старше Гранера, доводился ему дядей. Сэммлер был ребенком от второго
брака, родившимся, когда его отцу пошел уже седьмой десяток (Сэммлер-отец,
видимо, был сексуально предприимчив). А доктор Гранер буквально томился
желанием иметь дядю-европейца. По части соблюдения старых традиций он был
изощренно, чисто по-китайски почтителен. Он покинул родину десятилетним
мальчиком, сентиментально вздыхал о Кракове и жаждал воспоминаний о
бабушках, тетушках, кузинах, с которыми Сэммлер никогда близко не общался.
Ему нелегко было объяснить, что это были как раз те люди, от которых он
считал тогда необходимым оторваться и из-за которых он и стал столь
абсурдно англизированным. Сам же Гранер и спустя пятьдесят лет сохранил в
себе что-то от иммигранта. Несмотря на свой огромный дом в Вестчестере и
"роллс-ройс", в котором его вежливая еврейская лысина скрывалась точно в
серебряной суповой миске. Морщины у Гранера были мягкие. Они выражали
кротость, а порой даже удовольствие. У него были крупные,
аристократические губы. В них было также что-то насмешливое и скорбное. В
целом приятное, светящееся приязнью лицо.
гранеровской почтительно-старомодной прихоти, - в глазах Гранера Сэммлер
(высокий, почтенный, европейский) был последним представителем
легендарного старого поколения. Мамин единственный брат. Дядя Артур, с
такими большими седыми пучками бровей, с такими тонкими морщинами,
величественно растекавшимися из-под широкополой, вероятно, очень
романтичной, английской шляпы. Увидев впервые Гранера, его лицо, широкую
улыбку и торчащие уши, Сэммлер понял, что для своего "племянника" он -
важная историческая личность. Кроме того, Гранер с почтением относился к
тому, что дяде пришлось _пережить_. Война. Катастрофа. Страдания.
здоровяком. Правда, однажды он сказал: "Это не здоровье, дядя, это
гипертония".
западню или в канасту. Так рассказывала Анджела, которой нравилось, что у
ее отца есть порок. У нее у самой были унаследованные пороки - у нее и у
ее младшего брата, Уоллеса. Уоллес был прирожденный игрок. Он уже успел
просадить свои первые пятьдесят тысяч, вложенные в какую-то затею
лас-вегасовских мафиози. Или, скорее, несостоявшихся мафиози, - ибо затея
провалилась. Доктор Гранер сам вырос в хулиганском квартале и время от
времени, вспоминая старые привычки, цедил слова краешком рта. Гранер был
вдовцом. Его жена была немецкая еврейка, которая считала, что социально
она стоит гораздо выше мужа. Ее семья принадлежала к числу пионеров 1848
года. Гранер же был иммигрантом из Восточной Европы - Ostjude. Она
занималась тем, что облагораживала его, помогала ему стать на ноги.
Покойная миссис Гранер была чопорной, благопристойной дамой с тощими
ногами, с волосами, тщательно уложенными, в нарядах от "Пек и Пек, Кь",
скроенных геометрически точно. Доктор Гранер верил в социальное
превосходство жены.
биржа, а не было бы биржи, так был бы флоридский кондоминиум, была бы
тяжба со страховой компанией, и уж во всяком случае, был бы этот балбес
Уоллес. Была бы Анджела.
ругательствами, Гранер мог пробормотать "сука" при виде дочери,
приближавшейся в колыхании всей своей плоти - бедер, ляжек, ягодиц, -
выставленных напоказ со своего рода лицемерным целомудрием. Что, надо
полагать, сводило с ума мужчин и приводило в ярость женщин. Он шептал
"корова" или "грязная б...!" Однако положил на ее имя капитал вполне
достаточный, чтобы доход с него позволял ей жить в роскоши. Миллионы
развращенных дамочек, видел Сэммлер, имели к своим услугам целые
состояния. Пустоголовые, чтобы не сказать хуже, создания, проматывающие
богатство страны. Подробности, которыми Анджела угощала Сэммлера, Гранеру
были бы не под силу. Она всегда предупреждала: "Если папочка узнает, его
хватит удар". Сэммлер придерживался иного мнения; Элия наверняка знал
предостаточно. Правда, без сомнения, была известна всем заинтересованным
лицам. Вся она была налицо, в ее икрах, в вырезах ее блузок, в движениях
кончиков пальцев, в музыкальной хрипотце шепота.
