собирался отнести его на место, как вдруг прямо перед ним возникла леди
Димейн. В первый момент он испугался ее появления, ибо в высокой, стройной
фигуре, прекрасном лице, казавшемся бледным на фоне высоких коричневых
стен, и той целеустремленной серьезности, с которой она явилась ему, было
что-то призрачное. Однако он тут же увидел, что она улыбается, и услышал,
как она произносит своим нежным, грустным голосом:
переплели, - и он повернул к ней тисненную золотом крышку фолианта.
подходя к окну, и, остановившись, посмотрела наружу. За прозрачным стеклом
парк уходил вдаль, на голых ветвях огромных дубов повис сгущающийся
вечерний сумрак. Все выглядело холодным и пустынным. Деревья стояли с
высокомерным видом, словно сознавали свою значительность, словно самое
природу подкупили каким-то образом, чтобы она приняла сторону уорикширской
знати. С леди Димейн беседовать было нелегко, она была замкнута и
немногословна, она находилась в плену своих представлений о себе и
окружающем ее мире. Даже простота ее была данью условности, пусть
условности и благородной. Вы бы посочувствовали леди Димейн, если бы
догадались, в каком жестком альянсе живет она с некими неукоснительными
идеалами. От этого у нее бывал временами усталый вид, как у человека,
взвалившего на себя непосильную ношу. От нее исходил ровный свет, что
отнюдь не равнозначно интеллектуальному блеску и скорее свидетельствует о
тщательно охраняемой непорочности души.
казалось, таилось значение, словно она хотела показать, что у нее есть к
нему конфиденциальное дело, не утруждая себя словами. Она привыкла к тому,
что люди сами догадываются, чего ей от них нужно, и избавляют ее от
объяснений. Уотервил сказал наудачу несколько слов о том, какой прекрасный
стоит вечер (в действительности погода испортилась), которые она не
удостоила ответом. Затем, с присущей ей мягкостью, произнесла:
умоляющий, - казалось, говоря: "Пожалуйста, будьте со мной проще... как
можно проще". Затем оглянулась, словно в комнате были еще люди; ей не
хотелось, чтобы создалось впечатление, будто она предумышленно зашла сюда,
будто ей нужно побеседовать о чем-то с ним наедине. Но, так или иначе, она
была здесь и продолжала свою речь:
обрадовалась. Конечно, нам приятно видеть вас у себя, но к тому же... -
она замялась на мгновение, затем добавила просто: - Я хочу спросить вас о
миссис Хедуэй.
не выдал, лишь улыбнулся как можно приятнее и сказал:
спросить.
эти слова без всякого намерения ее уязвить, просто чтобы выйти из трудного
положения, и сам был напуган тем, какой издевкой они прозвучали.
же. Когда я спрашиваю его о ней, он отвечает мне, что она обворожительна.
Она действительно обворожительна, - произнесла леди Димейн с неподражаемой
сухостью.
Уотервил.
того и хочу - услышать о ней что-нибудь хорошее.
хвалебной речью в честь своей загадочной соотечественницы, но он понимал,
что в этом таится не меньшая опасность.
очень мила со мной.
ведая, сколь патетически звучат ее слова. - Она, бесспорно, очень забавна.
чрезвычайно любезно.
расположить их к себе.
возразил Уотервил.
не нападаю. Я не стану нападать на свою гостью. Я только хочу хоть
что-нибудь узнать о ней, и, если сами вы не хотите мне в этом помочь,
возможно, вы хотя бы назовете кого-нибудь, кто это сделает.
Все это очень странно. Я так надеялась, что вы, быть может, что-нибудь мне
объясните.
ответственность.
именно ждет от него леди Димейн, но не собирался чернить репутацию миссис
Хедуэй ей в угоду. И вместе с тем его деятельное воображение помогло ему
понять и даже разделить чувства этой хрупкой, чопорной, строгой женщины,
которая - это было нетрудно увидеть - искала (и нашла) свое счастье в
культе долга и в предельной верности двум или трем объектам ее
привязанности, избранным раз и навсегда. При ее взгляде на вещи миссис
Хедуэй действительно должна казаться ей антипатичной и даже опасной.
Однако Уотервил тут же понял, что леди Димейн восприняла его последние
слова как уступку, которая может ей помочь.
смехом. Смех этот звучал глупо даже в его собственных ушах.
страдание. Страдание было глубоко, иначе она не решилась бы обратиться к
нему, в этом не было никакого сомнения. Уотервилу стало ее жаль, и он
решил быть как можно серьезнее.
буквально молила его о помощи. - Я не думаю, что у вас есть какие-нибудь
обязательства перед миссис Хедуэй... вы кажетесь мне совсем разными
людьми, - добавила она.
другим оказывалось в его пользу, но слова леди Димейн несколько
скандализировали его, словно она пыталась его подкупить.
заметить.
стараетесь в этом убедить себя. Но мне, во всяком случае, она не нравится,
и я даже представить не могу, почему она понравилась сыну. Она очень
хороша собой и, по-видимому, очень умна, но я ей не доверяю. Не знаю, что
на него нашло, в нашей семье на таких не женятся. Вряд ли она человек
нашего круга. Я совсем иначе представляю себе женщину, которую хотела бы
видеть его женой... Наверно, вам ясно, о чем я говорю. В ее жизни есть
многое, чего мы не понимаем. Сын не понимает этого так же, как я. Если бы
вы могли хоть что-нибудь объяснить, вы оказали бы нам огромную услугу. Я
ничего не скрываю от вас, хотя мы видимся впервые; я просто не знаю, к
кому мне обратиться. Я чрезвычайно встревожена.
горячее, глаза сверкали в сгущающемся сумраке.
сделал ей предложение, и она его приняла?
основания полагать, что сын еще не обручился, но он сильно запутался.
Вместе с тем у него очень неспокойно на душе, это еще может его спасти.
Честь для него превыше всего. Его не может не смущать ее прошлое; он не
знает, что и думать о тех вещах, которые стали нам известны. Даже то, что
она сама рассказывает о себе, крайне странно. Она была замужем четыре или
пять раз и неоднократно разводилась... этому просто трудно поверить. Она
говорит ему, что в Америке на это смотрят по-иному, и, осмелюсь сказать, у
вас о многом свои представления, но, согласитесь, всему есть предел. Она,
видимо, вела очень беспорядочный образ жизни... боюсь, были даже публичные
скандалы. Это ужасно, с такими вещами невозможно примириться. Сын не
говорит мне всего, но я достаточно хорошо его изучила, чтобы самой обо
всем догадаться.
свидетельствовать против нее.