самых великих или, скорее, самых богатых людях, которые, как говорят нам с
полной серьезностью, первоначально произошли из грязи!
котором упоминается, что он был упрямый, дородный, суетливый крепыш
небольшого роста; так как он обычно носил старые лосины, то его фамильярно
называли Харден Брук, то есть _Крепкоштанник_.
себе целью быть совершенно правдивым в своем рассказе, то, пожалуй, поддался
бы искушению обойти молчанием, как несовместимое с важностью и достоинством
моей истории, то странное, но забавное обстоятельство, что этот почтенный
джентльмен также получил свое прозвище от самой прихотливой части его
туалета. И в самом деле, штаны в глазах наших уважаемых предков были,
по-видимому, очень существенным одеянием, по всей вероятности, потому, что
они действительно были самым объемистым предметом их одежды. Имя Тен Брук,
или Тин Брук, может быть переведено как Десятиштанный и как Тонкоштанник;
верхнеголландские комментаторы склоняются к первому мнению и приписывают
такое прозвище тому, что он первый ввел в поселке древний голландский обычай
носить по десять пар штанов. Но самые элегантные и остроумные авторы,
писавшие по этому вопросу, высказываются в пользу Тонкоштан-ника, из чего
делают вывод, что наш герой был бедным, но веселым бездельником, широкие
штаны которого отнюдь не отличались добротностью. Он-то и был, бесспорно,
автором следующего поистине философского стихотворения:
могущественной флотилии лодок, чтобы исследовать еще неизвестную страну близ
устья Гудзона. И небо, казалось, содействовало их предприятию.
освободившаяся от тирании старого скряги отца, избавляется от ледяного
рабства старой зимы и, разрумянившись тысячами прелестей, бросается в
объятия юного бога весны. Каждая купа кустов и цветущая роща оглашаются
звуками брачной любви; даже насекомые, пьющие утреннюю росу, которая
сверкает драгоценными камнями на нежной луговой траве, возносят свои слабые
голоса, чтобы присоединиться к радостной эпиталаме; девственный бутон робко
являет взору свой румянец, и сердце мужчины исходит нежностью. О сладостный
Феокрит {8}! Будь у меня твоя камышовая свирель, звуками которой ты некогда
очаровывал веселые сицилийские долины, или же, о кроткий Бион {9}, твоя
пастушья дудка, приводившая в такое восхищение счастливых молодых поселян
острова Лесбоса, тогда я попытался бы воспеть в нежных буколических стихах
или в небрежной идиллии сельские красоты окрестных мест. Но ничего не имея
для полета, кроме этого затупившегося гусиного пера, я должен смиренно
удовольствоваться тем, что, отложив в сторону поэтическую игру фантазии,
продолжу мой правдивый рассказ низкой прозой, утешая себя мыслью, что, хотя
он. возможно, не столь манит воображение читателя, тем не менее даже в
целомудренном и простом одеянии из истины он с девичьей скромностью найдет
доступ к его рассудку.
отправились в богатое событиями путешествие, для описания которого не
хватало только Вергилия, чтобы оно сравнялось с прославленной "Энеидой".
Много приключений встретилось на их пути; тяжелые испытания перенесли они,
пока странствовали от Коммунипоу до Устричного острова, от Устричного
острова до острова Виселицы, от острова Виселицы до острова Губернаторов, и
от острова Губернаторов через пролив Пахтанья (второй пролив Привратника)
бог знает докуда, пока они чуть не потерпели крушение и не погибли навсегда
в страшных водоворотах Хелл-Гейта {* Это ужасающее сочетание скал и
водоворотов в проливе выше Нью-Йорка, опасное для судов, если только они не
находятся в руках опытного лоцмана. Некоторые мудрые люди, наставники
современности, смягчили это характерное название, превратив его в Hurl gate
[Шумные ворота] - на каком основании, пусть они сами объяснят. Название,
приведенное нашим автором, находит подтверждение в "Истории Америки" Огилви,
вышедшей в 1671 году, а также в сохранившемся до нашего времени путевом
дневнике, который относится к XVI веку и хранится в "Хаэардовском собрании
исторических документов" ". Первоначальное название, как подтверждают все
голландские рукописи и карты, было Helle gat, а в одном старинном
манускрипте, написанном по-французски, при перечислении различных изменении,
которые претерпели названия окрестностей этого города, указывается: "De
Helle gat, trou d'Enfer. ils ont fait _Helle gate_, Porte d'Enfer. [Из Helle
gat [Адская дыра] они сделали Helle gate [Адские ворота]].- Типографский
ученик.}, которые по внушаемому ими ужасу и грозным опасностям могут
заткнуть за пояс древние Сциллу и Харибду. Во время этого плавания они
встретили столько же листригонов, циклопов, сирен и несчастных Дидон {10},
сколько и благочестивый Эней, когда он совершал свое путешествие для
основания колонии.
