- Молодец!.."
блеснула вода, и Новиков отчетливо увидел: озеро наполовину было замощено
темными полосами понтонов, протянутых от левого и правого берега. Фигуры
немцев бегали вокруг стоявших на берегу грузовых машин, снимали круглые
тела понтонов. И стало ясно теперь: немцы обошли Овчинникова, прорвались к
озеру.
Новиков, и когда связист Колокольчиков вызвал второе орудие и когда
зазвенел в трубке возбужденный голос Алешина: "Товарищ капитан! Четыре
танка мои!" - Новиков оборвал его:
Овчинников?
косо поднялось в воздух, упало в дым. Но две низкие грузовые машины не
попятились, не отъехали от берега, стояли неподвижно. И фигуры немцев
возились возле них, упорно стягивая, волоча грузное тело понтона.
подумал Новиков и крикнул связисту:
Когда?
пота на кончике вздернутого носа, дул в трубку, дергал с бессильным
негодованием стержень заземления - делал все, что может делать связист в
присутствии начальства, когда нет связи.
если через пять минут не будет связи с Овчинниковым, вы больше не связист!
- сказал Новиков жестко. - Мне необходима связь! Зачем вы нужны, если там
люди гибнут, а вы здесь стержень щупаете?
эта жизнь не искала спасения за счет других, не хитрила, не увиливала, и
хотя молоденький Колокольчиков не хитрил, а, лишь слабо надеясь, ждал,
когда проложат связь телефонисты Овчинникова, жизнь его потеряла свою
настоящую цену для Новикова, и Колокольчиков сознавал это. Не сказав ни
слова, приподнялся от аппарата, провел рукой по потному носу, расширяя
вопросительные ясно-зеленые глаза, как бы навсегда вобравшие в себя мягкую
зелень северных лесов, нестерпимую синь озер и весеннего неба.
короткие слепящие всполохи вертикально выметнулись откуда-то из лесу,
правее ущелья. Отрывисто, преодолевая железную одышку, заскрипели
шестиствольные минометы.
дрожала, выгибалась, как живое тело, ровик сдвинуло в сторону. Чернота с
ревом падала на него. Новиков и связист упали рядом на дно окопа, дно
ныряло под ними, уши забило жаркой ватой, голову чугунно налило огнем.
Раскаленный осколками воздух проносился над ними. И навязчиво, неотступно
билась мысль о непрочности человеческой жизни: "Сейчас, вот сейчас..."
Новиков по серым губам Колокольчикова и увидел перед собой круглые, полные
тоски и ужаса мальчишеские глаза. Этот ужас словно мерцал - мигали белые
от пыли ресницы паренька.
майора Гулько, спящих солдат, Богатенкова, пришивающего крючок, и этого
молоденького Колокольчикова, с неумелой нежностью обнимающего аппарат, и
сонное бормотание о каком-то колодце: ему снились колодцы в конце войны...
потряс его, прокричал сквозь грохот, накрывавший ровик:
Понимаешь! Мне нужно знать обстановку!
губы связиста, детское лицо было все серо от пыли, казалось незащищенным;
он торопливо потер кулаком глаза и, часто мигая, стал на колени, хрупкий,
тоненький. Рукавом стряхнул пыль на запасном аппарате, перекинул ремень
через плечо, вздохнул, вроде всхлипнул, по-мальчишески виновато сказал: -
Если что, товарищ капитан, то у меня матери совсем нету... сестра у
меня... А адрес в кармашке тут...
выпрыгнул из окопа и исчез, растаял, оставив после себя впечатление
чего-то чистого, весенне-зеленого (глаза, что ли?), легко и невесомо
ходящего по земле.
крутившихся по высоте, сквозь грохот, как в щелочку, прорезался писк будто
живого существа - призывно зазуммерил телефонный аппарат. Новиков схватил
засыпанную землей трубку, в ухо его пробился лихорадочно частивший голос:
третьего и четвертого орудия, то есть связь с Овчинниковым, он, не
выпуская из рук трубки, вскочил в рост, желая сейчас одного - остановить
Колокольчикова, рванулся к стене окопа.
осколков, огненно скачущими разрывами мин, - ничего не было видно перед
высотой, да и голос его уже не мог вернуть связиста. Новиков с тяжестью во
всем теле - стояли перед глазами худенькие плечи Колокольчикова - присел
подле аппарата, хватая трубку:
Отвечайте!
голос. - Четвертое орудие погибло, и все там убитые. Нас окружили. У нас
Сапрыкин раненый. Я связист Гусев, раненый. Еще Лягалов раненый. А с нами
санинструктор. Я связист Гусев...
потухающего голоса. - Овчинникова! Слышите?
Гусев, сержант Сапрыкин и замковый Лягалов. И еще санинструктор с нами, -
однотонно шелестел бредовый, слабеющий голос, - а снарядов, говорят, ни
одного нету... Пулемет только... Кончаю говорить... Я связист Гусев...
приказал ему? Он бросил орудия? - соображал Новиков. - Орудия Овчинникова
не существуют?"
пехотными траншеями... Наши бегут, что ли?
стоит в конце ровика, расставив локти на бруствере, смотрит туда..."
Степанов, вваливаясь в окоп, размазывая пот на грязном лице. - Мы снаряды
несли, так они по нас чесанули! Эх, жаль стереотрубу, - сказал он, беря
пробитую осколками, лежавшую на земле стереотрубу, и хозяйственно, бережно
положив ее на бруствер, спросил: - А как они там... живы?
7
чей-то крик.
пилоток, держа автоматы наперевес, они были метрах в пятнадцати от орудия,
бежали, карабкались толчками, как слепые, на высоту - видимо, ни у кого не
было уже сил.
темным, как земля, лицом, волосы слиплись на лбу, он зло махал пистолетом,
крича сдавленным голосом:
голос Овчинникова остро и жарко опалили Новикова - в горле сдавила, жгла
металлическая горечь.
Ремешков, задыхались хрипло - ничего не могли выговорить, поводя мутными
глазами. Порохонько повалился на землю, кусая сухие, обметанные копотью
губы, просипел:
выпуская как бы прикипевший к ладоням раскаленный автомат. Ремешков сел на
станину, не было вещмешка, плечи ходили то вверх, то вниз, и он
исступленно прижимал что-то под насквозь потной и грязной гимнастеркой, на
выпукло-крепкой скуле кровоточила широкая ссадина, как от удара чем-то
железным. Он бормотал взахлеб:
пошатываясь на обессиленно дрожащих ногах, обросшие щеки за несколько
часов глубоко ввалились, вся сильная, мускулистая фигура его ссутулилась,
и сухим, диким блеском горели глаза.