Павла".
увидела, как сквозь туман пробирается солнце. У меня над головой, над
крышами, почти касаясь облаков, возвышался и таял в тумане величественный,
увенчанный куполом, темно-голубой колосс - Собор. Я смотрела на него, и
сердце мое трепетало, дух ощутил свободу от вечных оков, у меня внезапно
появилось чувство, что я, не изведавшая истинной жизни, теперь стою на ее
пороге. В то утро моя душа расцвела с быстротой дерева Ионы{59}.
тщательно одеваясь. - Мне нравится дух огромного Лондона, я его ощущаю
повсюду. Только трус согласится провести всю жизнь в деревне и похоронить
там все свои способности".
и отдохнувшая. Когда слуга принес мне завтрак, я обратилась к нему
сдержанно, но с оттенком веселости, у нас завязался разговор минут на
десять, и мы, не без взаимной пользы, кое-что узнали друг о друге.
лет. Узнав об этом, я решила, что он должен помнить моих двух дядей -
Чарльза и Уилмота, - которые пятнадцать лет тому назад часто тут
останавливались. Я назвала ему их имена: как же, он отлично помнит их и
относится к ним с уважением. Когда обнаружилась моя родственная связь с
ними, ему стало ясно, кто я такая, и я заняла в его глазах должное
положение. Он нашел во мне сходство с дядей Чарльзом, что, вероятно,
соответствовало истине, ибо и миссис Баррет нередко отмечала это. В
обращении со мной он сменил прежнюю пренебрежительную учтивость на
услужливый и любезный тон, и с того времени на разумный вопрос я всегда
получала вежливый ответ.
чистую улочку. Прохожие появлялись здесь редко и не отличались внешне от
жителей провинциального города; вообще ничего страшного я не обнаружила и
решилась выйти на улицу одна.
праздничное настроение. Прогулка по Лондону в полном одиночестве казалась
сама по себе веселым приключением. Вскоре я попала на улицу Патерностер{60}
- известное историческое место. Я вошла в книжную лавку, принадлежавшую
некоему Джонсу, и купила небольшую книжку, допустив непозволительную
расточительность, но мне хотелось отдать или послать ее миссис Баррет.
Мистер Джонс, строгий деловой человек, стоял за конторкой и казался мне
одним из самых великих людей, а я сама - одной из самых счастливых девушек
на свете.
Оказавшись перед собором св. Павла, я вошла внутрь. Я поднялась наверх и
оттуда увидела Лондон - реку, мосты и храмы. Я увидела древний Вестминстер и
зеленые сады Темпла, освещенные солнцем, и яркое синее небо, какое бывает
ранней весной; где-то между солнцем и небом плыло легкое облачко дымки.
еще испытывая ощущение свободы и восторга. Сама не знаю как, но я оказалась
в центре города. Я уже прониклась его духом и почувствовала биение его
сердца. Я вышла на Стрэнд, поднялась на Корнхилл, окунулась в гущу жизни и
даже рискнула перейти улицу. Эта одинокая прогулка вызвала во мне чувство,
может быть, неосознанного, но истинного наслаждения. С тех пор мне
приходилось бывать и в Уэст-Энде, и в парках, и на красивейших площадях, но
по-прежнему я больше всего люблю Сити. Сити всегда так серьезен: в нем
серьезно все - торговля, спешка, шум. Сити трудится и зарабатывает себе на
жизнь, а Уэст-Энд лишь предается удовольствиям. Уэст-Энд может вас развлечь,
а Сити вызывает у вас глубокое волнение.
здорового чувства голода), я, около двух часов дня, вернулась в свою темную,
старую и тихую гостиницу. Мне подали обед из двух блюд - простое жаркое и
отварные овощи, - но до чего вкусный, не сравнить с теми крошечными порциями
изысканной пищи, которые кухарка мисс Марчмонт посылала моей доброй покойной
госпоже, - эти блюда мы почти всегда ели без аппетита. Ощущая приятную
усталость, я прилегла на трех составленных рядком стульях (кушетка этой
комнате не полагалась по чину), часок подремала, потом проснулась и целых
два часа предавалась размышлениям.