своим бесподобным очарованием обширный остров; наподобие великолепной броши
он разделял прекрасную грудь бухты, и многочисленные большие острова, среди
которых они скитались, служили для него дополнительным украшением. Туда они
направили свой путь, и старый Нептун, словно стремясь принять участие в
выборе места для города, которому предстояло стать его твердыней в западном
мире, послал полдюжины могущественных валов, выбросивших лодки наших
путешественников на берег острова, в том самом месте, где теперь стоит
прелестный город Нью-Йорк.
споры и уже подверглось искажению, что служит доказательством печального
непостоянства в подлунном мире и усердной склонности современных грамотеев к
извращениям. Названием, наиболее распространенным среди черни (например,
членов Законодательного собрания и управляющих банками), является Манхаттан,
происшедшее, как говорят, от обычая, принятого среди сквау в древнем
поселении, носить мужские войлочные шляпы, что и теперь еще наблюдается у
многих племен. "Отсюда, - говорит нам старинный губернатор, небезызвестный
шутник, припеваючи живший почти столетием позже и навестивший
филадельфийских остряков, - отсюда произошло название Ман-хет-он {12},
первоначально данное индейцам, а затем - острову". Глупая шутка, но для
губернатора и такая хороша!
внимания, относится то, которое содержится в весьма ценной истории
американских владений, написанной господином Ричардом Бломом {13} в 1687
году, где остров назван Манхадес или Манаханент; не следует забывать и о
прекрасной маленькой книжке такого правдивого историка, как Джон Джосселин,
джентльмена, называющего наш остров без всяких колебаний Манадес.
подкреплено одобрением наших уважаемых голландских предков, следует признать
некоторые сохранившиеся до нашего времени письма первых губернаторов к
властям соседних провинций; в этих письмах наш остров называют по-разному:
Монхатез, Мунхатоз и Манхатез - несущественные видоизменения, объясняющиеся
тем, что ученые того времени относились с великим презрением к
орфографическим справочникам и филологическим изысканиям, в наши дни
представляющим единственное занятие и цель жизни стольких ученых мужчин и
женщин. Говорят, что это название произошло от великого индейского духа
Маниту, избравшего, как предполагают, этот остров своим любимым
местопребыванием вследствие его необычайных прелестей. Но самое бесспорное и
достойное уважения из всех существующих свидетельств, на которое я вполне
полагаюсь, ибо оно дает название одновременно мелодичное, поэтическое и
выразительное, это свидетельство штурмана Джуэта, приведенное в упомянутом
выше судовом журнале плавания великого Гудзона; Джуэт ясно и точно называет
остров Манна-хата, то есть остров Манна, или другими словами, "страна,
изобилующая млеком и медом!".
ГЛАВА IV
писать второпях; а также рассказ об основании Нового Амстердама и о
достопамятном споре по этому поводу между мингерами Десятиштанным и
Крепкоштанником
нанялся построить большую каменную церковь в Роттердаме, которая стоит
примерно в трехстах ярдах влево от вас, если вы отвернетесь от Бомкейса, и
которая устроена так удобно, что все ревностные христиане Роттердама
предпочитают спать во время проповеди именно там, а не в какой-либо другой
церкви этого города, мой прадедушка, говорю я, когда он нанялся построить
эту знаменитую церковь, первым делом послал в Делфт за ящиком длинных
трубок; затем, купив новую плевательницу и сотню фунтов лучшего виргинского
табаку, уселся и в течение трех месяцев ничего не делал, только очень
прилежно курил. Затем он еще три месяца провел в странствованиях то пешком,
то на трешкоуте, из Роттердама в Амстердам, в Делфт, в Гарлем, в Лейден, в
Гаагу, стукаясь головой и выбивая свою трубку о каждую церковь, попадавшуюся
ему на пути. Затем он стал постепенно приближаться к Роттердаму, пока его
взору не предстало то место, где следовало построить церковь. Следующие три
месяца он занимался тем, что ходил вокруг да около этого места, разглядывая
его сперва с одной стороны, потом с другой; то он проезжал мимо него по
каналу на лодке, то рассматривал его в подзорную трубу с другого берега
Мааса, то бросал на него взгляд с птичьего полета, взобравшись на верхушку
одной из тех гигантских ветряных мельниц, что охраняют ворота города. Добрые
Березин Федор
Шилова Юлия
Вронский Константин
Конан-Дойль Артур
Рыбаков Вячеслав
Распопов Дмитрий