билии растет там тмин, змеясь по земле тонкими побегами, и шершавый базилик,
ароматом подражавший когдато гвоздике, и буйный сельдерей, которым Геракл
некогда увенчал главу. И мальва, и настурции, и укроп, и пахучий анис с
холодящей петрушкой. Но зачем перечислять все травы одну за другой. Сколько
я могу их назвать, все там были, и еще сверх того немало. Но слушайте
дальше: по правую руку проход надежнее защищен от жгучих лучей Аполлона, ибо
вдоль тропы не тесно и не слишком просторно рассажены разные деревья; служа
опорой обильным лозам, они вместе с тонким тростниковым плетением, подобным
сети, в которую обманом уловляют бегущих зверей, отгораживают тропу от
грядок и борозд. Но не бородавником и не бедой бирючиной оплетена изгородь,
а, как вяз плющом, сверху донизу увита густым жасмином и колючими розами.
Как ясное небо в звездах радует зренье, так радует его эта зеленеющая
изгородь, усыпанная цветами; белыми и алыми розами, которых так желал Люций,
когда, превращенный в осла, утратил людское обличье, и кое-где белыми
лилиями. Да и сама тропа не поросла сухим пыреем или цепким чертополохом, а
весело пестреет цветами. Здесь и Нарцисс, и оплаканный Адонис, и Клития,
любимая Солнцем, - все в пышном изобилии, и несчастный Гиацинт, и
превращенный Аякс, и многие другие, любезные взору, отчего вся тропа столь
многоцветна, что с ней едва ли сравнятся турецкие ковры или пестротканые
полотна Минервы.
по тропе, выходящей из середины одной из четырех сторон; тропа эта во всем
подобна описанной, только та с одного боку ограждена стеной, а эта с обоих -
цветами. По ней мы вышли на прекрасную лужайку, по величине соразмерную
саду, от середины которой отходили еще три такие же тропы, выводящие каждая
к середине одной из сторон сада. Но я прежде обратила взгляд вверх и
увидела, что сверху лужайка, как и тропы, закрыта от солнца и видом
напоминает растянутый на поле боя шатер.
взгляд ниже, то увидела диво, достойное еще большей хвалы, из-за которого
чуть не позабыла обо всем остальном. Посреди лужайки располагался
многоводный фонтан из белого резного мрамора с множеством отделений, по
желанию Помоны то обильных, то скудных водой. Струя била из тонкой трубки к
небу и опадала в источник с нежным журчаньем, а когда надо, через маленькие
отверстия разбрызгивалась далеко по траве и тем самым, неприметно снаружи,
орошала весь дивный сад, как объяснила мне и показала сама Помона. Долго я
любовалась фонтаном, но наконец богиня через маленькую калитку вывела меня в
ту часть сада, что не защищена от солнца, и оттуда я увидела, какого
свойства деревья произрастают в саду, ибо их кроны прежде скрывала от меня
благодатная тень. Все четырехугольное пространство занимали деревья разной
породы; а их ветви так изгибались над подвязанными к стволам лозам, что все
вместе являло подобие зубчатых стен, над которыми высятся башни с бойницами.
вершинах будто бы различались сморщенные плоды пальм, в другом высокую с
вечнозеленой листвой все еще гордую Дафну, в третьем - дерево, вершиной
достигшее неба, в чей ствол обратился юноша Кипарис; в четвертом - критскую
ель, скорее приятную глазу, чем полезную шишками. Середину занимали
апельсиновые деревья, отягощенные разом цветами, зелеными и золотыми
плодами; между ними, с большими промежутками, виднелись деревья, в которые
обратилась горестная Филлида, ожидавшая Демофонта, там и сям росли фиги,
чьих плодов поджидал ворон, и приветливые каштаны с одетыми в твердую
скорлупу плодами, любимыми Амарилис, а посредине поляны высился дуб, ростом,
может быть, не ниже того, что святотатственно срубил безумный Эрисихтон, -
прекраснейший из. дубов, щедро дающий тень раскидистыми ветвями, покрытыми
молодой листвой и завязями - веселым предвестьем обильного потомства. Но и
почва под деревьями не пустовала: разные злаки, посеянные во вспаханные
борозды, уже начали, наливаясь, желтеть. Из этой части сада я перешла в
противоположную, тоже окаймленную деревьями. Там в одном из углов Помона
показала мне обремененную плодами старую грушу, от чьего отпрыска произошел
мой муж, в другом углу - бледную оливу, любезнейшую Палладе, ветвистую и
многолиственную, сулящую богатый урожай. В третьем углу - расхолаживающий
орех, чьи плоды задают немало трудов; в четвертом - величественный вяз,
увитый дружественным плющом и виноградными лозами, а между ними в изобилии
сливы с колючими ветками, отрадные глазу белыми цветами и зеленой листвой.
Там же виднелись густые заросли орешника, а ближе к обильным водой канавкам,
питаемым от фонтана, я увидела несчастных сестер Фаэтона, слезную Дриопу и
плакучую иву. А если бы скорбный Идалаго и впрямь обратился в сосну, я
сказала бы, что и его вижу посреди поляны, засеянной по порядку дремотным
маком, легкой фасолью, слепой чечевицей и круглым горохом с уже высохшими
стручками.
