Чтение 15–й страницы книги ~Открытая книга~

Вчера это показалось бы просто смешным - то, что один ученик пятого
класса собирается арестовать другого. А сегодня... сегодня фон дер Боль
побледнел и торопливо вышел.

На тряпичной фабрике Валуева был устроен митинг, и представитель Совета
рабочих, крестьянских и солдатских депутатов сказал, что посадские получат
квартиры в городе, а буржуи - в посаде.

Прогимназию Кржевской слили с городским училищем, мальчики и девочки
стали учиться вместе, и у подъезда, на котором с замирающим сердцем я видела
однажды самое мадам Кржевскую, полную, величественную, в хвостатой накидке
из соболей, появилась надпись: "Первая единая трудовая школа".

Зимним вечером извозчичьи санки останавливаются перед бывшим "депо". На
санках - узлы, среди них два живых - я и мама. Агния Петровна упросила маму
съездить в деревню, чтобы обменять на муку и крупу вещи из комнаты тети. Мы
сидим под узлами и молчим - замерзли. Извозчик, с которого снег падает
большими кусками, слезает с козел и кричит:

- Ай живы?

Андрей, веселый, довольный, выходит на крыльцо и говорит нам:

- Здравствуйте. Как ваше здоровье?

И вот дом, в котором все происходило неожиданно и ничего нельзя было
предсказать, в котором я узнала гак много нового, в котором никто не
удивлялся яду кураре, "таблице вранья", "Любезности за любезность",
становится обыкновенным домом. С незнакомым, странным ощущением полного
равенства между мамой, Агашей и Агнией Петровной, между Андреем и мной я
брожу по "депо" - вот новое открытие, от которого веселый холод так и ходит
в душе. Впрочем, скоро это чувство проходит, и начинает казаться, что так
было всегда. Все вместе, за одним столом, мы едим оладьи в жарко натопленной
кухне. Потом мы все вместе ложимся спать на полу, а Андрей будит меня,
потому что ему приходит в голову интересный логический вывод: на крупу и
муку удалось обменять красные вещи из комнаты тети. Тетя была дурна собой.
Следовательно, она спасла нас от голода, потому что, если бы она была хороша
собой, Агнии Петровне не пришлось бы с помощью красной комнаты устраивать ее
семейную жизнь.

Проходит зима, и мы получаем прекрасную комнату на Малой Михайловской,
в квартире бывшего прокурора судебной палаты, убежавшего за границу во время
гражданской войны. Больше не надо говорить шепотом - за стеной уже не живут
такие же несчастные, говорящие шепотом люди, как мы. Теперь за стеной
направо живет маленькая тоненькая женщина - Мария Петровна, а за стеной
налево - высокая, полная - Надежда Петровна. Вместе с мамой они работают в
швейной мастерской Церабкоопа.

Новая комната - просторная, светлая, и, просыпаясь, я думаю о том, что
прежде мы с мамой как будто прятались, а теперь вышли на волю, и после
темноты стало даже больно глазам - так сияет по утрам во всех трех окнах
солнечный свет. Мебель у нас теперь тоже новая - два мягких кресла, белый
шкаф и ковровый диван. Из посада мы перевезли только комод, мамину кровать и
афишу, объявлявшую о спектакле "Бедность не порок" с участием П. Н.
Власенкова, о котором, кстати сказать, мы с мамой уже давно ничего не
слыхали.

Карта военных действий висит на Революционной площади (бывшей
Церковной), нитка фронта, поддерживаемая красными флажками, описывает круг,
и с каждой неделей этот круг становится больше и больше.

События, величие которых переоценить невозможно, происходят в границах
этого круга, - что значат в сравнении с этим маленькие события, волнующие
маленький город? Но без первых не было бы вторых, - я делаю и это открытие!
В "Красном набате" появляется сообщение о наборе служащих для Дома культуры,
и горсовет предлагает Агнии Петровне заведовать этим Домом, как
превосходному знатоку артистического и музыкального мира. Уполитпросвет
организует издательство, и среди первых книг выходит брошюра Павла Петровича
под названием "Мировоззрение и медицина" - тоненькая, в розовой обложке, с
обращением к читателям, в котором автор объясняет, почему он не ссылается на
источники и не "угощает читателей мудростью энциклопедических словарей".
"Времени мало, - пишет он, - а хочется сказать так много". Смутно упоминает
он о большом труде, посвященном изучению целебных сил организма. На обороте
обложки, под ценой, он указывает свой адрес, и по этому адресу вдруг
начинают приходить письма. Они приходят из Москвы и Петрограда, из Киева,
Севастополя и Одессы. Старому доктору пишут студенты и рабочие, профессора и
врачи - те, кто согласен, что "силы натуры" излечивают болезни, и те, кто не
согласен.

Наконец - торжественный день! - почтальон приносит письмо от
знаменитого Т., и старый доктор, которого я спрашиваю, чем прославился этот
человек, придя в ужас от моего невежества, целую неделю рассказывает мне о
заслугах Т. перед русской и мировой наукой.

