чужаком номер один. Нет, я употребляю эти слова не в отрицательном смысле.
Ты - первая, к кому я должен восстановить тропинку, ты та, чье имя я должен
написать на первом своем письме, вот в каком смысле назвал я тебя чужаком
номер один. (...В любом случае я просто не мог лишиться тебя. Потерять тебя
означало для меня потерять весь мир.)
x x x
превратились в бесформенную кучу, точно вынутая из воды морская трава. Я бы
не хотел быть неправильно понятым. Я совсем не собираюсь придираться к тому,
как ты меня встретила. Я далек от этого - ты сочувствовала мне с
великодушием, превосходящим великодушие. Кроме того случая, когда не пустила
к себе под юбку. Во многом, несомненно, следовало винить и меня или, лучше
сказать, именно меня. Как писал поэт: всегда ли имеешь ты право на любовь
того, кого любишь?
предупредительностью или, вернее, с ненавязчивым состраданием. И наше
молчание тоже было обычным.
молчание, будто умолк сломанный музыкальный инструмент.
свелись к минимуму и приобрели чисто символический характер. Но я и не думаю
обвинять тебя в этом. Я прекрасно понимаю, что это была частица твоей
жалости. Сломанный инструмент всегда фальшивит. Пусть лучше молчит. Для меня
это было горькое молчание - для тебя, несомненно, во много раз горше.
Потому-то я и должен был как-то использовать этот случай, чтобы мы
поговорили еще раз - я так на это надеялся...
куда я ходил. Ведь за последнее время это необычный случай, чтобы я в
воскресенье с раннего утра на целый день ушел из дому - а ты не выказала ни
малейшего удивления.
кухню, не успела принести горячую салфетку, как снова убежала посмотреть,
согрелась ли вода в ванне. Ты вроде бы и не оставляла меня, но и не
старалась быть ближе. Конечно, любая хозяйка ведет себя в своем доме так же,
как ты, но я хочу сказать вот о чем - о твоей слишком рассчитанной
уравновешенности в те минуты. Ты действительно была на редкость искусна.
Стремясь придать нашему молчанию естественность, ты с точностью электронных
весов отмеряла время.
помогло. Увидев твои отважные усилия, я сразу же сник, поняв, что мне снова
дали остро почувствовать, насколько я бессмысленно самонадеян. Застывшее
между нами ледяное поле молчания оказалось, видимо, гораздо массивнее, чем я
предполагал. Совсем не тоненькая корка льда, которую растопил бы первый
попавшийся предлог. Все подготовленные мной по дороге вопросы - или поводы
для разговора - были не более чем огоньком спички, упавшей на айсберг.
поставить перед тобой образцы двух типов лица и сказать, подделываясь под
заправского торговца, ну, какой нравится тебе больше? Первое условие - чтобы
моя маска не бросалась в глаза как маска, и поэтому мне не следовало
раскрывать истинный смысл своего вопроса. Иначе я дождусь лишь злых насмешек
и колкостей. И теперь, поскольку я не собираюсь воздействовать на тебя
гипнотически, вопросы мои должны быть, естественно, более косвенными. Но
дальше этого мои планы не шли, и удача, которую я с трудом ухватил, потому
что я, как хороший сыщик, не жалел ног, - эта удача чуть ли не обернулась
для меня провалом, но я все равно надеялся, что в нужную минуту смогу ее
использовать по назначению. Например, я с легким сердцем разбирал лица своих
друзей, непроизвольно протягивая ниточку к твоим вкусам.
испытание для тебя. Не кто иной, как я сам, страдал, когда мне приходилось
говорить с кем-либо о случившемся со мной, и именно ты, зная это, старалась
поддержать меня... Ругая себя за лицемерие, я молча прошел мимо молчания,
вернулся в свой кабинет, запер в шкаф инструменты для формовки и сегодняшний
трофей, а потом, как обычно, начал разматывать бинты, чтобы смазать лицо
кремом и сделать ежедневный массаж. Но рука вдруг остановилась да полпути, и
я заблудился в диалоге с несуществующим собеседником.
