6
Театральной улице, проходящей позади оперного театра, в огромном
многоэтажном доме, и именно в первом этаже. Три ступеньки вели с улицы
через стеклянную дверь в магазин, а по бокам стеклянной двери были два
окна, завешенные тюлевыми пыльными занавесками. Никому не известно, куда
делась сама мадам Анжу и почему помещение ее магазина было использовано
для целей вовсе не торговых. На левом окне была нарисована цветная дамская
шляпа с золотыми словами "Шик паризьен", а за стеклом правого окна
большущий плакат желтого картона с нарисованными двумя скрещенными
севастопольскими пушками, как на погонах у артиллеристов, и надписью
сверху:
принимается".
лодочкой, и дверь на пружине поминутно хлопала, и каждый раз, как она
открывалась, над ней звенел великолепный звоночек - бррынь-брррынь,
напоминающий счастливые и недавние времена мадам Анжу.
ночи и, к своему удивлению, с совершенно ясными головами, но довольно
поздно, около полудня. Выяснилось, что Николки и Шервинского уже нет.
Николка спозаранку свернул какой-то таинственный красненький узелок,
покряхтел - эх, эх... и отправился к себе в дружину, а Шервинский недавно
уехал на службу в штаб командующего.
где за занавеской стояла колонка и ванна, выпустил себе на шею и спину и
голову струю ледяной воды и, с воплем ужаса и восторга вскрикивая:
растерся мохнатой простыней, оделся, голову смазал бриолином, причесался и
сказал Турбину:
заеду, а не хочется являться без шпор.
Черноглазая Анюта, утром вернувшаяся из отпуска от тетки, шаркала
петушиной метелочкой по креслам. Мышлаевский откашлялся, искоса глянул на
дверь, изменил прямой путь на извилистый, дал крюку и тихо сказал:
Анюта и закрыла глаза, как обреченный, над которым палач уже занес нож.
своей дорогой, а? А ты, Анюта, имей в виду, в случае, ежели он будет
говорить, что женится, так не верь, не женится.
шпорами из гостиной. В столовой он подошел к важной рыжеватой Елене, и при
этом глаза его беспокойно бегали.
Мышлаевского выходил вместо металлического тенора хриплый низкий баритон.)
Лена, ясная, - воскликнул он прочувственно, - не сердись. Люблю тебя, и ты
меня люби. А что я нахамил вчера, не обращай внимания. Лена, неужели ты
думаешь, что я какой-нибудь негодяй?
В гостиной с мягким стуком упала петушья корона. С Анютой всегда
происходили странные вещи, лишь только поручик Мышлаевский появлялся в
турбинской квартире. Хозяйственные предметы начинали сыпаться из рук
Анюты: каскадом падали ножи, если это было в кухне, сыпались блюдца с
буфетной стойки; Аннушка становилась рассеянной, бегала без нужды в
переднюю и там возилась с калошами, вытирая их тряпкой до тех пор, пока не
чавкали короткие, спущенные до каблуков шпоры и не появлялся скошенный
подбородок, квадратные плечи и синие бриджи. Тогда Аннушка закрывала глаза
и боком выбиралась из тесного, коварного ущелья. И сейчас в гостиной,
уронив метелку, она стояла в задумчивости и смотрела куда-то вдаль, через
узорные занавеси, в серое, облачное небо.
вычищенную театральную корону, - посмотреть на тебя, здоровый ты парень, с
чего ж ты так ослабел вчера? Садись, пей чаек, может, тебе полегчает.
идет, клянусь честью, - заискивающе говорил Мышлаевский, бросая легкие,
быстрые взоры в зеркальные недра буфета, - Карась, глянь, какой капот.
Совершенно зеленый. Нет, до чего хороша.
чем дело?
сделаться, а с мигренью воевать невозможно...
стаканчика водки и закусил их обмякшим вчерашним огурцом. После этого он
объявил, что будто бы только что родился, и изъявил желание пить чай с
лимоном.
меня, я съезжу, запишусь и вернусь домой. Касательно военных действий не
беспокойся, будем мы сидеть в городе и отражать этого миленького
президента - сволочь такую.
раньше двух недель дивизион ни в коем случае и готов не будет, лошадей еще
нет и снарядов. А когда и будет готов, то, без всяких сомнений, останемся
мы в Городе. Вся армия, которая сейчас формируется, несомненно, будет
гарнизоном Города. Разве в дальнейшем, в случае похода на Москву...
напротив, одобряю.
будничная забота. "Довлеет дневи злоба его".
Викторовича. Возьми его, детка, щеткой хорошенько, а потом сейчас же
стирай.
голубоглазый Карась. Уверенный Карась в рыженьком френче был хладнокровен,
курил и щурился.
Турбина. Также перекрестила она и Карася и Мышлаевского. Мышлаевский обнял
ее, а Карась, туго перепоясанный по широкой талии шинели, покраснев, нежно
поцеловал ее обе руки.
козырьку, сказал Карась, - разрешите доложить?
возвышении вроде эстрады в правой части магазина за маленьким письменным
столиком. Груды голубоватых картонок с надписью "Мадам Анжу. Дамские
шляпы" возвышались за его спиной, несколько темня свет из пыльного окна,
завешенного узористым тюлем. Господин полковник держал в руке перо и был
на самом деле не полковником, а подполковником в широких золотых погонах,
с двумя просветами и тремя звездами, и со скрещенными золотыми пушечками.
Господин полковник был немногим старше самого Турбина - было ему лет
тридцать, самое большое тридцать два. Его лицо, выкормленное и гладко
выбритое, украшалось черными, подстриженными по-американски усиками. В
высшей степени живые и смышленые глаза смотрели явно устало, но
внимательно.
маленькой черной печечке трещал огонь, с узловатых черных труб, тянущихся
за перегородку и пропадавших там в глубине магазина, изредка капала черная
жижа. Пол, как на эстраде, так и в остальной части магазина переходивший в
какие-то углубления, был усеян обрывками бумаги и красными и зелеными
лоскутками материи. На высоте, над самой головой полковника трещала, как
беспокойная птица, пишущая машинка, и когда Турбин поднял голову, увидал,
что пела она за перилами, висящими под самым потолком магазина. За этими
перилами торчали чьи-то ноги и зад в синих рейтузах, а головы не было,
потому что ее срезал потолок. Вторая машинка стрекотала в левой части
магазина, в неизвестной яме, из которой виднелись яркие погоны
вольноопределяющегося и белая голова, но не было ни рук, ни ног.
громоздился желтый ящик с телефонными трубками и проволоками, а рядом с
картонками грудами лежали, похожие на банки с консервами, ручные бомбы с
деревянными рукоятками и несколько кругов пулеметных лент. Ножная швейная
машина стояла под левым локтем г-на полковника, а у правой ноги высовывал