уезжаешь, но это для твоей же пользы. До свиданья, дитя мое. Ты будешь
приезжать домой на каникулы. Постарайся исправиться.
тебя, мой мальчик. Да благословит тебя бог!
выразила надежду, что я раскаюсь и избегну плохого конца; затем я взобрался
в повозку, и лошадь лениво тронулась в путь.
ГЛАВА V
насквозь, когда возчик вдруг остановил лошадь.
Пегготи, которая выбежала из-за живой изгороди и уже карабкалась в повозку.
Она обхватила меня обеими руками и с такой силой прижала к своему корсету,
что очень больно придавила мне нос, хотя я заметил это гораздо позднее,
обнаружив, каким он стал чувствительным. Ни единого слова не сказала
Пегготи. Освободив одну руку, она погрузила ее по локоть в карман и извлекла
оттуда несколько бумажных мешочков с пирожными, которые рассовала по моим
карманам, а также и кошелек, который сунула мне в руку, но ни единого слова
не сказала она. Еще раз, в последний раз обхватив меня обеими руками, она
вылезла из повозки и побежала прочь; и я убежден теперь, и всегда
придерживался такого мнения, что у нее не осталось ни одной пуговицы на
платье. Одну из тех, что отлетели, я подобрал и долго хранил как память о
ней.
головой и сказал, что вряд ли.
более что, насколько я мог припомнить, ни Родрик Рэндом, ни капитан
королевского британского флота, попав в тяжелое положение, никогда не
плакали. Возчик, видя, что я утвердился в этом решении, предложил расстелить
мой носовой платочек на спине лошади, чтобы он просох. Я поблагодарил и
согласился, и каким маленьким показался он тогда!
кожи, с застежкой, а в нем лежали три блестящих шиллинга, которые Пегготи,
очевидно, начистила мелом для вящего моего удовольствия. Но в этом кошельке
была еще большая драгоценность: две полукроны, завернутые в бумажку, на
которой было написано рукою моей матери: "Для Дэви. С любовью". Я пришел в
такое волнение, что спросил возчика, не будет ли он так любезен и не
достанет ли мой носовой платок, но он сказал, что лучше мне обойтись без
него, и я решил, что, пожалуй, это так; поэтому я вытер глаза рукавом и
перестал плакать.
громко всхлипывал. Мы протрусили рысцой еще некоторое время, и я спросил
возчика, будет ли он везти меня всю дорогу.
какая именно, - эта лошадь свалится, как околевшая свинья, раньше чем мы
проедем полпути.
а почтовая карета доставит вас туда... куда понадобится...
уже заметил в одной из предшествующих глав, что он был темперамента
флегматического и отнюдь не словоохотлив, - я предложил ему, в знак
внимания, пирожное, которое он проглотил целиком, точь-в-точь как слон, и
его широкая физиономия осталась такой же невозмутимой, какою была бы в
подобных обстоятельствах физиономия слона.
повозки и упершийся локтями в колени.
сидел и смотрел на уши лошади, словно увидел там что-то до сей поры
невиданное; так сидел он довольно долго. Затем он спросил:
закусить и явно намекает на это лакомство.
свистнул, но по-прежнему смотрел на уши лошади.
так, значит, она делает все эти яблочные пироги и стряпает все что
полагается?
будете ей писать?
Если вы будете ей писать, может не забудете сказать, что Баркис очень не
прочь, а?
должен передать?
запнулся, вспомнив о том, что я тогда буду уже очень далеко, - и сами
сможете передать это гораздо лучше, чем я.
прежнюю просьбу, с величайшей серьезностью сказав:
ярмутскои гостинице, я раздобыл лист бумаги и чернильницу и написал такую
записку Пегготи: "Дорогая моя Пегготи. Я приехал сюда благополучно. Баркис
очень не прочь. Передай маме мой горячий привет. Твой любящий Дэви. P. S. Он
говорит, что непременно хочет, чтобы ты знала: Баркис очень не прочь".
глубокое молчание, а я, совершенно измученный всеми недавними событиями,
улегся на мешке в повозке и заснул. Я спал крепко, пока мы не прибыли в
Ярмут, который показался мне таким незнакомым и чужим, когда мы въехали во
двор гостиницы, что я сразу распрощался с тайной надеждой встретить
кого-нибудь из членов семейства мистера Пегготи, - может быть, даже малютку
Эмли.
благодаря такому ее виду казалось совершенно невероятным, чтобы она
когда-нибудь отправилась в Лондон. Я размышлял об этом и недоумевал, что
станется в конце концов с моим сундучком, который мистер Баркис поставил на
мощеном дворе возле шеста (он въехал во двор, чтобы повернуть свою повозку),
и что станется в конце концов со мной, когда из окна, в котором висели битая
птица и части мясной туши, выглянула какая-то леди и спросила:
заказывали здесь обеда.
фамилию? - спросила леди.
колокольчик и крикнула:
удивился, что показать столовую он должен всего-навсего мне.
стене. Вряд ли я почувствовал бы себя более бесприютным, если бы эти карты
были настоящими чужеземными странами, а меня забросило судьбою в одну из
них. Мне казалось непростительной вольностью сидеть с шапкой в руках на
краешке стула у двери, а когда лакей накрыл стол скатертью специально для
меня и поставил судки, я, должно быть, весь покраснел от смущения.
блюд, что я испугался, не обидел ли я его. Но опасения мои рассеялись, когда
он придвинул мне стул к столу и очень приветливо сказал:
Каменистый Артем
Конан-Дойль Артур
Быков Василий
Конюшевский Владислав
Березин Федор
Прозоров Александр