плакучее дерево превращенной Мирры, запятнавшей себя грешной любовью, потом
корни, ствол и плоды дерева, в которое превратились вавилонские любовники,
все в цветах и плодах. А на грядках под деревьями сидели разлатые кочаны
капусты, и буйный салат, и толстобокая свекла, и едкий огуречник, и тонкий
латук, и много других овощей. В последней части сада росли ладанные деревья,
в которые солнце обратило Левкотою, и кизил, не так давно внимавший пенью
Орфея, и мирты, любезные нашей богине, и благородная вишня, и худородная
рябина, и земляничное дерево с пышной листвой, и высокий бук, и бледный
самшит, и другие деревья - всех не назвать, а на земле под ними
расположились луковицы в сотне одежек и головастый порей; и дольчатый
чеснок, а кроме того, длинные дыни, и желтые тыквы, и круглые арбузы, и
пупырчатые огурцы, и лиловые баклажаны, и разное другое, что тешило взгляд.
Даже то немногое, что названо, я насилу упомнила после того, как не раз
повидала, но не будь мои глаза правдивым свидетелем всех этих красот и
дивного устройства сада, кто бы поверил мне на слово? Однако к чему
многоречиво описывать каждую мелочь? Вашему воображению достанет и того, что
я уже рассказала. Обойдя со мной сад и восхвалив свои труды, Помона
вопросила, по душе ли мне увиденное, и я ответила ей чистосердечно. Потом
она усадила меня подле себя на мягкие травы и показала, какие части сада
полезны различным деревьям и какие надо оберегать от Эвра, а какие от Борея
или Австра и куда должно открывать беспрепятственный доступ Зефиру; глубоко
ли вскапывать землю под молодые деревца, сажать ли растения с корнями или
без корней да при какой луне, как потом за ними ухаживать, и зачем вяз
сочетать с лозами, и в какое время их прививать. Объяснила и когда древесные
почки под нежной корой усыновившего их дерева набираются сил. А после того
открыла, как сделать, чтобы на сливах рождался миндаль, чтобы крепкие груши
и всякие прочие деревья вскармливали чуждых питомцев; рассказала, как кривым
ножом подрезать буйные отпрыски растений и как их подвязывать, в какое время
орошать жаждущие влаги грядки и семена, какие травы выпалывать, а каким
оставлять простор, как сады замыкать и от кого охранять и как управляться с
взращенным урожаем. Каждое ее слово было для меня драгоценно, и я прилежно
внимала, стараясь все удержать в памяти. Потом вместе с Помоной я предалась
новым трудам в благодатном саду, и если порой нас одолевала усталость или
полдневный зной, мы присаживались отдохнуть на мягкой траве, слушая пение
птиц, а то за беседой не замечали, как проходило время, бесполезное для
трудов. Иной раз Помона услаждала меня рассказами, говоря: "О юная дева, кою
я ценю как самое себя, ты, конечно, видя молодой сад и мое гладкое лицо без
морщин, думаешь, что я летами юна, но нет, я древняя годами богиня; мой
прекрасный облик я похвальным образом сохранила благодаря трудам, однако мне
хотелось бы поведать тебе о более чудных делах. Я рождена в первые века, и
отрочество мое прошло среди первых людей, которые не знали во кне нужды, а
почему, сейчас услышишь. Моя мать произвела меня на свет, когда царил
золотой век и Сатурн правил людьми по законам правды, так что
благоденствовал каждый населенный край. Земля тогда больше изобиловала
богатствами, чем людьми и сама без понуждения давала пропитание девственным
народам, ибо ветвистые дубы родили тогда столько желудей, что одни могли
прокормить голодных. В те времена живущие на земле радостно славили
священную рощу Додоны и за приносимую ею великую пользу. В ту пору охотники,
добыв зверя, съедали его, кое-как сварив мясо или обжарив на костре, и сырые
корни диких растений почитали благословенной пищей. Ни одна река не
отказывала в сладчайших водах своим народам: Ганг, текущий среди любезных
песков, откуда начинает путь солнце, отрадно утолял жажду прозрачными
струями, и за то же был любезен жителям того края Инд. полезный своими
водами. Нифат светлыми водами укрощал жажду обитателей Армении, блаженные
Тигр и Евфрат услаждали персов, и египетский Нил семью рукавами орошал сухие
земли и серебристыми струями увлажнял пересохшее горло жаждущих. Кто
усомнится в том, что и Танаис под холодным небом был тем же дорог его
народам, если таковые там обретались. И в царства Даная и многих других,
омытые Ахелоем, Алфеем, Инахом и Пенеем, еще не породившим упрямую деву, за
той же надобностью стекалось немало людей. И Ксанф с Симоентом, в которых
еще не отражались возведенные Нептуном стены, в ту пору были любезнее людям,
поселившимся на их берегах, чем потом, когда они заливали ахейское пламя. И
Рубикон, которому в будущем суждено было предоставить себя для дерзкого
перехода Цезарю, и того же Цезаря ожидавшая Алъбула, еще до того как
получила от царя новое имя и приняла почести от всего покоренного мира, если
и не были заселены людьми, то зверям давали напиться из своих волн. И бурный
Дунай, вздымавшийся от растопленных снегов, и Изар поили радостные народы,
ныне ставшие врагами их вод, и так же поступал с лигурийцами Эридан.
возбуждая пороков. А люди, чьим телам был не страшен суровый холод,
покрывались мохнатыми шкурами львов и других зверей; они еще не ведали и не
ценили пурпурной крови моллюска, красящей шерсть; не стригли овец и
разводили их ради молока, а не ради шерсти. Высокие сосны давали овцам
благодатную тень в зной и укрывали от бури, густые травы служили им ложем
для сна, и каждая по примеру других зверей не иначе как ради потомства
предавалась похотливым желаньям.
потребностями естества. Но Земля, уготовляя себе беды, низвергла Сатурна и
призвала править Юпитера, чьи законы были менее строги, а век не столь
Афанасьев Роман
Круз Андрей
Херберт Фрэнк
Акунин Борис
Витковский Евгений
Беляев Александр