знаю. И Уоллеса тоже!"
что отцу делают в больнице операцию горла. На второй день после встречи с
карманником он отправился в Ист-Сайд навестить Гранера. Шея у доктора была
забинтована.
полупальто и, согнув тощие ноги, уселся. Перевернув зонтик, он упер его
между кончиками растрескавшихся и сморщенных черных туфель и, опершись
ладонями на изогнутую ручку, наклонился к постели больного с изысканной
польско-оксфордской учтивостью. Типичный посетитель больничной палаты.
Левая сторона лица в тонкой, запутанной сетке морщин напоминала контурную
карту пересеченной местности.
весело оживленного, все еще было приятно для глаз. Сейчас это выражение не
соответствовало обстоятельствам, просто было привычным.
обычно. Вполне нормально, Элия.
Выражение его лица не было ни отрешенным, ни мрачным. Сэммлеру казалось,
что он угадывает в нем не ожесточенность, а некую обескураживающую
напряженную легкость. В больничной обстановке, в пижаме, доктор выглядел
послушным пациентом. Он так и сказал сестрам:
отношения от всех, кто попадал в его орбиту.
колледже был футбольной звездой. Помнится, я читал о нем в газетах. Он
играл за джорджианский политех. Но специалист очень толковый; я попросту
делаю, что он велит, и никогда не обсуждаю с ним назначения.
знаете, мозг нуждается в определенном притоке крови. Так что пришлось им
сделать мне послабление.
прочесть ему кое-какие места из биржевого бюллетеня. Сэммлер поднес газету
к зрячему глазу и пристроил так, чтобы свет из окна падал на нее.
"Министерство юстиции США намерено возбудить иск против "Линг-Темко-Во",
чтобы заставить эту фирму изъять свои капиталовложения из "Джонс" и
"Лофлин-стил". Кампания против крупных картелей..."
из них прибрал к рукам все похоронные конторы в Нью-Йорке. Я слышал, будто
фирма "Кемпбелл", Риверсайд, куплена той же компанией, которая финансирует
журнал "Мэд".
суммы. Если достаточно ребятишек станут радикалами, появится новый
массовый рынок, и можно будет делать большие дела.
голову, как уберечь их от инфляции. Куда вложить, кому доверить, - а
доверять некому, какая будет прибыль, как спасти ее от этих федеральных
налоговых грабителей, от этой омерзительной налоговой службы. И кому
оставить... завещания! Это самое худшее. Мучительно.
Гранера находился большой кровеносный сосуд, с рождения дефектный, а
теперь к тому же износившийся и протершийся от многолетней перегонки
крови. В изношенном месте образовался кровяной сгусток. Этот студенистый
комок трепетал. Человек был востребован на край вечной ночи. Любой
следующий удар сердца мог взорвать артерию и залить мозг кровью. В
сознании Сэммлера постепенно вырисовывалась истинная картина. Значит,
пробил час? Тот самый? Ужасно! Но это так! Элии суждено умереть от
инсульта. Знал ли он об этом? Конечно, знал. Как врач, он не мог не знать.
Но как человек, он мог себя обманывать самыми разными способами. Знать и
одновременно не знать - один из самых распространенных видов самообмана.
Став на время сосредоточенно наблюдательным, Сэммлер минут через десять -
двенадцать понял, что Гранер определенно знает. Он был убежден, что для
Шломо Вульф
Буджолд Лоис
Орловский Гай Юлий
Пехов Алексей
Березин Федор
Соломатина Татьяна