на новое твердое и смелое, а может быть, даже безрассудное решение. Терять
мне было нечего. Невыразимый ужас перед прежним одиноким существованием
исключал возможность возвращения. Если то, что я задумала, потерпит неудачу,
кто пострадает, кроме меня самой? Если я умру вдали от - чуть не сказала
"дома", но дома у меня нет - вдали от Англии, кто будет меня оплакивать?
подумала я, не внушает мне того ужаса, с каким относятся к ней те, кого
жизнь лелеет и возносит высоко. Я уже давно думаю о смерти без волнения.
Итак, готовая к любым последствиям, я составила план действий.
в Бумарин - порт на континенте. Не следует терять ни минуты, нужно сегодня
же ночью занять место на корабле. Можно было бы, конечно, подождать до утра,
но я боялась опоздать к отплытию.
мне слуга.
друга, как я теперь понимаю, прямо-таки по-королевски, а ему, вероятно, это
показалось проявлением наивности, ибо в легкой улыбке, мелькнувшей у него на
лице, когда он клал деньги в карман, отразилось его мнение о моей
практичности. Затем он отправился за кебом. Он привел ко мне кучера и,
по-видимому, приказал ему везти меня прямо на пристань, а не бросать на
милость перевозчиков, но хотя сие должностное лицо пообещало так и
поступить, оно своего обещания не выполнило, а, наоборот, заставив меня
преждевременно выйти из экипажа, принесло меня в жертву и подало меня, как
ростбиф на блюде, целой ораве лодочников.
плату и тотчас уехал, а перевозчики начали сражение за меня и мой чемодан.
Их ругань до сих пор звенит у меня в ушах, она нарушила мое самообладание
сильнее, чем темная ночь, одиночество и необычность всей обстановки. Один
схватил мой чемодан - я смотрела на него и молча выжидала, но тут другой
прикоснулся ко мне, тогда я наконец заговорила, и достаточно громко,
стряхнула его руку, шагнула в лодку и приказала поставить чемодан рядом со
мной - "Сюда", - показала я, - что и было немедленно исполнено, так как
теперь моим союзником стал владелец выбранной мною лодки, и мы, наконец,
тронулись с места.
зданий; на волнах покачивались суда. Лодка подплывала к нескольким кораблям,
и я при свете фонаря читала их названия, написанные на темном фоне крупными
белыми буквами: "Океан", "Феникс", "Консорт", "Дельфин". Мой корабль
назывался "Быстрый" и, видимо, стоял на якоре где-то ниже.
катились волны Стикса{62}, по которым Харон вез в Царство теней одинокую
душу. Находясь в таких необычных обстоятельствах, когда в лицо мне дул
холодный ветер, из полуночной тучи лился дождь, моими спутниками были два
грубых лодочника, ужасные проклятия продолжали терзать мой слух, я спросила
у себя, что я - несчастна или испугана? Ни то ни другое, решила я. Много раз
в жизни мне приходилось, пребывая в значительно более спокойной обстановке,
чувствовать себя испуганной и несчастной. "Как это получается, - подумала я,
- что я полна бодрости и надежд, а должна бы испытывать уныние и страх?"
Объяснить этого я не смогла.
шиллингов.
заявил, что не выпустит меня, пока я с ним не расплачусь. Молодой человек -
как я выяснила впоследствии, лакей на судне - смотрел на нас с палубы и
улыбался в ожидании скандала; чтобы разочаровать его, я заплатила требуемую
сумму. В тот день я трижды отдавала кроны, когда следовало бы ограничиться
шиллингами, но меня утешала мысль, что такой ценой приобретается жизненный
опыт.
поднялась на палубу. Я равнодушно ответила, что мне это известно, и
спустилась вниз.
женщину и попросила ее показать мне мое место. Она недовольно взглянула на
меня, проворчала что-то нелестное насчет моего появления на судне в столь
неподходящее время и проявила явное нежелание придерживаться правил
вежливости. Какое у нее было смазливое, но наглое и себялюбивое лицо!
Вынуждена побеспокоить вас - укажите, где мое место.
шляпу, разложила вещи и легла. Я преодолела ряд трудностей, над чем-то
одержала победу, и теперь моя душа, лишенная крова, поддержки и ясной цели,
вновь получила возможность немного отдохнуть. До прибытия "Быстрого" к месту
назначения я была свободна от необходимости действовать, но потом... О!
Лучше не заглядывать вперед. Измученная и подавленная, я лежала в
полузабытьи.