самыми красивыми манекенщицами на любой вкус и цвет. Их Володе со своим
товарищем по такого рода развлечениям Валеркой Барминым - знаменитым
спортсменом и кутилой, нарушающим спортивный режим часто и с
удовольствием,- удалось пригласить прямо сегодня специально из Театра
моды. Ну а дальше все как полагается: девичий смех, они на коленях у
ребят, в руках у каждой по бутылке шампанского, пьется прямо из бутылки -
так веселее; дверцы открыты, музыка на всю катушку - фестиваль, короче; а
Кока с Тоней - на том же самом месте во дворе, неподалеку от двери с
надписью "Служебный вход". У Коки в руках бутылка шампанского, они с Тоней
слегка навеселе, их любовь вроде как счастливо продолжается. Вот такая
картинка, мизансцена такая...
семь минут Валера пойдет на служебный вход за Викой. Вика всегда выходила
с Машей после этого спектакля, и Митричек ее подвозил либо домой, либо к
метро. Но сегодня и спасительного Митричека не было с его "мерседесом", и
так получилось, что Маша совсем ничего не могла противопоставить всей этой
бригаде душевных рэкетиров. Бармин встретил Вику внутри, у служебной
раздевалки, сзади шла Маша. Вика их познакомила:
было приятно.- А что, вы и вправду ведущая?
Вике, но он был такой.
Маша уже оделась и пошла первой к выходу, но это было не по плану. Бармин
только в общих чертах знал суть сегодняшнего действа, однако свою
конкретную функцию помнил хорошо: он и Вика должны были выйти первыми, и
это было бы знаком для Коки, чтобы он начинал целоваться и нежно любить
Тоню. Поэтому Валера остановил Машу, едва не схватив ее за руку:
театра.
только то, что хочет, и с тем, кто ей нравится.
вдруг она меня полюбит?..
задачи.
сейчас.
будет весело, я обещаю.
спортсмен был вовсе не интересен, и она совершенно не хотела произвести на
него впечатление, но все равно производила, она это видела. Никакой, даже
маленькой радости не возникло у нее по этому поводу, она и вправду устала,
да к тому же из всех мужчин на свете ее интересовал сейчас только один.
поэтому самозабвенно целовал Тоню уже минуты три, столько, сколько Машу
задерживал в проходной Валера. Как только Маша вышла, она сразу увидела
Коку, а тот, оторвавшись от Тони, стал пить шампанское из горлышка, потом
опять прильнул к Тоне, отставив руку с бутылкой далеко в сторону. И тут
вся развеселая компания, науськанная Тихомировым, вывалилась из машин во
всем своем великолепии и пошла с хохотом, шампанским в руках и прибаутками
в их сторону, чтобы поторопить Коку с Тоней и Валерку с Викой. Маша должна
была увидеть всю картину в объеме и пройти сквозь строй веселящейся
молодежи. Она и пошла посреди этого шабаша, посреди карнавала, прибитая и
оскорбленная, как Кабирия в финале феллиниевского фильма. Только в отличие
от Кабирии ей не дали возможности светло и прощально улыбнуться. Ее стали
наперебой звать с собой, она отказывалась, ей предлагали выпить
шампанского, она только растерянно качала головой. Когда звали с собой,
Кока тоже подключился к уговорам, заведомо зная, что она откажется и что
ей будет больно, когда он в обнимку с Тоней будет весело говорить ей: "Ну,
поехали, что вы! Повеселимся!" - мол, между нами теперь ничего нет и не
предвидится, так что будем товарищами. Да еще Бармин не преминул взять
мелкий, пакостный, но все же реванш, когда сказал вдруг: "А чего вы ее
зовете? У нас ведь и так на коленях все сидят. Ни одного места в машинах".
этот момент на Валеру почти с сочувствием.
посмотрела на Коку. "За что же ты меня так?.." - прочел Кока в этом
взгляде, и у него закружилось сердце. Однако он нашел в себе силы еще раз
улыбнуться, крепче прижать к себе Тоню и сказать легко и беззаботно: "Ну
пока".
чувствуя себя совсем чужой на чьем-то празднике, чувствуя, что жизнь идет
мимо, что никогда она не была так одинока, что она придет сейчас в пустую
квартиру и станет плакать.
завтра, в воскресенье...
несчастье играть курицу в детском спектакле. Был в их театре такой крест
почти для всех артисток труппы, почти каждая через это театральное
крещение прошла:
роли - березки, курочки и мышки. Четыре артистки играли березок, из них же
три играли еще мышек и две - курочек. Маша играла всех трех
представительниц флоры и фауны, но особенно люто ненавидела она образ
курицы. Эти курицы сопровождали Бабу Ягу и символизировали собой ее место
жительства - избушку на курьих ножках. Впрочем, избушка тоже была, она
выезжала на сцену отдельно, а курьи ножки в виде двух куриц шагали тоже
отдельно. "Избушка на курвьих ножках",- однажды подло пошутил над
растоптанными девичьими идеалами служения театральному искусству один
закулисный острослов. Курицы были одеты в грязные тряпичные лоскутки,
изображающие, очевидно, перья; отдельно на проволочном каркасе крепился
хвост, он приподнимал платье с нашитыми перьями, и, таким образом, все
сооружение сзади напоминало чудовищно распухшую куриную гузку. Но и это
еще не все. Прибавьте сюда толстые синие колготки, заляпанные красными и
белыми мазками. Эти толстые колготки у всех артисток постоянно спадали и
морщились, а синий их цвет намекал, вероятно, на печально известную в те
годы магазинную птицу. На лицо надевались тяжелые очки с черной оправой и
прикрепленным к ней кошмарным клювом темно-бордового цвета. Видимо,
художник спектакля питал особенную слабость к дерзким тонам, а его
болезненная фантазия в сочетании с ненавистью к женщинам вообще и к
артисткам в частности подсказала ему это изобразительное решение. Впрочем,
возможно, он питал антипатию только к курицам, потому что с березками и
мышками он обошелся несколько деликатнее, хотя и без художественных
озарений: березки были одеты в длинные белые платьица с нашитыми черными
тряпочками; а мышки - в серые юбочки, серые накидочки и серые же шапочки с
ушками. Нормальные, короче, деревца и нормальные зверушки. Но вот на
курицах наш кутюрье отдохнул! Все вложил сюда, все горячечные фантазии
несостоявшегося живописца! Единственным реализмом, который он себе
позволил в создании этого образа, был гребешок. Все вышеописанное куриное
бедствие увенчивалось маленькой шапочкой, к которой был прикреплен
омерзительный поролоновый гребешок; его траектория проходила прямо по
центру куриной головки; начинаясь от затылка, он змеился по всему черепу и
затем упирался в клюв. Головной убор напоминал, таким образом, верхнюю
часть панциря динозавра и завершал трагическую картину куриной мутации. А
чтобы артисткам было еще обиднее, держался на белой резинке от трусов. Она
больно натягивалась под подбородком и всякий раз напоминала жрицам
Мельпомены о сложности выбранного пути, о том, что "служенье муз не терпит
суеты" и что прекрасное, в том числе и вся куриная конструкция, должно
быть величаво. А реализм художника выразился в том, что гребешок все-таки
имел натуральный красный цвет.
Шекли Роберт
Зыков Виталий
Доставалов Александр
Никитин Юрий
Прозоров Александр
Прозоров Александр