солодовник.
должно, ему любопытно послушать - правда, пастух?
давних пор только и мечтал об этом. Нет, правда, сколько же вам может быть
лет, друг солодовник?
взгляд в самую глубину зольника, заговорил с такой необыкновенной
медлительностью, какая оправдывается только в тех случаях, когда слушатели,
предвкушая услышать что-то исключительно важное, готовы простить рассказчику
любые чудачества, лишь бы он рассказал все до конца.
памяти да вспомнить места, где я жил, может, оно к тому и придет. В Верхних
Запрудах, вон там (он кивнул на север), я жил сызмальства до одиннадцати
годов, потом семь лет в Кингсбери жил (он кивнул на восток), там я на
солодовника и научился. Оттуда подался в Норкомб и там двадцать два года в
солодовне работал и еще двадцать два года брюкву копал да хлеб убирал. Тебя,
верно, и в помине не было, мастер Оук, а я уж этот Норкомб как свои пять
знал. (Оук предупредительно улыбнулся, чтобы показать, что он охотно этому
верит.) Потом четыре года солодовничал в Дерновере и четыре года брюкву
копал; потом до четырнадцати раз по одиннадцати месяцев на мельничном пруду
в Сен-Джуде работал (кивок на северо-северо-запад). Старик Туилс не хотел
нанимать меня больше чем на одиннадцать месяцев, чтобы я, чего доброго, не
свалился на попечение прихода, ежели я, не дай бог, калекой стану. Потом еще
три года в Меллстоке работал и вот здесь, почитай, тридцать один год на
сретенье будет. Сколько же оно всего выходит?
до сих пор сидел незаметно в уголке и не подавал голоса, но, как видно,
хорошо считал в уме.
летом, а солод зимой варили в те же годы, а вы их по два раза считаете.
молчишь? Ты, верно, скоро уж скажешь, какие там его годы, и говорить-то не
стоит.
вместе с тем непререкаемым тоном заявил Джан Когген. - Все это знают, и что
вам от природы этакое замечательное здоровье и могучесть даны, что вы
столькие годы на свете живете, правда, добрые люди?
снисходительно пошутил над своим долголетием, сказав, что кружка, из которой
они пили, еще на три года постарше его.
его блузы, высунулся кончик флейты, и Генери Фрей воскликнул:
этакую большую свирель?
стряслась, люди добрые, туго мне пришлось, вот нужда и заставила. Не всегда
я таким бедняком был.
плюньте. Когда-нибудь и ваше время придет. А вот ежели бы вы нам поиграли,
мы были бы вам премного обязаны. Только, может, вы очень устали?
- посетовал Джан Когген. - А правда, сыграйте нам, мастер Оук.
флейту. - Инструмент-то у меня не бог весть какой. Но я с удовольствием, уж
как сумею, так и сыграю.
мелодию, и под конец так воодушевился, что в задорных местах поводил
плечами, раскачиваясь всем туловищем и отбивая такт ногой.
заметил недавно женившийся молодой парень, личность настолько
непримечательная, что его знали только как мужа Сьюзен Толл. - У меня бы
нипочем так не получилось, уменья нет.
такой пастух у нас будет, - сказал понизив голос Джозеф Пурграс. - Надо бога
благодарить, что он никаких срамных песен не играет, а все такие веселые да
приятные; потому как для бога все едино, он мог бы его не таким, какой он
есть, сотворить, а мерзким, распутным человеком, нечестивцем. Ведь вот оно
что! Нам за своих жен и дочерей радоваться должно, бога благодарить.
Марк Кларк, нимало не смущаясь тем, что из всего сказанного Джозефом до него
дошло от силы два-три слова.
времена пришли такие, что зло процветает и обмануться можно в любом
человеке, будь он приличный с виду, в белой крахмальной рубашке, начисто
выбрит или какой-нибудь бродяга в лохмотьях, промышляющий у заставы.
приглядываясь затуманенным взором к Габриэлю, который начал играть что-то
новое. - Только вы в свою флейту задули, я тут же и признал, - значит, вы и
есть тот самый человек, который в Кэстербридже играл, вот и губы у вас так
же были выпячены, и глаза, как у удавленника, вытаращены, точь-в-точь как
сейчас.
этаким пугалом, - заметил мистер Марк Кларк, также окидывая критическим оком
лицо Габриэля, который в это время, весь напружившись, со страшной гримасой,
подергивая головой и плечами, наяривал хоровую песенку из "Тетушки Дэрдин".
наружность судит, - тихонько сказал Габриэлю Джозеф Пурграс.
- вы, пастух, очень красивый мужчина.
молодого человека сказал Оук и тут же решил про себя, что ни за что никогда
не будет играть при Батшебе, проявляя в этом решении такую осмотрительность,
какую могла бы проявить разве что сама породившая ее богиня мудрости
Минерва.
вступая в разговор, сказал старик солодовник, явно недовольный тем, что речь
идет не о нем, - так о нас такая молва шла, что красивее нас парочки в
округе нет, так все и говорили.
чей-то голос, проникнутый такой искренней убежденностью, с какой человек
высказывается о чем-то само собой разумеющемся, очевидном. Голос принадлежал
старику, сидевшему сзади, который то и дело старался ввернуть какое-нибудь
ядовитое словцо и, присоединяясь иногда к общему смеху, пытался хихиканьем
скрыть свое раздражение и зависть.
молодой, недавно женившийся парень, который до этого только один раз и
открыл рот. - Мне надо идти, а когда музыка играет, меня точно проволока
держит. А если я уйду да подумаю дорогой, что здесь музыка играет, а меня
нет, я совсем расстроюсь.
всегда чуть ли не последним уходил.
моя обязанность... сами понимаете. - Малый от смущения замялся.
ли? - подмигнул Когген.
всем своим видом давая понять, что он все такой же, как был, и нисколько на
шутки не сердится.
который предложил ему у себя жилье. Но не прошло и нескольких минут -
остальные тоже поднялись и уже собирались расходиться, - как вдруг в
солодовню ворвался запыхавшийся Генери Фрей.
пространство и случайно наткнулся на физиономию Джозефа Пурграса.
Джозеф.
Кларк.
малость погодя опять вышла, как всегда, на ночь поглядеть, все ли в порядке,
и видит: он по лестнице из амбара крадется с полным мешком ячменя. Она в
него, как кошка, вцепилась, - она ведь такая, бедовая, - ну это, конечно,
промеж нас?
из амбара вынес. Это после того, как она ему обещала, что в суд на него не
подаст. Ну, она тут же его взашей и выгнала. А теперь спрашивается, кто же у
Акунин Борис
Орлов Алекс
Конан-Дойль Артур
Пехов Алексей
Вронский Константин
Куликов Роман