Чтение 15–й страницы книги ~Вероника решает умереть~

- Что с вами? - спросила сидевшая перед ним девушка. - Вы, похоже,
вошли в мир своих пациентов.

Доктор Игорь оставил без внимания неуважительное замечание.

- Можете идти, - сказал он.

Вероника не знала, день на дворе или ночь:

доктор Игорь сидел при включенном освещении, но так было и каждое утро.
Однако выйдя в коридор, она увидела в окне луну и поняла, что спала дольше,
чем ей казалось.

По пути в палату она заметила висящую на стене в

рамке пожелтевшую фотографию: на ней была центральная площадь Любляны -
пока еще без памятника поэту Прешерну. По площади прогуливались пары,
вероятно, был воскресный день.

Она взглянула на дату снимка: лето 1910 года.

Лето 1910 года. На фотографии были запечатлены в одно мгновение своей
жизни люди, детей и внуков которых уже нет на этом свете. На женщинах были
неуклюжие платья, все мужчины были в шляпах, пальто, галстуках (или
разноцветных тряпках, как их называют сумасшедшие), гамашах и с зонтами.

А жара? Температура, вероятно, была такая же, как и в наше время летом,
35° в тени. Если бы появился какой-нибудь англичанин в узких шортах до колен
и жилете -

одежде, которая куда более кстати при такой жаре, - что бы подумали эти
люди?

"Сумасшедший".

Она прекрасно поняла, что имел в виду доктор Игорь. И еще она поняла,
что в ее жизни всегда было вдоволь любви, нежности, участия, но для того,
чтобы обратить все это в счастье, ей недоставало лишь одного: немного
сумасшествия.

И ведь родители все равно любили бы ее по-прежнему, но из страха
причинить им боль она не осмеливалась заплатить цену, необходимую для
осуществления своей мечты. Мечты, которая была спрятана в глубине ее души,
но которую то и дело воскрешали концерт или запись прекрасной музыки. А
между тем всякий раз, когда ее мечта пробуждалась, чувство безнадежности
становилось столь глубоким, что она спешила немедленно вновь его усыпить.

С детства Вероника знала, в чем ее истинное призвание: стать
пианисткой.

Она знала об этом с самого первого своего урока музыки, когда ей было
двенадцать лет. Учительница считала ее очень талантливой и побуждала стать
профессиональным музыкантом. Но между тем, когда однажды она, обрадовавшись
победе на конкурсе, сказала матери, что бросит все ради того, чтобы
посвятить себя игре на фортепиано, та ласково посмотрела на нее и ответила:
"Доченька, игрой на пианино не прокормишься".

"Но ведь именно ты хотела, чтобы я научилась играть!"

"Для развития твоих музыкальных способностей, и только. Мужья это
ценят, и ты сможешь при случае блеснуть на вечеринке. Так что выбрось-ка ты
из головы свое фортепиано и иди учиться на юриста - это профессия будущего".

Вероника поступила так, как просила ее мать, будучи уверена, что у той
за плечами достаточно жизненного опыта, чтобы давать правильные советы.
Закончила школу, поступила на юрфак, получила диплом юриста с высокими
оценками, но в итоге стала всего лишь библиотекарем.

Мне не хватало немного безумия.

Но, как это и происходит с большинством людей, она пришла к этому
слишком поздно.

Вероника повернулась, чтобы идти дальше, но тут кто-то осторожно взял
ее за руку. Она все еще находилась под воздействием успокоительного, поэтому
не стала сопротивляться, когда шизофреник Эдуард увлек ее в другом
направлении - в гостиную.

Луна все еще была прибывающей, и Вероника, внимая молчаливой просьбе
Эдуарда, уже уселась за пианино, как вдруг из столовой послышались звуки
мужского голоса. Кто-то говорил там с иностранным акцентом, - ей не
доводилось слышать такой в Виллете.

Вероника встала.

- Сейчас, Эдуард, мне не хочется играть на пианино. Мне хочется знать,
что происходит в мире, о чем говорят здесь рядом и что это за посторонний
человек.

Эдуард улыбался - возможно, не понимая ни единого сказанного ею слова.
Но она вспомнила доктора Игоря:

шизофреники могут входить в свои отдельные реальности и выходить
оттуда.

- Я скоро умру, - продолжала она, надеясь, что ее слова имеют для него
смысл. - Сегодня смерть задела крыльями мое лицо, а завтра или чуть позже
она постучит ко мне в дверь. Тебе не стоит привыкать каждую ночь слушать
пианино. Ни К чему нельзя привыкать, Эдуард. Ты только посмотри: Я снова
наслаждалась солнцем, горами и даже житейскими проблемами... Я начала
понимать, что отсутствие смысла жизни - это только моя вина. Мне хотелось
снова увидеть эту площадь в Любляне, чувствовать ненависть и любовь,
отчаяние и досаду, все те простые и глупые вещи, без которых жизнь
становится такой пресной и скучной.

