбом. Отправил блондинку в больницу,
"Жигули" цвета "коррида" на свалку, а подъехавшим гаишникам
заехал в глаз с криками: "Смирно, азохенвей! Я из Моссада!"
Гринберга на следующий день в сером здании неподалеку от
Невы. - Интересно, интересно. Чрезвычайно интересно..."
командиром взвода. Того самого, третьего. А тем временем
Ровинский ушел на дембель, но не с концами - вернулся с
полудюжиной дружков, с улыбочкой напомнил о деньгах:
"Евгений Додикович, отдай лучше сам".
старший лейтенант Грин, закручинился - где же денег-то
взять? Неужели все, хана, писец, амба?
докладывает ему сержант, мол, товарищ старший лейтенант, мы
тут такое нашли, просто чудо, пещера Аладдина. Гринберг
проверил - и верно чудо, только не пещера Аладдина, а
подсобка магазина, с гнилым, провалившимся от старости
полом. Приподнял доску, посветил фонариком - а внутри гора
верблюжьих одеял, цветастых, дефицитных...
в УАЗы, доставили на квартиру Гринберга и вскоре заботами
его супруги благополучно обратили в проклятый металл.
Евгений Додикович обрел душевное спокойствие. Правда,
ненадолго. Кражу своего добра государство не прощает никому.
Повязали всех, а крайним, как всегда, оказался Гринберг.
Теперь уже беспартийный лейтенант.
рядовым стрелком-патрульным во второе отделение. Ничего,
пообтерся, приспособился, человек привыкает ко всему.
Тяжелый понедельник с вояжем в Васкелово, баня во вторник, в
воскресенье, если очень повезет, шестичасовое увольнение в
город. Все остальное время - служение родине. Большей частью
патрульно-постовое, иногда охрана важных шишек, редко -
обеспечение правопорядка на общественных мероприятиях.
Ненавистный командир Скобкин превратился из лихого
замкомвзвода в обыкновенного сержанта, номер которого
шестнадцатый. Ничего, жить можно.
было, неуставные отношения глушили на корню. Правда,
процветало стукачество, но тут уж все зависит от самого себя
- держи язык за зубами, не верь никому и почаще оглядывайся,
словно летчик-истребитель. Андрон так и делал, молчал,
держался на расстоянии, помнил как "Отче наш": человеку дано
два уха и только один рот. Вс" больше слушал, набирался
опыта, внимал с почтением ветеранам.
солдатской. Раскатывали себе на черных "Волгах", жили
m*(/ & ,(, с комфортом, в кубриках, не страшась начальства и
расстояния, умудрялись ездить с барышнями в Таллин. С
песнями, под вой сирен. Служебные удостоверения светили где
надо и где не надо. Вот и довыпендривались... Теперь -
поносные УАЗы, казарма, строй, никаких там барышень.
решительные меры - гонки в 03 К, плац, физо и служба,
служба, служба. Только помогало мало, откормленные красной
рыбой эсэмчеэновцы трахали все, что шевелится. Так рядовой
Семенов из автороты сожительствовал стоя с активисткой ДНД,
в каптерке у художников нашли использованный презерватив и
женские трусы, а старослужащий сержант Завьялов конкретно
намотал на болт, не доложил начальству и тайно самолечился
перманганатом калия. Снят с должности, определен в госпиталь
и разжалован в рядовые - чтобы другим неповадно было.
прекрасной незнакомки, увиденной однажды на белогорских
танцах. Вот она сбрасывает свое белое платье, кладет ему на
плечи руки, и они проваливаются в блаженное, невыразимое
словами небытие. Не остается ничего, кроме губ, впиваюшихся
в губы, упругих бедер, трущихся о бедра, двух трепещущих,
слившихся в одно, судорожно сплетенных тел. Бьется в
сладостной агонии незнакомка, разметала по подушке рыжие
волосы, стройные, с шелковистой кожей ноги ее опираются
икрами о плечи Андрона. А он, изнемогая от счастья, из
последних сил длит до бесконечности конвульсии любви.
Остановись, мгновенье, ты прекрасно! И вдруг откуда-то
издалека, из душной темноты казармы доносится крик
дневального: "Рота! Подъем! Тревога "Буря"!"
ружпарка, дикая ругань, крики, мат, топот солдатских сапог.
Надо вскакивать, мотать портянки, бежать куда-то в
неизвестность в противогазе с автоматом. Скрипя зубами, со
слезой по ноге. А рыжеволосая фея, как всегда, остается там,
в радужном, несбыточном сне, желанная, прекрасная и
загадочная.
Роллинс Джеймс
Акунин Борис
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Каргалов Вадим
Витковский Евгений