Что же написал Павлу Петровичу великий ученый? Кто знает! Должно быть,
нечто необычайное, потому что после его письма "труд" откладывается, и
старый доктор, помолодев лет на двадцать, принимается за краткую статью, в
которой, как он объясняет мне и Андрею, будет изложена лишь самая сущность
теории...

Снова зимний пасмурный вечер, но с каждым часом яснеет, загораются
звезды, и луна неторопливо устраивает по-своему все, что ни окинешь
взглядом: в маленьком, тесном городке становится просторнее, и дома начинают
казаться стройнее и выше.

Девушка семнадцати лет сидит на скамеечке у ног старого доктора, но
больше он не спрашивает у нее, сколько шестью семь или семью девять. Он
диктует ей, она записывает - краткая статья постепенно превращается в книгу.

- И вот человечество вновь остановилось перед вопросом, которому
гениальные умы прошлого отдавали все свои силы, - диктует старый доктор. -
Кто уносит миллионы жизней, погибающих от сыпного тифа, оспы, испанки,
бешенства и других болезней, возбудителей которых еще никому не удалось
обнаружить? По мере того как эти болезни внимательно изучались...

У ЛЬВОВЫХ ГОСТИ

Это был вечер, когда я вспомнила, что давно не была у старого доктора,
и, забежав после школы к маме на работу, решила пойти не домой, а к Львовым.
Я шла по улице Карла Маркса и думала о себе в третьем лице, но не просто
думала, а как бы писала: "Ей семнадцать лет, неужели уже семнадцать?" Это
выходило смешно. "Кто знает, что ждет ее впереди? Еще два года - нет,
полтора! - и, окончив школу, она поедет в Москву".

Радостный, поющий дом, летящий вперед и освещенный, как пароходы по
вечерам на Тесьме, почему то представился мне, когда я шепотом произнесла
это слово: "Москва!" Я увижу Москву. Я стану врачом. Старый доктор говорит,
что в Москве собрались самые лучшие медицинские силы.

Я пробежала вечевую площадь, поднялась по Ивановской - и замерла: у
Львовых все окна были освещены, тени мелькали за ними, и снег крутился в
столбах света, падающих из окон во двор, совершенно так же, как перед домом,
который только что представился мне.

Я влезла на мусорный ящик и, прижавшись к стеклу, увидела старого
доктора, который, сгорбившись, сидел за столом. Агния Петровна стояла за его
спиной, держа в руках чашку, в которой горел - что за чудо! - круглый
синеватый огонь. Окно было все в крестиках и звездочках и как-то преломляло
свет, так что вдруг передо мной мелькнули и пропали не один, а два старых
доктора. Но вот я нашла Андрея, сидевшего как-то по-своему, спокойно и
прямо. Вот кто-то очень высокий встал и, смеясь, стал зачерпывать синеватый,
колеблющийся огонь разливательной ложкой. Что все это значит?

Я подошла к черному ходу, постучала, и Агаша, которая по-прежнему жила
у Львовых, открыла мне как ни в чем не бывало.

Приехал Митя - вот что это значит! Он приехал из Ростова-на-Дону, где
еще служил в Красной Армии, хотя многие врачи были уже демобилизованы и
разъехались по домам.

Агаша сделала загадочное лицо.

- Выпьем, а потом на станцию, - сказала она. - Решенный вопрос.

- Зачем?

- Гулять. Интересные такие приехали и вино привезли.

В том, что гости привезли вино, не могло быть сомнений хотя бы потому,
что Агаша ежеминутно делала большие глаза без всякой причины. Я спросила,
где Митя, и она сказала таинственным шепотом, как будто, кроме меня, никто
на свете не должен был этого знать:

- Там.

Потом она взяла меня под руку, и мы пошли на кухню, в которой было
полутемно, потому что горела слабая угольная лампочка. Я спросила почему, и
Агаша объяснила, что в столовой Мите показалось мало света и он вывернул
лампочки у подъезда, в кладовой и на кухне.

- Дивный сон, - сказала она и ушла.

Я стояла и волновалась. Митя! Мне тоже захотелось сразу пойти в
столовую. Но я решила, что это неудобно и лучше зайти завтра, а сейчас
вернуться домой.

В эту минуту высокий человек - тот самый, которого я видела через окно,
- вбежал в кухню и энергично, сердито крикнул:

- Агаша!

Он недовольно поднял брови, как Митя, и шумно вздохнул. Это и был Митя,
и еще прежде чем он увидел меня, я успела огорчиться, что он стал такой
большой, просто огромного роста.

- Здравствуйте, Митя.

Он шагнул ко мне и сказал с изумлением:

- Неужели Танечка? А почему на кухне?

Я сказала:

- Случай, который объяснить очень просто. Условились, что зайду к
доктору, а он, без сомнения, занят в связи с вашим приездом. Пожелаю вам
доброго вечера, вот и все.

Это было слишком гладко, но я, когда смущалась, всегда говорила гладко.