для того, чтобы растопить это молчание? Это знает только мое потерянное,
лицо. Может быть, маска и есть ответ?.. Но если не будет твоего совета, я не
смогу сделать маску... Так, может быть, лучше все бросить?.. Но если где-то
не разорвать этот порочный круг, то будет повторяться одно и то же, как в
той дурацкой орлянке. Но все равно терять надежду не следует. Если не
удастся растопить весь лед молчания, нужно попытаться развести хоть
маленький - только руки погреть - костер..."
С выставленным напоказ обиталищем пиявок я лишался уверенности, которая
позволила бы мне преодолеть гнет молчания.
будто ничего не произошло, я вернулся в гостиную. Делая вид, что углубился в
вечернюю газету, краешком глаза я следил, как ты ходила на кухню и из кухни.
Ты не улыбалась, но у тебя, когда ты делала то одно, то другое, ни на миг не
переставая двигаться, было такое удивительно легкое выражение лица, точно ты
вот-вот улыбнешься. Это было в самом деле удивительное выражение, которое
появилось у тебя непроизвольно, и я даже подумал: не было ли самым главным
стимулом, заставившим меня сделать тебе предложение, именно то, что я был
неожиданно очарован этим выражением твоего лица?
меня, ищущего смысл в выражении лица, оно было как свет маяка. Даже сейчас,
когда я это пишу и думаю о тебе, первое, что всплывает перед глазами, -
снова то выражение твоего лица. В ту самую секунду, как на твоем внешне
бесстрастном лице появилась улыбка, в выражении его неожиданно что-то
засверкало, и все, освещенное этим светом, вдруг почувствовало уверенность,
подтверждение своего существования...) Щедро даря это выражение окнам,
стенам, лампам - всему, что тебя окружало, но только не мне, только в мою
сторону ты не могла заставить себя повернуться. И хотя я считал это вполне
естественным и ни на что, в общем, не надеялся, я вдруг почувствовал, что
мне было бы вполне достаточно, если бы удалось заставить тебя повернуться в
мою сторону, чтобы увидеть выражение твоего лица.
вниманием, что его даже нельзя было принять за внимание.
темнота. Когда идешь по улице с таким лицом, начинает овладевать сознание,
что делаешь что-то плохое. Странная это штука - лицо... Раньше я совсем о
нем не думал, а как только его не стало, мне кажется, что от меня оторвана
половина мира...
настигла идея насилия. И тогда я, точно спасаясь от дождя, влетел в
ближайший кинотеатр...
не только меня ты обвиняешь. Меня охватило жестокое раскаяние. Я не должен
был этого делать. Нужно было говорить совсем о другом.
кино. Там все зрители будто берут напрокат у актеров лица и надевают их.
Никому не нужно свое собственное лицо. Кино - это такое место, куда ходят
для того, чтобы, уплатив деньги, на какое-то время поменяться лицами.
актеров. Верно? Ведь идешь, чтобы взять напрокат эти лица и надеть на себя.
Поэтому, не придись они точно, половина интереса пропадает.
Даже рыбы, даже насекомые имеют какую-то физиономию. Даже стулья и столы
имеют свое лицо, которое может нравиться или не нравиться.
ты. Несомненно, лучше молчать, чем вытаскивать на свет эту рыбью морду.
ведь нет, а значит, оно не может ни нравиться, ни не нравиться. Ты - другое
дело. Для тебя не может не быть вопроса, с какими актерами фильм ты хочешь
смотреть.
получаю никакого удовольствия ни от трагедии, ни от комедии.
безразлично, и под бинтами я скорчил отвратительную гримасу, которую все
равно никто не мог увидеть. Может быть, оттого, что снова стало жарко,
пиявки закопошились, и все лицо вокруг них загорелось зудом.
стороны мы ни подступали к разговору, он все время замирал на одной и той же
точке. У меня не хватило духа продолжать, и я замолчал. Наше молчание не
было безмолвием, возникшим оттого, что уже все сказано. Это было горькое
молчание, когда весь наш разговор рассыпался на мелкие кусочки.
Перумов Ник
Бажанов Олег
Каргалов Вадим
Белов Вольф
Березин Федор
Сертаков Виталий