хуже всего.
досада, даже злость, хотя злиться вроде и не было на кого. Разве на
Сотникова, которого он не мог оставить на этих детей. Хозяйка не
возвращалась, послать за ней он не решался: как в таком деле полагаться на
ребятенка?
звукам извне. По ту сторону перегородки повставали дети, слышалась их
приглушенная возня в кровати - иногда на проходе отодвигалась дерюжка, и в
щели появлялось мурзатое, любопытствующее личико. Но оно тут же исчезало.
Девочка там крикливо командовала, никого не выпуская из-за перегородки.
разломанной изгороди и край неогороженного кладбища с колючим кустарником
по меже. Тряпка, затыкавшая разбитое стекло, неплохо скрывала его в окне.
На сыром гниловатом подоконнике стояло несколько грязных пузырьков от
лекарств, валялись клубок льняных ниток и тряпичная кукла, глаза и рот
которой были искусно нарисованы чернилами. Напротив за столом беспокойно
дышал во сне Сотников, которого надо было устроить надежнее, но для того
нужна была хозяйка. Томясь и нервничая в неопределенном своем ожидании,
Рыбак почти с неприязнью слушал нездоровое дыхание товарища, все больше
сокрушаясь оттого, что им так не повезло сегодня. И все из-за Сотникова.
Рыбак был незлой человек, но, сам обладая неплохим здоровьем, относился к
больным без излишнего сочувствия, не понимая иногда, как это возможно
простудиться, занемочь, расхвораться. "Действительно, - думал он, -
заболеть на войне - самое нелепое, что можно и придумать".
пренебрежительное чувство к слабым, болезненным, разного рода неудачникам,
которые по тем или другим причинам чего-то не могли, не умели. Он-то
старался уметь и мочь все. Правда, до войны кое в чем было трудновато,
особенно когда дело касалось грамотности, образования - он не любил
книжной науки, для которой нужны были терпение и усидчивость. Рыбаку
больше по душе было живое, реальное дело со всеми его хлопотами,
трудностями и неувязками. Наверно, поэтому он три года прослужил старшиной
роты - характером его бог не обделил, энергии также хватало. На войне
Рыбаку в некотором смысле оказалось даже легко, по крайней мере, просто:
цель борьбы была очевидной, а над прочими обстоятельствами он не очень
раздумывал. В их партизанской жизни приходилось очень не сладко, но
все-таки легче, чем прошлым летом на фронте, и Рыбак был доволен. В общем
ему пока что везло, наибольшие беды его обходили, он понял, что главное в
их тактике - не растеряться, не прозевать, вовремя принять решение.
Наверное, смысл партизанской борьбы заключался в том, чтобы, отстаивая
собственную жизнь, чинить вред врагу, и тут он чувствовал себя полноценным
партизанским бойцом.
перегородкой.
мелкими шажками торопливо семенила к избе. Длинноватая темная юбка,
замызганный полушубок и платок, толсто накрученный на голову,
свидетельствовали не о первой молодости хозяйки, хотя, по-видимому, она
еще не была и старой. Следуя за ней взглядом, Рыбак осторожно подвинулся
за окном. От детского крика встрепенулся за столом Сотников, но, увидев
Рыбака поблизости, опять вытянулся на скамье.
постарался принять спокойный, вполне добропорядочный вид. Надо было как
можно приветливее встретить хозяйку, не напугать и не обидеть ее: с ней
предстояло договориться о Сотникове.
девочки, приподняв занавеску, остались на выходе, а лет пяти мальчик,
босой, в рваных, на шлейках штанишках, бросился к порогу навстречу:
вдруг выпрямилась и с недоуменным испугом взглянула на незнакомого ей
человека.
был способен сейчас, сказал Рыбак.
стол с пустой миской, и что-то на ее лице передернулось.
Сидите, значит?
тот тон, который ей предлагал Рыбак, - что-то суровое, злое и сварливое
послышалось в ее голосе.
тулупчик, стащила с головы платок. Рыбак пристально вглядывался в нее -
свалянные, нечесаные волосы, запыленные мочки ушей, утомленное, какое-то
серое, не очень еще и пожилое лицо с сетью ранних морщин возле рта
красноречиво свидетельствовали о непреходящей горечи ее трудовой жизни.
повела взглядом на конец стола с миской. - Хлеба? Сала? Или, может, яиц на
яичницу захотелось?
воюют, а вы только по зауглам шастаете. Да еще подавай вам бульбочки,
огурчиков... Гэлька, возьми Леника! - крикнула она старшей, а сама, не
раздеваясь, на скорую руку начала прибирать возле печи: горшки - на
загнетку, ведро - к порогу, веник - в угол.
нахмурилась, но промолчала; продолжая убирать, задернула грязную занавеску
над лазом в подпечье. Рыбак поднялся, сознавая, что допустил ошибку:
видимо, обращаться с ней надо было построже, с этой сварливой,
раздраженной бабой.
Цыц вы, холеры! Вас еще не хватало! - прикрикнула она на детей. - Гэля,
возьми Леника, сказала! Леник, побью!
исчезли. - Партизаны!
злой, этой Демчихе? В голове его возникали самые различные на этот счет
предположения: жена полицая, какая-нибудь родня здешнего старосты или,
может, чем-либо обиженная при Советской власти? Но, поразмыслив, он
отбросил все эти домыслы, явно не вязавшиеся с нищенским видом этой
женщины.
него:
Побросали, вот и живи как хочешь.
размашистые движения свидетельствовали о крайнем нерасположении к этим
непрошеным гостям. Рыбак все думал, не зная, как наконец подступиться к
Демчихе с тем главным разговором, ради которого он дожидался ее.
двинулся, попытался встать и заметно подавил стон. Демчиха на минуту
замерла с веником в руках. Рыбак поднялся со скамьи.
колено и сжимая зубы, чтобы не застонать.
мало-помалу резковатое выражение на ее лице стало смягчаться.
откуда вынесла старую, с вылезшими клочьями серой ваты, измятую
телогрейку. - На, все мягче будет.
эта злая баба". Сотников приподнялся, она сунула телогрейку под его
голову, и он, покашливая, тут же опустился снова. Дыхание его по-прежнему
было частым и трудным.
Вон как горит!
стреляют вас - не страшно. И что мать где-то убивается - ничего. А нам...
Зелья надо сварить, напиться, вспотеть. А то вон кладбище рядом.
температуры резко раскраснелись щеки, в глазах появился лихорадочный
блеск, неестественная порывистость сквозила в его движениях.
миски. - Наверно ж, в пекло не верите?
Русанов Владислав
Аникина Наталья
Контровский Владимир
Афанасьев Роман
Гуль Роман Борисович
Пехов Алексей