могла смотреть на здание Канцлерского суда даже ночью, особенно при лунном
свете. Комната у нее была чистенькая, но почти совсем пустая. Самая
необходимая мебель, старые гравированные портреты канцлеров и адвокатов,
вырезанные из книг и прилепленные облатками к стенам, да несколько ридикюлей
и рабочих мешочков, по словам хозяйки, "набитых документами", - вот все, что
я здесь увидела. В камине ни угля, ни золы; нигде никакой одежды, ни крошки
еды. На полке открытого посудного шкафчика стояло, правда, несколько
тарелок, две-три чайных чашки и еще кое-какая посуда, но вся она была
пустая, насухо вытертая. Оглядывая комнату, я с жалостью подумала, что,
значит, недаром ее хозяйка такая изможденная, и только теперь поняла -
почему.
Джарндисов, - начала бедная старушка самым любезным тоном. - И весьма
признательна за доброе предзнаменование. Местожительство у меня уединенное.
Сравнительно. Я ограничена в выборе местожительства. Вынуждена находиться
при канцлере. Я живу здесь уже много лет. Дни свои провожу в суде; вечера и
ночи здесь. Ночи кажутся мне длинными, - ведь сплю я мало, а думаю много.
Это, конечно, неизбежно, когда твое дело разбирается в Канцлерском суде. К
сожалению, не имею возможности предложить шоколаду. Ожидаю, что суд вынесет
решение скоро, а тогда устрою свою жизнь получше. В настоящее время не
стесняюсь признаться подопечным тяжбы Джарндисов (строго доверительно), что
иногда трудно сохранить приличный вид. Мне здесь случалось страдать от
холода. А порой и от кое-чего более тяжкого, чем холод. Но это неважно.
Прошу извинить, что завела разговор на столь низменные темы.
и показала нам висящие в нем птичьи клетки; в некоторых из них сидело по
нескольку птичек. Здесь были жаворонки, коноплянки, щеглы - всего птиц
двадцать, не меньше.
поймут, - сказала она. - С намерением выпустить птичек на волю. Как только
вынесут решение по моему делу. Да-а! Однако они умирают в тюрьме. Бедные
глупышки, жизнь у них такая короткая в сравнении с канцлерским
судопроизводством, что все они, птичка за птичкой, умирают, - целые
коллекции у меня так вымерли одна за другой. И я, знаете ли, опасаюсь, что
ни одна из этих вот птичек, хоть все они молоденькие, тоже не доживет до
освобождения. Оч-чень прискорбно, не правда ли?
ответа, а продолжала тараторить, как будто привыкла задавать вопросы в
пространство, даже когда была одна.
уверяю вас, что, поскольку дело еще не решено и шестая, или Большая, печать
все еще торжествует, может случиться, что и меня найдут здесь окоченевшей и
бездыханной, как я находила стольких птичек.
незаметно положить на каминную полку немного денег. Мы все подошли поближе к
клеткам, делая вид, будто рассматриваем птичек.
как (вам это покажется странным) в голове у меня путается, когда я слежу за
судебными прениями и вдруг вспоминаю, что пташки мои сейчас поют. А голова у
меня, знаете ли, должна быть очень, очень ясной! В другой раз я назову вам
их имена. Не сейчас. В день столь доброго предзнаменования пусть поют
сколько угодно. В честь молодости, - улыбка и реверанс, - надежды, - улыбка
и реверанс, - и красоты. - Улыбка и реверанс. - Ну вот! Раздвинем занавески
- пусть будет совсем светло.
маленькая старушка (воздух в комнате был спертый, и ее не худо было бы
проветрить), - потому что Леди Джейн - кошка, которую вы видели внизу, -
покушается на их жизнь. Целыми часами сидит, притаившись, за окном на
парапете. Я поняла, - тут она перешла на таинственный шепот, - что ее
природное жестокосердие теперь обострилось - она охвачена ревнивой боязнью,
как бы их не выпустили на волю. В результате решения суда, которое, я
надеюсь, вынесут вскоре. Она хитрая и коварная. Иногда я готова поверить,
что она не кошка, а волк из старинной поговорки: "Волк, что голод - не
выгонишь!"