Если бы как-то можно было отсюда выбраться, я бы позволила себе быть
безумной, - ведь безумен весь мир, и хуже всего тому, кто не знает, что он
безумец, ведь ему остается лишь повторять то, что говорят другие.

Но это невозможно, понимаешь? Вот и ты тоже не можешь проводить целые
дни в ожидании, когда наступит ночь и одна из пациенток сыграет на пианино,
- ведь это скоро закончится. И моему миру, и твоему придет конец.

Она встала, нежно прикоснулась к лицу юноши и пошла в столовую.

Открыв дверь, она увидела необычную сцену. Столы и стулья были
отодвинуты к стене, а в центре образовавшегося пустого пространства на полу
сидели члены Братства, слушая мужчину в костюме с галстуком.

- ...и тогда они пригласили на беседу Насреддина, великого учителя
суфийской традиции, - говорил он.

Когда дверь открылась, все посмотрели на Веронику. Мужчина в костюме
повернулся к ней.

- Садитесь.

Она уселась на полу рядом со светловолосой женщиной Мари, которая была
столь агрессивна во время их первой встречи. К ее удивлению, на сей раз Мари
доброжелательно улыбнулась.

Мужчина в костюме продолжал:

- Насреддин назначил лекцию на два часа дня, и вокруг нее возник
настоящий ажиотаж: тысяча билетов на места в зале были полностью проданы, а
более шестисот человек остались снаружи, чтобы следить за беседой по
внутренней телесети.

Ровно в два часа вошел ассистент Насреддина и сообщил, что по
непредвиденным обстоятельствам начало беседы переносится. Некоторые
возмущенно поднялись, потребовали вернуть им деньги и вышли. Но даже при
этом внутри зала и снаружи еще оставалось много народу.

В четыре часа дня суфийского учителя еще не было, и люди начали
понемногу покидать зал и получать обратно деньги: как-никак, рабочий день
близился к концу, пора было возвращаться домой. Когда наступило шесть часов,
из пришедших вначале 1700 зрителей осталось менее сотни.

И тут, пошатываясь, вошел наконец Насреддин. Казалось, он был пьян в
стельку и тут же подсел к сидевшей в первом ряду красивой девушке и стал с
ней любезничать.

Люди начали подниматься со своих мест, удивляясь и негодуя: как же так,
они прождали четыре часа подряд, а теперь этот человек ведет себя подобным
образом? Пронесся неодобрительный шепот, но суфийский учитель не придал ему
никакого значения: громким голосом он говорил о том, как сексуальна эта
девушка, и приглашал ее съездить с ним во Францию.

Хорош учитель, - подумала Вероника. - На их месте я поступила бы точно
так же.

Выругавшись в адрес людей, которые жаловались, Насреддин попытался
встать - и свалился на пол. Возмущенные зрители решили немедленно уйти, они
говорили, что все это - не более чем шарлатанство, что они обратятся в
газеты, которые напишут об этом унизительном зрелище.

В зале осталось девять человек. И как только группа возмущенных
покинула помещение, Насреддин встал. Он был трезв, его глаза излучали свет,
от него исходила аура авторитета и мудрости.

"Вы, здесь сидящие, и есть те, кому суждено меня услышать, - сказал он.
- Вы выдержали два самых тяжелых испытания на духовном пути: терпение в
ожидании момента истины и мужество принимать происходящее без осуждения и
оценки. Вас я буду учить".

И Насреддин поделился с ними некоторыми из суфийских техник.

Мужчина сделал паузу и вынул из кармана странного вида флейту.

- Теперь немного отдохнем, а затем приступим к медитации.

Все поднялись. Вероника не знала, что ей делать.

- Ты тоже вставай, - сказала Мари, взяв ее за руку. - У нас
пятиминутный перерыв.

- Я уйду, не хочу вам мешать. Мари отвела ее в угол.

- Неужели ты ничему не научилась, даже на пороге смерти? Перестань
постоянно думать, будто ты всем мешаешь! Если кому-то не нравится, он сам
пожалуется. А если ему недостает смелости пожаловаться, то это его проблема.

- В тот день, когда я подошла к вам, я впервые сделала то, на что
прежде ни за что бы не осмелилась.

- И позволила себе смутиться от обыкновенной дурацкой шутки. Почему ты
не пошла дальше? Что тебе было терять?

- Собственное достоинство. Оставаться там, где меня не хотят видеть.

- А что такое достоинство? Стремление, чтобы все окружающие считали
тебя доброй, воспитанной, исполненной любви к ближнему? Полюби природу.
Смотри побольше фильмов о животных и обрати внимание, как они борются за
свое пространство. Мы все были рады той твоей пощечине.

У Вероники уже не оставалось времени бороться за какое-либо