Чтение 15–й страницы книги ~Анфиса~

другу.

Федор Иванович (взволнованно.) Как я рад, что ты пришла. Не знаю, что
со мной сегодня!.. Нервы ли просто развинтились, или этот пустой дом... но
только такая жуть...

Ниночка. И я так рада. Я... не могу жить без тебя.

Он обнимает Ниночку, целует, и некоторое время они стоят обнявшись, как
влюбленные.

Федор Иванович. Голубчик ты мой! Сон ты мой золотой! Не побоялась одна?
Как я рад тебе!

Ниночка (целует его). Милый, милый, милый!

Федор Иванович сажает Ниночку на диван и незаметно для себя становится
перед нею на колени.

Федор Иванович. Ну, что, деточка, что принесла (Улыбаясь.) Опять
записку? Как я рад тебе.

Ниночка. Да, вот.

Федор Иванович (рвет письмо). Какая же она право... странная. И не
побоялась ты - ночью одна? Ах, девочка моя милая...

Ниночка (осторожно кладя руку на плечо). А на случай, если ты разорвешь
письмо, не читая, она велела передать тебе, что она ни в чем не виновата,
что она просит, чтобы ты ее простил, и что, как только папаша ее выпустит,
она сейчас же приедет к тебе. В то, что ты уедешь... не один, она не верит.
И все время плачет до того, что невыносимо смотреть. А папаша запер ее с
ребенком на ключ, стоит перед дверью, топает ногами всю ее проклинает. Он
совсем потерялся. Добыл денег и накупил Бог знает чего: сардинок, какой-то
рыбы, фруктов и все это для младенца. А мне материи на платье купил,
какой-то зеленой. О тебе и слышать не хочет. Попробовала я что-то сказать,
так он и меня проклял.

Федор Иванович. Жалко старика. Я виноват перед ним. Но все равно.

Ниночка. Конечно, жалко. Но почему все равно? Так говорят только те,
кто не собирается больше жить.

Федор Иванович. Как я рад тебе! Не уходи, Ниночка. (Целует ей руку.)
Озябла, бедненькая?

В темных дверях гостиной появляется на мгновение Анфиса. Смотрит
мертвым лицом на них и так же бесшумно исчезает.

Ниночка. Нет, я не ухожу. Я еще должна сказать тебе... Только я не могу
говорить, пока ты так стоишь. Это очень серьезно.

Федор Иванович (удивленно). Действительно, как я стал? (Встает.) Если
бы я сейчас был склонен к шуткам, бы сказал: это судьба.

Ниночка. А может быть, это и не шутка. Только, пожалуйста, дядя Федя,
отойди от меня еще дальше. Это очень серьезно. (Оглядывается.) А Анфисы там
нет?

Федор Иванович (прислушивается). Нету. Она, вероятно, ушла к этой...
старухе. Ты знаешь, во всем доме мы только трое: я, она и старуха. Странный
дом! Ну, так что же, Ниночка?

Ниночка (вставая). Я люблю тебя, дядя Федя.

Федор Иванович. Не надо, Ниночка! Я не хочу любви.

Ниночка. Нет, я люблю тебя, дядя Федя. И я уже не девочка и знаю, что
говорю. Ты можешь поступить, как хочешь, но я пришла к тебе, чтобы это
сказать, - и вот сказала. И тебе следует просто ответить мне: - а я тебя,
Ниночка, не люблю. И тогда я (сдерживая слезы) - уйду.

Федор Иванович. Но разве это правда, Ниночка? Но разве ты знаешь, что
такое любовь? Ты просто, голубок мой, обезьянничаешь со взрослых, а тебе уж
и кажется...

Ниночка. Ах, дядя Федя, дядя Федя, как ты еще мало знаешь людей. Я ведь
предчувствовала, что ты мне не поверишь, будешь смеяться, - ты привык меня
видеть девочкой и просто не заметил, как я выросла. И я, быть может, и не
пошла бы, если бы так не жалела... и не боялась за тебя. Дядя Федя, милый,
милый, не езди с нею! Я ее боюсь!

Федор Иванович. Ниночка, ты не знаешь, что говоришь.

Ниночка. Это ты не знаешь, а я знаю. Не езди с нею, не езди с нею.
Ну... возьми меня, если хочешь. Я чистая - клянусь, меня не поцеловал ни
один мужчина - и я отдам тебе все, что только может быть в душе. Ах, ты еще
не знал любви, дядя, ты же не знал ее никогда! (Медленно становится на
колени и складывает руки, как на молитву.) Возьми меня, Федя.

Федор Иванович (закрывает лицо руками и ходит по комнате). Молчи.
Молчи.

Ниночка. Я молчу.

Федор Иванович (так же). И ты поедешь со мной?

Ниночка. Поеду.

Федор Иванович. Завтра?

Ниночка. Когда хочешь.

Анфиса (в дверях). Вы еще не кончили?

Ниночка быстро вскакивает с колен и отходит.

Федор Иванович. Ах, это ты? Да. Кончили. Сейчас, одну только минуту!

Анфиса уходит. Федор Иванович быстро обнимает Ниночку, почти душит ее.