половина десятого, и положил конец нашему визиту, - нам самим закончить его
было бы не так-то легко. Придя домой, старушка положила на стол свой мешочек
с документами, а теперь торопливо схватила его и осведомилась, не собираемся
ли мы тоже пойти в суд. Мы ответили отрицательно, подчеркнув, что никоим
образом не хотим ее задерживать, и тогда она открыла дверь, чтобы проводить
нас вниз.
в суд до выхода канцлера, - сказала она, - ибо он может назначить слушание
моего дела в первую очередь. У меня предчувствие, что он действительно
назначит его в первую очередь сегодня утром.
диковинным хламом, который ее хозяин скупил постепенно, а продавать не
желает... потому что он чуть-чуть... того. Это она говорила на площадке
второго этажа, а перед тем, на третьем этаже, ненадолго остановилась и молча
указала нам пальцем на темную закрытую дверь.
переписчик судебных бумаг. Здешние уличные мальчишки болтают, будто он
продал душу черту. Не представляю себе, на что он мог истратить вырученные
деньги! Тсс!
двери, и, повторяя "тсс!", пошла впереди нас на цыпочках, точно шум ее шагов
мог выдать ему то, что она сказала.
снова увидели старика хозяина, убиравшего в подполье кипы исписанной бумаги,
видимо макулатуры. Старик работал очень усердно, - так, что пот выступил у
него на лбу, - и, убрав сверток или пачку, хватал лежащий у него под рукой
кусок мела и чертил им какую-то закорючку на обшивке стены.
я не успела, так как он внезапно остановил меня и, дотронувшись до моего
локтя, написал мелом на стене букву "Д" - написал чрезвычайно странным
образом, начав снизу. Это была заглавная буква, не печатная, но написанная
точь-в-точь так, как написал бы ее клерк из конторы господ Кенджа и Карбоя.
пронзительный взгляд.
месте букву "ж" (теперь незаглавную) и спросил:
быстро чертил букву за буквой, все тем же странным образом, начиная снизу, а
начертив, стирал ее, - причем ни разу не оставил на стене двух одновременно,
- и остановился лишь после того, как написал все буквы, составляющие слово
"Джарндис".
образом и с такой же быстротой начертил и стер одну за другой все буквы,
составляющие слова "Холодный дом". Не без удивления прочла я вслух и эти
слова, а старик снова рассмеялся.
рисовать слова по памяти, хоть и не умею ни читать, ни писать.
взгляд, - словно я была кровной родственницей живших наверху птичек, - что я
почувствовала настоящее облегчение, когда Ричард появился в дверях и сказал:
поддавайтесь искушению. Три мешка уже лежат в подполье, и хватит с мистера
Крука!
своим друзьям, стоявшим на улице, и тут мы расстались с маленькой старушкой,
которая очень торжественно простилась с нами и повторила свое вчерашнее
обещание завещать Аде и мне какие-то поместья. Заходя за угол, мы оглянулись
и увидели мистера Крука, - он смотрел нам вслед, стоя у входа в лавку с
очками на носу и кошкой на плече, - хвост ее торчал над его мохнатой шапкой,
словно длинное перо.
Ах, кузина, кузина, какие это страшные слова - "Канцлерский суд"!
Тяжело сознавать себя врагом, - ведь я, очевидно, враг, - своих
многочисленных родственников и других людей; тяжело сознавать, что они мои
враги, - а так оно, вероятно, и есть, - и видеть, что мы разоряем друг
друга, сами не зная, как и зачем, и всю жизнь проводим в подозрениях и
раздорах. Должна же где-то быть правда, и очень странно, что за столько лет
не нашлось ни одного честного судьи, который взялся бы за дело всерьез и
выяснил, на чьей она стороне.
разорительная, бесцельная шахматная игра действительно кажется очень
странной. Когда я видел вчера, как безмятежно топчется на месте этот
невозмутимый суд, и думал о страданиях пешек на его шахматной доске, у меня
разболелись и голова и сердце. Голова - оттого, что я был не в силах понять,
как все это возможно, если только люди не дураки и не подлецы, а сердце - от
мысли о том, что люди бывают и дураками и подлецами. Но, во всяком случае,
Ада... можно мне называть вас Адой?
Лукьяненко Сергей
Акунин Борис
Пехов Алексей
Посняков Андрей
Гуль Роман Борисович
Посняков Андрей