было, что он очень встревожен. Он часто потирал лоб рукой, словно
размышления причиняли ему боль. Занятый своими мыслями, он не заметил, как
кто-то неслышно прокрался вдоль длинного ряда комнат и остановился в дверях
кабинета.
волосы поредели и поседели. По бедной и грубой одежде в нем можно было
узнать рыбака. Но в смелом взгляде и резких чертах лица светились живой ум и
благородство, а мускулы его голых рук и ног, псе еще свидетельствовали о
большой физической силе. Он долго стоял в дверях, вертя в руках шапку, с
привычным уважением, но без подобострастия, пока сенатор его не заметил.
встретились. - Что привело тебя сюда?
воды залива и твои сети оказались пустыми. Возьми вот... Мой молочный брат
не должен испытывать нужды.
отказывается принять милостыню.
много лет, но слышали ли вы хоть раз, что я просил подаяния?
побеждает нашу гордость и наши силы. Если не денег, то чего же ты просишь?
голода.
и, прежде чем ответить, затворил дверь.
вопросах, которые выше твоего разумения, и ты знаешь, что твои убеждения уже
навлекли на тебя недовольство. Невежды и люди низшего класса для государства
- все равно что дети, и их долг - повиноваться, а не возражать. Так в чем же
дело?
удовлетворяюсь малым. Сенат - мой хозяин, и потому я его уважаю но ведь и
рыбак может чувствовать так же, как и дож.
при всяком удобном случае, словно это главная забота в жизни.
собственных нуждах, но не забываю и о бедах тех, кого я уважаю. Когда ваша
молодая и прекрасная дочь была призвана богом на небеса, я страдал так, как
если бы умер мой собственный ребенок. Но, как вы хорошо знаете, синьор, богу
не угодно было избавить и меня от боли подобных утрат.
смахивает слезу. - Для твоего сословия ты честный и гордый человек!
- любить как родную вашу благородную семью, которую она помогла вырастить. Я
ив ставлю себе в заслугу такую любовь, это дар божий, но, именно поэтому
государство не должно шутить ею.
вам о моих сыновьях, которых богу сначала угодно было, по милости девы Марии
и святого Антония, даровать мне, а потом так же взять их к себе одного за
другим.
исторгнет стон даже из утеса. Но я всегда смирялся и не роптал на бога.
смирению. Но иногда бывает легче перенести утрату ребенка, чем видеть его
жизнь, Антонио!
когда смерть уносила их. И даже тогда, - старик отвернулся, стараясь скрыть
волнение, - я утешал себя мыслью, что там, где нет тяжкого труда, страданий
и лишений, им будет лучше.
как будто заказывал молебны за упокой души всех твоих сыновей?
говоря, что только смертью сыновья приносили мне горе. Есть еще большее
горе, какого не знают богатые, - это горе быть слишком бедным, чтобы купить
молитву за упокой души ребенка!
в царствии божием, за упокой его души всегда будет отслужен молебен.
всего верю в милосердие божие. Сегодня я хлопочу о живых.
забрали мальчика - а ему еще только четырнадцать лет - и посылают воевать с
нехристями, забывая о его возрасте и о зле, которое они причиняют, не думая
о моих преклонных летах и одиночестве, да и вопреки справедливости - ведь
его отец был убит в последнем сражении с турками.
уловить впечатление, произведенное его словами. Но лицо сенатора оставалось
холодным, безответным, на нем не отразились никакие человеческие чувства.
Бездушие, расчет и лицемерная политика государства всюду, где дело касалось
морской мощи республики, давно убили в нем все чувства. Малейший пустяк
казался ему грозной опасностью, а разум его привык оставаться безучастным к
любым мольбам, если это могло нарушить интересы государства или если речь
шла о служении народа республике Святого Марка.
золота, что угодно, только не это, Антонио, - сказал он после минутного
молчания, - Мальчик все время был с тобой, с самого рождения?, - Да, синьор,
так оно и было, ведь он сирота и мне бы хотелось оставаться с ним до тех
пор, пока он не сможет сам начать жить, вооруженный честностью и верой,
которые уберегут его от зла. И, если бы сейчас был жив мой храбрый сын,
убитый на войне, он не просил бы для мальчика у судьбы ничего, кроме совета
и помощи, - их ведь даже бедняк имеет право дать своей плоти и крови.
республика нуждается в каждом человеке.
гондолы.
которого трудиться, работая веслом, и наследником старинного рода? Иди,
самонадеянный человек, и помни свое место и различие между нашими детьми,
установленное самим богом.
мягко проговорил Антонио.
не смягчило его по отношению к молочному брату. Впрочем, пройдясь в волнении
несколько раз по комнате, сенатор, овладел собой и сумел ответить спокойно,
как и приличествовало его сану.
ты просил молитвы за умерших или денег для живых, я бы помог тебе но, прося
моего заступничества перед командиром галерного флота, ты просишь то, что в
такой серьезный для республики момент не может быть разрешено даже сыну
дожа, если бы дож был...
подыскивая слово. - Прощайте, синьор! Я не хочу расставаться с моим молочным
братом недружелюбно, и потому да благословит бог вас и ваш дом. И пусть
никогда не доведется вам, как мне, потерять ребенка, которому грозит участь,
гораздо страшнее смерти - гибель от порока.
Сенатор не видел его ухода, ибо опустил глаза, втайне понимая всю силу слов
рыбака, сказанных им по простоте своей, и прошло некоторое время, прежде чем
синьор Градениго обнаружил, что остался один. Впрочем, почти сразу же его
внимание привлекли звуки других шагов. Дверь вновь отворилась, и на пороге
появился слуга. Он доложил, что какой-то человек просит принять его.
настороженное и недоверчивое выражение, Слуга удалился, и человек в маске и
плаще быстро вошел в комнату. Он сбросил плащ на руку, снял маску, и сенатор
увидел перед собой наводящего на всех ужас Якопо,
Глава 6
спросил синьор Градениго.
удивленный взгляд, в котором было и восхищение. Затем он опять зашагал из
конца в конец комнаты, а его гость в ото время стоял в непринужденной,
полной достоинства позе, ожидая, когда сенатор соизволит к нему обратиться.
Так прошло несколько минут.
молчание. - Имел ли ты когда-нибудь дело с этим человеком?