карнавал. Пошли на балкон!
Под бело-зелеными потеками голубиных экскриментов лиц не было видно,
но по фуражке старого образца Аршак догадался, что это выстроились
юные отцы-основатели.
полуденное небо, с треском и шипением закрутились огненные колеса. Шум
и грохот стоял неимоверный. В дневном свете почти не были видны, лишь
пыльные дымные трассы исчиркали безоблачный небосвод. Когда Аршак
опустил голову, в глазах зарябило: сотни, тысячи людей плясали, водили
хороводы, играли в ручеек, пели, собравшись в кружки вокруг баянистов,
гитаристов и одинокого арфиста. Над толпой реяли разноцветные
воздушные шары, вдруг зашагали на ходулях пестро разодетые мужчины и
женщины...
этажа. Иногда сюда залетали ленты серпантина, порывы ветра несли
конфетти, обрывки газет и куски перфолент. К балкону притопала на
ходулях румяная женщина с большим бантом в волосах и в огромной пышной
юбке, какие Аршаку доводилось видеть только на старых картинах.
Женщина кинула им розу, промахнулась, показала язык, а потом,
повернувшись, нагнулась и задрала юбку, обнажив тугие телеса в розовых
панталонах. Сильно перегнувшись вперед, она потеряла равновесие и
кувыркнулась, ходулями кверху, прямо на восторженно взвывшую толпу.
Аршак заметил, как подскочили к ней несколько ряженых в масках,
затормошили, женщина громко смеялась и отмахивалась.
тоскливее становилось у него на душе. Вскоре толпа казалась ему на
одно знакомое усатое лицо.
бесконечной змеей пошла, скручиваясь и раскручиваясь, по площади,
дружно выделывая коленца под нехитрый, но навязчивый мотив тарантеллы.
Круги сходились и расходились, головы, словно нанизанные на четки,
проплывали под балконом...
устали. Некоторые вышли из круга и сидели, привалившись к пьедесталам
юных отцов. Карнавал выдыхался.
ревом прошли один за другим боевые вертолеты - в зелено-коричневых
камуфляжных пятнах, с гроздьями ракет на пилонах. Днище каждого
вертолета украшала огромная, выведенная белой краской буква. "Т...
А..." - начал читать Аршак, и сразу же получилось: "ТАНЦУЮТ ВСЕ!"
Вертолет с восклицательным знаком шел чуть левее колонны. Над площадью
он вильнул хвостом, развернулся и ушел обратно, скрывшись за башнями
замка.
инструмент и, превратив его в батут, закувыркался в воздухе, толпа
задергалась... Карнавал возгорелся с новой силой.
- Кошкодаву до него не было дела: ходульные разыгрывали в центре
площади какой-то не очень понятный, но очень непристойный спектакль, и
он, теребя усы, ел их глазами, бормоча: "Ай да я, ай да я!"
лабиринтом. Переходы и лестницы чередовались, этажи различались цветом
обоев. Вот он нашел ковровую комнату, затем быстро спустился на два
этажа и несколько минут стоял перед разодранным проемом в нишу, откуда
несся еле слышный скрип велосипедной цепи.
несколько шагов побежал, забираясь все выше и выше. Этажей через пять
в коридорах стали появляться окна, а затем и широкие двери. Они вели
на опоясывающую замок баллюстраду. Голубой в черный горошек коридор
вывел к переходу между башнями. На узкой площадке разгуливали голуби,
у противоположной башни стоял вертолет.
заблудился и запутался в последовательностях цвета и узора обоев.
толстую, всю в узлах веревку - штора с грохотом ушла вверх.
кулаком по колену.
двоюродный брат не слышал. - Миша, выведи меня отсюда... прошептал
Аршак и распластался по стеклу.
руку к выключателю. В тот же миг комната, телевизор, Михаил съежились,
сошлись в яркую точку, а точка, померцав, угасла.
поползла вниз шторка. И он пошел, опустив голову...
дверью кто-то негромко напевал.
навстречу ему выйдет Кошкодав-Ракоед. Но он ошибся.
сидел человек и брился опасной бритвой.
отложил бритву.
этому лицу проехалась машина и оставила след шины. Незнакомец обтерся
полотенцем, взял с полки над зеркалом большой флакон с одеколоном,
брезгливо понюхал, зажмурил глаза, потом немного отлил в ладонь и
прошелся по щекам и подбородку. Где-то Аршак его видел, но никак не
мог вспомнить - где?
Танцуют все! А ты почему не танцуешь?
подбежав, внимательно посмотрел на него.
как зовут? Назови свое имя.
напившись, сказал:
плечо.
нам устроит... Ты сказал ему, где дверь?
здесь всех сожрал, а теперь за нас возьмется. Наворочал тут, накрутил,
а у самого только одно на уме - жрать, жрать, жрать...
крепким запахом одеколона:
остановить, тогда он у нас покушает вволю, и все остальные тоже - хоть
и единосущи, но каждый хочет урвать лучший кусок себе...
сказал:
поплотнее запахнул на себе куртку. Николай, не обращая на него
внимания, шептал, скосив глаза на пол:
про по... поликлон, вот как эта зараза называется, а птица, понимаешь,
она вроде как сюда прорывается, а он туда, к нам, а у нас своих таких
хватает, схавают его с потрохами и фамилии не спросят, вот он, сучий
потрох, силу здесь набирает, пошустрит у нас, и к себе, на своих
сучатах отъедается, а нам отсюда сваливать надо вместе, одеколон - и
тот дерьмо, вода вонючая, надо вниз прорываться, вниз, чердаком вниз,
а там и стены труха, картинки хреновы, звездолеты-дристолеты...
там дверь квадратная!