неестественно в этой маленькой комнате.
один миг, и мне некогда было оживить в памяти десятки образов, в которые мое
воображение облекало ее последние полтора года. Женщина, которая
преследовала меня дни и ночи, лишала покоя в часы бодрствования, кошмарным
видением являлась во сне, стояла рядом. От изумления я едва не оцепенел -
настолько она была миниатюрна. Она едва доставала мне до плеча. Ни ростом,
ни фигурой она не походила на Луизу.
вороту и запястьям отделанном кружевами. Ее каштановые волосы были расчесаны
на прямой пробор и собраны узлом на затылке; черты лица были правильны и
изящны. Большими у нее были только глаза; увидев меня, словно пораженные
неожиданным сходством, они расширились, как глаза испуганной лани. Испуг
узнавания сменился замешательством, замешательство - болью, едва ли не
страхом. Я видел, как легкий румянец проступил на ее лице и тут же исчез.
Думаю, я вызвал у нее такое же потрясение, как и она у меня. Не рискну
сказать, кто из нас испытывал большее волнение, большую неловкость.
вверх, и прошло несколько мгновений, прежде чем хоть один из вас заговорил.
Когда же мы заговорили, то заговорили одновременно.
низкую скамеечку и жестом указала мне на стул против себя.
колени.
- В прошлый день рождения ему действительно исполнилось четырнадцать лет?
прятался в столовой за экраном и наблюдал, как вы снимаете корочку. Он
рассказывал мне, что никогда не забудет вашего изумленного лица, когда из
пирога выполз Дон. В тот день вам исполнилось десять лет, и это было первое
апреля.
полному замешательству, я увидел на ее ресницах слезы; они блеснули и тут же
высохли.
сказала она. - Ради одной меня вы так хлопотали и, наверное, спешили
вернуться домой гораздо раньше, чем того требовали ваши дела. Но я очень
устала и составила бы вам плохую компанию. Мне казалось, вам будет гораздо
спокойнее пообедать одному.
дожидаться меня, и ничего не сказал. Одна из молодых собак проснулась и
лизнула мне руку. Чтобы хоть как-то занять себя, я потянул ее за уши.
коем случае не хочу, чтобы мой неожиданный приезд в чем-то стеснил вас. Я
найду чем заняться, не затрудняя вас, и это мне будет более чем приятно.
Из-за меня вам не следует вносить никаких изменений в свои планы на завтра.
Я хочу сказать только одно: я благодарна вам, Филипп, за то, что вы
разрешили мне приехать. Вам это было, конечно, нелегко.
стеклам. Вероятно, мне самому следовало задернуть портьеры, не ей. Я не
успел. Я попробовал исправить свою оплошность и неловко поднялся со стула,
но, так или иначе, было слишком поздно. Она вернулась к камину, и мы снова
сели.
который вышел навстречу, мною овладело странное чувство, - сказала она. -
Вы знаете, я проделала этот путь множество раз - в воображении. Все было
именно так, как я себе представляла. Холл, библиотека, картины на стенах.
Корда экипаж подъехал к дому, на часах пробило четыре; даже этот бой был
знаком мне.
перед болезнью Эмброза, мы часто говорили о путешествии домой. Ничто не
доставляло ему большей радости. С каким увлечением он рассказывал мне про
сад, парк, лес, тропинку к морю... Мы собирались вернуться тем маршрутом,
которым я приехала; именно поэтому я его и выбрала. Генуя, а из нее - в
Плимут. Там нас ждет Веллингтон с экипажем и везет домой. Как мило с вашей
стороны, что вы прислали его, что вы угадали мои чувства.
Сиком говорил, что вам пришлось остановиться в кузнице и подковать одну из
лошадей. Мне очень жаль, что так случилось.
посидела у огня, наблюдая за работой и болтая с Веллингтоном.
вообще было. Зато я вдруг обнаружил, что из нас двоих неловкость испытываю
именно я; я чувствовал себя громоздким и нескладным в этой крошечной
комнате, а стул, на котором я сидел, годился бы только карлику. Неудобная
поза - самое губительное для того, кто хочет выглядеть раскованно и
непринужденно, и меня мучило то, как я выгляжу, сидя на этом проклятом
стуле, неуклюже подобрав под него чересчур большие ноги и свесив по бокам
длинные руки.
Кендалла, - сказала она, - и я подумала, что из учтивости следовало бы
засвидетельствовать ему свое почтение. Но было уже поздно. Лошади промчались
мимо ворот, и к тому же я очень хотела поскорее оказаться... здесь.
она чуть было не сказала , но вовремя удержалась.
последней комнаты в доме. Он даже набросал для меня план, и я почти уверена,
что сегодня с закрытыми глазами нашла бы дорогу. - На мгновение она
замолкла, затем сказала: - Вы проявили редкую проницательность, отведя мне
эти комнаты. Именно их мы и собирались занять, если бы были вместе. Эмброз
хотел, чтобы вы переехали в его комнату; Сиком сказал, что вы так и сделали.
Эмброз был бы рад.
жил после особы, которую звали тетушка Феба.
раны сердца в Тонбридж, - сказала она. - Но сердце оказалось упрямым, и
тетушка Феба подхватила простуду, которая длилась двадцать лет. Неужели вы
не слышали об этой истории?
и улыбалась, скорее всего, воспоминанию о тетушке Фебе. Ее сжатые руки
лежали на коленях. Никогда прежде не видел я таких маленьких рук у взрослого
человека. Они были очень тонкие, очень узкие, как руки на незаконченных
портретах старых мастеров.
тетушки явился другой викарий. Но к тому времени тетушке Фебе исполнилось
сорок пять, и сердце ее было уже не таким хрупким. Она вышла замуж за
второго викария.
от потрясения.
глаза были все так же серьезны. Я вдруг представил себе, как Эмброз
рассказывает ей эту историю: он, сгорбившись, сидит в кресле, плечи его
трясутся, а она смотрит на него снизу вверх, совсем как сейчас, едва
сдерживая смех. Я не выдержал. Я улыбнулся кузине Рейчел... c ее глазами
что-то произошло, и она тоже улыбнулась мне.
пожалев о своей улыбке.
Спросите его.
если решит, что вы мне ее рассказали. Я забыл вас спросить: принес ли он вам
что-нибудь на обед?
восхитительно.
Прислуживать вам, развешивать ваши платья у нас некому; только молодые Джон
и Артур, которые наполнят для вас ванну.
одинаков. Я привезла только то, которое сейчас на мне, и еще одно. У меня
есть прочные туфли для прогулок.
- сказал я. - В библиотеке много книг. Сам я не слишком охоч до чтения, но
вы могли бы найти что-нибудь себе по вкусу.
его у вас так много. Эмброз не раз говорил мне, что оно темнеет от морского
воздуха.
вся эта масса семейных реликвий извлечена из какого-нибудь забытого шкафа, и