Федот Евграфыч осторожно расстегнул ее, приник ухом. Слушал, долго слушал, а
Женька беззвучно тряслась сзади, кусая кулаки. Потом он выпрямился и бережно
расправил на девичьей груди липкую от крови рубашку; две узких дырочки
виднелись на ней. Одна в грудь шла, в левую грудь. Вторая -- пониже -- в
сердце.
успела, что удар у него на мужика был поставлен. Не дошел он до сердца с
первого раза: грудь помешала...
хотел глаза закрыть -- не удалось, только веки зря кровью измарал. Поднялся:
бровей:
чутьем угадывая слабый рубчатый отпечаток...
9
по дважды пройденному пути, торопясь притащить ему, старшине Васкову,
махорку ту, трижды клятую. Бежала, радовалась и понять не успела, откуда
свалилась на хрупкие плечи потная тяжесть, почему пронзительной, яркой болью
рванулось вдруг сердце. Нет, успела. И понять успела и крикнуть, потому что
не достал нож до сердца с первого удара: грудь помешала. Высокая грудь была,
тугая.
диверсанты и девчат неопытных, и его, сверхсрочника, орден имеющего за
разведку? Может, не он на них охотится, а они на него? Может, уж высмотрели
все, подсчитали, прикинули, когда кто кого кончать будет?
черной, ослепительной ярости и только одного желал: догнать. Догнать, а там
разберемся...
знал, что немцев было двое. И опять не мог простить себе, опять казнился и
маялся, что недоглядел за ними, что понадеялся, будто бродят они по ту
сторону костра, а не по эту, и сгубил переводчика своего, с которым вчера
еще котелок пополам делил. И кричала в нем эта маета и билась, и только
одним успокоиться он сейчас мог -- погоней. И думать ни о чем другом не
хотел и на Комелькову не оглядывался.
сказал, знала, а страха не было. Все в ней вдруг запеклось и потому не
болело и не кровоточило. Словно ждало разрешения, но разрешения этого Женька
не давала, а потому ничто теперь не отвлекало ее. Такое уже было однажды,
когда эстонка ее прятала. Летом сорок первого, почти год назад...
дыхание.
Близко где-то.
громко, всей грудью, а приходилось цедить выдох, как сквозь сито, и сердце
от этого никак не хотело успокаиваться.
что шел от них к лесу, чуть шевелились гибкие вершинки.
Как я утицей крикну, шумни чем-либо. Ну, камнем ударь или прикладом, чтоб на
тебя они глянули, И обратно замри. Поняла ли?
прыгнул через валун в березняк -- наперерез.
рябило. И второе главное дело -- на спину прыгнуть. Обрушиться, сбить,
ударить и крикнуть не дать. Чтоб как в воду...
себя открывали, потому что перед его секретом проплешина в березняке шла.
Конечно, он стрелять отсюда спокойно мог, без промаха, но не уверен был, что
выстрелы до основной группы не докатятся, а до поры шум поднимать было
невыгодно. Поэтому он сразу наган вновь в кобуру сунул, клапан застегнул,
чтоб, случаем, не выпал, и проверил, легко ли ходит в ножнах финский
трофейный нож.
еще кружевных листах. Как и ожидал Федот Евграфыч, их было двое, и впереди
шел дюжий детина с автоматом на правом плече. Самое время было их из нагана
достать, самое время, но старшина опять отогнал эту мысль, но не потому уже,
что выстрелов боялся, а потому, что Соню вспомнил и не мог теперь легкой
смертью казнить. Око за око, нож за нож -- только так сейчас дело решалось,
только так.
губы. Старшина определил ширину их шага, просчитал, прикинул, когда с ним
поравняются, вынул финку и, когда первый подошел на добрый прыжок, крякнул
два раза коротко и часто, как утка. Немцы враз вскинули головы, но тут
Комелькова грохнула позади них прикладом о скалу, они резко повернулись на
шум, и Васков прыгнул.
отмерено -- тик в тик. Упал немцу на спину, сжав коленями локти. И не успел
фриц тот ни вздохнуть, ни вздрогнуть, как старшина рванул его левой рукой за
лоб, задирая голову назад, и полоснул отточенным лезвием по натянутому
горлу.
хрипел только, кровью исходя. И когда он валиться начал, комендант уже
спрыгнул с него и метнулся ко второму.
еще поворачивался. Но то ли сил у Васкова на новый прыжок не хватило, то ли
промешкал он, а только не достал этого немца ножом. Автомат вышиб, да при
этом и собственную финку выронил: в крови она вся была, скользкая, как мыло.
нормального роста, цепкий попался, жилистый: никак его Васков согнуть не
мог, под себя подмять. Барахтались на мху меж; камней и березок, но немец
помалкивал покуда: то ли одолеть старшину рассчитывал, то ли просто силы
берег.
тот выскользнуть умудрился и свой нож из ножен выхватил. И так Васков этого
ножа убоялся, столько сил и внимания ему отдал, что немец в конце концов
оседлал его, сдавил ножищами и теперь тянулся и тянулся к горлу тусклым
кинжальным жалом. Покуда старшина еще держал его руку, покуда оборонялся, но
фриц-то сверху давил, всей тяжестью, и долго так продолжаться не могло. Про
это и комендант знал и немец -- даром, что ли, глаза сузил да ртом щерился.
расслышал первого-то удара. А второй расслышал: глухой, как по гнилому
стволу. Кровью теплой в лицо брызнуло, и немец стал запрокидываться,
перекошенным ртом хватая воздух. Старшина отбросил его, вырвал нож и коротко
ударил в сердце.
винтовку за ствол, как дубину. И приклад той винтовки был в крови.
Благодарность тебе... объявляю...
воздух. Только на того, первого, оглянулся: здоров был немец, как бык
здоров. Еще дергался, еще хрипел, еще кровь толчками била из него. А второй
уже не шевелился: скорчился перед смертью да так и застыл. Дело было
сделано.
стало...
как пьяная. Упала там на колени: тошнило ее, выворачивало, и она,
всхлипывая, все кого-то звала -- маму, что ли...
терять было уже опасно. Он не трогал Комелькову, не окликал, по себе зная,
что первая рукопашная всегда ломает человека, преступая через естественный,
как жизнь, закон "не убий". Тут привыкнуть надо, душой зачерстветь, и не
такие бойцы, как Евгения, а здоровенные мужики тяжко и мучительно страдали,
пока на новый лад перекраивалась их совесть. А тут ведь женщина по живой
голове прикладом била, баба, мать будущая, в которой самой природой
ненависть к убийству заложена. И это тоже Федот Евграфыч немцам в строку
вписал, потому что преступили они законы человеческие и тем самым сами вне
всяких законов оказались. И потому только гадливость он испытывал, обыскивая
еще теплые тела, только гадливость: будто падаль ворочал...
душу отдал, хрипеть перестав, -- кисет. Его, личный, старшины Васкова, кисет
с вышивкой поверх: "Дорогому защитнику Родины". Сжал в кулаке, стиснул: не
донесла Соня... Отшвырнул сапогом волосатую руку, путь его перекрестившую,
подошел к Женьке. Она все еще на коленях в кустах стояла, давясь и
всхлипывая.
Женька сразу голову подняла: узнала.
остановилась и головой затрясла.
Лукьяненко Сергей
Влодавец Леонид
Березин Федор
Бажанов Олег
Контровский Владимир