Федор Иванович. Нет, нет. Ты не знаешь, что говоришь, Нина, но... но...
Приходи завтра утром, слышишь? Все это вздор, но ты знаешь, девочка, - я
сейчас только, после многих месяцев вздохнул полной грудью.

Ниночка. Господи, как я рада. Господи, как я рада. Ты ведь не знаешь,
дядя Федя, - я уж сегодня начина укладывать вещи!

Федор Иванович (толкая ее). Ну, иди, иди. (Целует.) Иди. Но только...
приходи.

Уходит по направлению к прихожей. Появляется Анфиса, ставит на стол
бутылку ликеру и рюмку. Движения ее очень спокойны, точны, и как-то странно
правильны и почти механически отчетливы. Поставив бутылку, Анфиса подходит к
лампе и внимательно рассматривает перстень, приоткрывает его, вглядывается
очень сосредоточенно и закрывает. Потом обычным кокетливым женским движением
рассматривает свою руку.

Федор Иванович (входит, говорит несколько смущенно.) Какая смелая
девчонка, - ходит ночью одна. От Саши опять письмо.

Анфиса. Я слышала все. Я была в той комнате и слышала все.

Федор Иванович (с напускным гневом). Ты подслушивала!

Анфиса. Нет, я не подслушивала. Это правда, что ты завтра едешь с
Ниной?

Федор Иванович. Какой вздор, как тебе не стыдно, Анфиса. Девчонка Бог
знает чего наслушалась в нашем доме и просто обезьянничает.

Анфиса. Нет, она тебя любит.

Федор Иванович. Ты думаешь?

Анфиса. Да. Но ты ее не любишь. Ты никого не любишь.

Федор Иванович (улыбаясь). А тебя?

Анфиса. Меня - любишь. И я очень рада, что ты так относишься к
Ниночкиным словам. Тебе нельзя с ней ехать. Ты хочешь любить, но не умеешь,
и если ты поедешь с Ниной...

Федор Иванович (нетерпеливо). Ты опять повторяешь это! Ведь я же сказал
тебе, что это вздор, вздор, вздор! Поцелуй меня, Анфиса. (Целует ее.) Какая
ты красивая. Ты любишь меня?

Анфиса. Люблю.

Федор Иванович (крепко обнимая). Какая ты красивая! Ты вся, как черный
огонь, который не светит, и только жжет... и как жжет! Ты помнишь, Анфиса?
(Обнимает все крепче и заглядывает ей в глаза.) Анфиса!

Анфиса (целуя его и в то же время сопротивляясь). Нет, нет, не надо.

Федор Иванович. Анфиса!

Анфиса. Нет, нет. Не надо! Пусти! Ты устал. Не надо. Я не хочу.
(Вырывается, тяжело дыша.)

Федор Иванович (угрюмо). Не хочешь?

Анфиса. Ах, какой ты, Федя! Ну, не сердись, милый. Я ведь так люблю
тебя! Но я устала. И мне немного нехорошо. А что же ликер? Я ведь принесла.
Вот он. На! (Наливает.) Выпей. Тебе нужно отдохнуть, Федя, ты так устал.

Федор Иванович (подумав, добродушно). Ну, Господь с тобой. Да, я устал.

Анфиса. Тебе нужно уснуть.

Федор Иванович. Да, мне нужно уснуть. (Пьет и смеется.) Да, мне нужно
уснуть.

Анфиса. Чему ты смеешься?

Федор Иванович. Так. Мне действительно стало весело от ее наивности.
Подумай, она клянется: меня еще ни разу не поцеловал ни один мужчина.

Анфиса. Ни один мужчина.

Федор Иванович. Да! Ни один мужчина! Налей мне еще. Я сегодня хочу пить
только из твоих рук.

Анфиса. Отдохни, мой милый, ты так устал.

Федор Иванович (чему-то улыбаясь). Да, я отдохну, я так устал.

Анфиса. Приляг ко мне на колени. Я сяду, а ты положишь мне голову на
колени, и я тебе спою песенку, как вчера. Приляг!

Федор Иванович. Вчера было хорошо. Но мне хочется ходить, у меня
столько мыслей, у меня столько планов, я вдруг увидел мир - весь мир -
зеленый, красный, голубой. Давай мечтать, Анфиса!

Анфиса. Давай мечтать! Но ты ляг.

Федор Иванович. Который час? О, уже двенадцать. (Стучит кулаком по
руке.) Время идет, время идет! Налей мне еще. Ну, скорее! Я еду, я еду, я
еду. И все-таки - устал. Устал.

Анфиса. Приляг. Вот так! Тебе удобно?

Федор Иванович (ложится и кладет голову к Анфисе на колени). Да,
хорошо. У тебя немножко жесткие колени, но это хорошо. Я люблю, что ты вся
такая... жесткая, сухая и горячая, как крапива. (Смеется.) Как крапива!
Давай мечтать, Анфиса, о светлом. (С глубокой правдивостью.) Ведь никто не
знает - и даже ты не знаешь, как я устал, как я измучился, как временами
ненавижу я жизнь... и себя.

Анфиса. Не жалей жизни. Она так печальна, и так темна, и так страшна
она. Кто судит нас?

Федор Иванович. Откуда моя тоска? Я как будто счастлив, я сам делаю
свою жизнь - но откуда эта жестокая, неотступная тоска? Давай мечтать,