плохо спала. У меня растроился желудок, появилась мигрень, сон покинул меня.
похожи на монолог из великосветского романа. Читая такой роман, хорошо
понимаешь, что монолог существует в отрыве от реальной среды - монолог
таких второсортных романов существует просто для того, чтобы существовать,
а не для того, чтобы действовать на сюжетную канву произведения.
развития их отношений. В конце-концов я тоже могу наполниться впечатляющей
пустотой, и сам я легко могу поверить в значительность этой пустоты. А я, я
- Бербель, как я мучился без тебя.
подумалось, что вот таким и должен быть настоящий кинокадр, это немножко
взволновало его. Я все время думал о тебе, особенно ночью, мысли о тебе не
давали спать.
часто бываю на вечерах и даже в опере, однако это все-таки утомляет. Мне
сестра рассказывала, что до того, как она вышла замуж, в Берлине было
веселей.
Малер враждебен духу германской нации.
него происходит что-либо интересное, но это случается редко - ведь в мире
так много обычного.
человека?
- А разве нация и человек не одно и то же?
человек в коротком отрезке времени, в которое он попадает по воле природы.
женщиной. Даже при свете одного бра было видно что она покраснела и
опустила глаза, отчего стала похожа на кающуюся грешницу, нарисованную под
куполом собора.
стояла бутылка зеленого цвета. Бербель отодвинула штору и открыла балконную
дверь.
- два фарфоровых стаканчика.
принесла штопор, и Герберт неумело ввинтил его в самый край. Назад штопор
вылез, не зацепив пробки.
аккуратно погрузила штопор в самый центр. При этом лицо ее выражало степень
крайней сосредоточенности. Герберт сидел в качалке и разглядывал небо. По
небу плавали многие звезды - названия их он не знал, но чувствовал, что они
не спроста расположены так далеко. Видимо, в большом отдалении от земли
была скрыта мудрая истина, позволяющая звездам сохраняться. Бербель разлила
ликер по стаканчикам. Надеюсь, этот вечер нам будет приятен, - сказала она.
Уже ночь, Бербель, - поправил он. Да это не имеет значения, Герберт. Вечер
- это любое время ночи, если мы не спим. Значит, эта ночь будет лишена
собственного имени, а вечер превратится в рассвет. Видимо все и будет так,
если только мы не заснем, - подумал он. Ты хочешь спать? - спросила девушка.
звезды над головой.
руку кусочком стекла, хотя боль иногда бывает приятной, она даже лечит.
действовать, он уже не объясняет и не убеждает, а только бесполезно и тупо
волнует. Мне вот боль не нужна - я вполне здорова.
того, что ты видишь из?
загадочность.
спектр твоего впечатления.
танцевала с одним юношей. Он очень сильно отличался от тебя.
сейчас.
Не знаю, как у каждого, но у этого времени проводников быть не должно.
тысячилетний Рейх рассыпался в один день.
обнялись. На третьей рюмке ликера он стал засыпать и она принесла ему и
себе по толстому шерстяному пледу. Волны живого интереса, такие бурные
вначале улеглись. Они вяло переговаривались из своих шезлонгов сонными
голосами и в конце концов совсем замолчали. Закутавшись в плед, сквозь
щелочку не до конца опущенных век Герберт разглядывал геометрически
правильное лицо девушки, залитое лунным светом. За спиной Бербель темнота
ночи выглядела полуреально - она как бы представляла часть декораций,
однако чем больше Герберт захватывал сон, тем более явно проступала темная
мануфактура. Герберт мог бы поклясться, что найди он в себе силы встать, то
смог бы пощупать плотный черный материал с беспорядочно разбросанными
звездами. Но зеленый ликер и свежий воздух, прилетевший со стороны
английских островов, усыпил Герберта. Во сне ночь сделалась красной; густая
кровавая пена наползала на тяжелый черный бархат со звездами. Плед девушки
превратился в прозрачный и легкий газ, по всему пространству этой легкой
одежды расползлись маленькие свастики, похожие на жучков. Герберт заметил,
что ограждение балкона исчезло, балкон раздвинул свои пределы до размеров
танцевальной площадки. Такое было впечатление, что пол этой площадки создан
из совершенно особенного вещества, - снизу он подсвечивался разноцветными
огнями, в целом же это было серо-голубое небо, лежащее на земле. Во сне
Герберт, так же как и наяву, курил сигарету, поминутно прикладываясь к
рюмке с ликером. Но вот девушка встала, она запрокинула руки за голову и
потянулась. Герберт успел заметить, что у нее острые локти и это ему не
понравилось. Девушка прыгнула на серо-голубое продолжение балкона, тонкие
одежды ее распахнулись - она была голая. Как последняя загадка цивилизации
перед Гербертом раскрылся маленький треугольник. Плавная музыка, вытекающая
неизвестно откуда, одурманивала сознание. Девушка танцевала: она сделала
вперед несколько мелких шажков, затем отступила назад, и руки ее плавно
взметнулись над головой, проскользнув сквозь развевающиеся волосы. Герберт
почувствовал, что снова засыпает, но это был второй сон; он спал и кажется
даже понимал, что спит, но засыпая во сне же не мог бороться с новым сном,
который надвигался на него как бы под эгидой старого. Он почти физически
почувствовал, как один сон распростер над ним широкие крылья, а из него
выдвинулся другой с крыльями поменьше. Из всех снов он вышел сразу и как бы
очень стремительно. Свежий воздух, прилетевший со стороны английских
островов и питавший Герберта во время сна, уже кончился. Что чувствует
закрытая комната, если в ней что-либо случается? Она чувствует новизну.
Тяжелый воздух как бы раздвигает ткань и вместе с событием, даже если
комната совсем закрыта, приходит ощущение некоторой дурманящей силы,
действующей на само подсознание. Герберт понял, что внутри у него открылся
какой-то клапан, что-то случилось - может быть, на небе появилась новая
звезда, может быть, у него сменилась кровь - она меняется каждые семь лет
обычно во сне. Бербель спала, на рассвете сон очень хрупок. Серые нити
рассвета, обрамленные полоской надвигающейся зари, накрывали голову спящей.
Одна рука ее была вытянута вдоль пледа, другая сжимала маленький стаканчик.
Герберт откинул плед, встал и тихо вышел из квартиры. Проходя мимо
консьержки он посмотрел на нее через открытую дверь: она сидела на
полуразвалившемся диване, держа в руке стакан с молоком. На мгновение он
задержал взгляд на ее растопыренных коленях, мятом выцветшем платье и
полосатых носочках. Консьержка подмигнула ему круглым совиным глазом и
негромко сказала: ком цу мир, однако Герберт обратной связью почувствовал,
что его не зовут, а толкают в грудь. На улице было тихо, прохожих не было
видно, но электричество полыхало вовсю. За ночь город оброс флагами со
свастикой; на улицах никого, пустота зловещего праздника. Герберт боялся
Флинт Эрик
Флинт Эрик
Березин Федор
Доставалов Александр
Конан-Дойль Артур
Бажанов Олег