дверями, легким светом из окон. Двери открывались, звенели
колокольчики, взмах голубого света резал проулок. В яркой щели
возникали, как в моментальном снимке, скользкое женское плечо,
деревянный поднос, блеск бутылок. Свет был полон звуков, -
музыки, смеха, стеклянного звона. Потом дверь захлопывалась,
возвращалась тишина, в темноте щелкали каблуки или стучали
деревянные сандалии, все было таинственно и весело. Лабиринту
этих переулочков, улочек не было конца. Сотни крохотных
заведений, каких-то ресторанчиков, ночных клубов, кафе
теснились одно к другому, и каждое было чем-то знаменито,
чем-то отмечено. Киото, в отличие от Токио, не зазывал, не
навязывался, казалось, он веселится для себя, не нуждаясь, не
ища приезжих клиентов. Казалось, мы попали на чужой праздник, и
от этого было еще интересней. Улочек этих тоже не будет,
хрупких домиков из кипариса, с темно-коричневой гладью полов, с
переплетами, обтянутыми бумагой...
прелесть старого Киото, я мог любоваться вместе с Глр бом
изделиями гончаров Киото. Мы восхищались золотые шитьем
кошелечков, не было двух одинаковых кошелечков. Лавочки
огромного крытого рынка были набиты всякими мелочами - фигурки,
платочки, корзинки кольца, зажигалки, подставки, разнообразию
их не было коп па, казалось, каждая зажигалка сделана на заказ
отдельно, другой такой зажигалки нет ни у кого... Министр
Стимсон, будучи еще генерал-губернатором Филиппин, приезжал в
Киото. То ли он был человеком любознательным, то ли его водили
по всяким достопримечательностям, во всяком случае он сохранял
прелестные воспоминания о парках и дворцах, конечно и о Золотом
павильоне, который так красиво стоит над водой в которой так
красиво отражаются его золотые стены которые сами по себе
светлого золота, и в воде они видятся темно-золотыми, и всякие
беседки. Он побывал в Саду камней и сидел здесь, размышляя над
своими губернаторскими делами или над какими-нибудь личными
проблемами, кто его знает, внутренняя жизнь американских
министров проходит для меня в полной неясности. Вероятно,
дорогие его сердцу воспоминания сделали военного министра
неуступчивым, и он упорно стоял на своем. Подобная
сентиментальность удивляла генерала Гровса. Он считал ее
совершенно неподходящей для военного человека. Для него город
Киото был удобной мишенью. Город располагался на равнине, где
ничто не могло мешать действию взрывной волны и можно будет
точно определить радиус ее действия. Мишень имеет население
больше миллиона человек, много легких построек... И хотя
Стимсон был военным министром, этот Гровс не побоялся
настаивать на своем, проявляя как он считал, убежденность и
принципиальность. Он никак не хотел расстаться со своей идеей.
Он по-своему тоже любовался Киото как самой наилучшей целью.
из-за его большой площади, допускающей оценку мощности бомбы.
Хиросима с этой точки зрения нас не вполне устраивала..."-так
писал Гровс в своих воспоминаниях.
Нагасаки. Но ведь и в Хиросиме что-то было, какой-то свой Сад
камней, свои неповторимые вещи, которые разрушены и исчезли
навеки. Потому что такую вещь, как Сад камней, наверное,
восстановить невозможно.
замеры. Непонятно, в чем тут секрет.
что всегда был убежден, что любую вещь можно измерить,
вычислить, что в конце концов все можно свести к формуле, к
цифре.
взялся. Существовало в нем неизвестное, какая-то добавка, черт
его знает что, из чего все складывалось в одно целое, образ,
что ли, и я никак не мог смириться с тем, что это нельзя
выразить точными понятиями.
добиться максимального радиуса поражения и явить миру и
начальству итог своей четырехлетней беззаветной деятельности.
До последнего дня он настаивал на разрушении Киото. Стимсон не
соглашался, и Гровсу пришлось довольствоваться Нагасаки.
что он сохранился. Что если б он исчез, я бы чего-то лишился.
9
чужом городе, потерять всякое представление, куда идти, где наш
отель, в котором спит Тэракура, где центр, где север, где
вокзал, так, чтобы стали безразличны любые повороты и
перекрестки. Киото в этом смысле самый лучший город. Нигде
нельзя так хорошо заблудиться, как здесь. Мы почувствовали себя
обездоленными бродягами, готовыми шататься по кабакам,
зарабатывать на тарелку риса, разгружая машины. Ничего другого
полезного мы делать не умели. Когда Сомов устал, мы уселись на
набережной какого-то канала и стали гадать как называется наш
отель. У него было слишком простое название. Такие названия
запомнить невозможно. Кроме того, стоит человеку заблудиться -
и сразу все исчезает из памяти. Я вспомнил, как назывался наш
отель в Нагасаки и отель в Кракове, где я жил шесть лет назад,
а Сомов обрадовался, вспомнив, как называлась деревня, где он
двухлетним ребенком пережил наводнение.
мучило меня давно. Самое страшное, что некого спросить.
Родители умерли, дядя умер, а сестры моложе меня. Мы жили в
Кошкино! Лодка подплыла к окну. Это первое мое воспоминание о
жизни. Я сижу с матерью у окна, на лодке подплывает отец.
Почему запечатлелась эта картинка?
рассуждать о механизме памяти. Поскольку мы заблудились,
времени у нас стало много, нам некуда было спешить и нечем было
себя ограничивать.
них, услышав наш разговор, остановился.
выговаривая каждое слово. - Я приехал из Москвы. Я был у
Сергеева. Я инженер-строитель.
стиле разговорника, - мы тоже приехали из Москвы.
Сергеев хороший человек. Вам нравится господин Сергеев?
нельзя было не знать Сергеева, начальника отдела какого-то
строительного главка. Вся строительная технология, вся Москва,
все гостеприимство нашей страны сосредоточивалось в Сергееве.
Признаюсь, был момент, когда огромная ответственность,
возложенная на Сергеева, внушила мне тревогу. Одно неосторожное
слово Сергеева могло пошатнуть репутацию миллионов. Господин
Одани (он немедленно вручил нам свои визитные карточки) судил о
всей России по Сергееву. И Сергеев не подкачал, он был молодец,
этот Сергеев, он держался скромно, он был остроумен, радушен,
он знал свое дело, у него была дружная семья и чудный сынишка,
и жена у Сергеева умела печь пироги.
приятелям, и нас потащили в кафе, потом в рыбную ресторацию,
потом усадили в машину, и все поехали с нами искать наш отель.
Перебрав несколько отелей, мы решили отдохнуть и поднялись на
гору полюбоваться огнями Киото.